Жил он в доме с моей семьей до трех месяцев. Прошел первую школу домашней дрессировки. А когда вырос, перевел я его в вольер к гончим. Вместе с ними он ходил в лес, постигал охотничью науку. Много сил посвятил ему и я, поэтому был он сильным, послушным и преданным. Я поставил ему стойку по подсадному перепелу.
По болотной и боровой дичи он пошел сам. Работал с классической стойкой. А уж уток искал вообще самозабвенно. В любую воду лез. Кровяной след правил как по нитке. Была у него редкая способность, какую у других легавых я не встречал. Он подлаивал рябчиков. Взлетит рябчик, сядет на дерево, а Барон внизу стоит, смотрит на него и негромко, вежливо, взлаивает. Подходишь к нему, по направлению взгляда находишь притаившуюся птицу в кроне и стреляешь. После выстрела Барон аккуратно подает добычу.
На охотах по зайцу с гончими ходил рядом со мной. Плотно обыскивал все крепкие места. Бывало, гончие уйдут далеко, где-то в жирах копаются. А я с Бароном кружу по перспективным местам не спеша. И Барон со своим чутьем поднимает зайца с лежки. С характерным лаем прогонит его немного. Но гончие его голос знают. Тут же приспевают. Принимают след — и погнали! А Барон возвращается ко мне.
На лазу я присаживаюсь. Поводок Барона надеваю себе на ногу. Жду. Барон сидит рядом и внимательно следит за происходящим. Зайца он вперед меня видит. Но молчит. Натягивает поводок, тут уже я смотрю по направлению взгляда собаки. Напускаю зайца на выстрел, стреляю и отпускаю Барона. Если заяц подранок, то Барон его настигает, додавливает и приносит мне. В общем, была мечта, а не собака.
К великому моему горю, в возрасте восьми лет он сломал себе ногу, диагностировали остеосаркому, и мой Барон скончался. Память о нем и сейчас в моей семье. Светлая.