Kажется, его широкое лицо с отметинами от перенесенной в детстве оспы никогда не покидала доброжелательная улыбка. Никогда не видел Григория Максимовича рассерженным, никогда не слышал бранного слова, хотя поводов для этого у хозяина совхозной, еще дореволюционного происхождения электростанции с единственным древним, постоянно ремонтировавшимся двигателем всегда было более чем достаточно. К тому же должности заведующего электростанцией, механика, электрика и еще кого-то совмещались в одном лице.
Потомственный рабочий горожанин, участник Гражданской войны, уже в зрелые годы женившись, променял город на глухой, медвежий угол «на окраине Мещеры», где едва ли не главным увлечением мужской части населения была охота. В компании совхозных заядлых охотников, как они сами себя величали, после первых же выходов с гончими дремавшая до той поры скрытая страсть захватила Григория Максимовича целиком, не оставив места для других желаний, кроме общения с ружьем и лесными просторами.
Детская непосредственность и наивность в сочетании с юношеской увлеченностью при полном незнании на первых порах охоты, о которой мы, деревенские мальчишки, имели большее представление, как бы уравнивали нас в возрасте с Григорием Максимовичем. Охотники и мы в том числе ласкательно звали его Гришей.
Свою миловидную жену, недавно подарившую ему дочку, Гриша обожал почти так же, как впоследствии охоту. Подозревай миниатюрная, ласковая Поля, как увлечется супруг охотой, она, возможно, в самом начале постаралась бы погасить пагубную, с точки зрения большинства жен, страсть. Но этого не произошло, и Гриша погиб для дома — все свободное время проводил на охоте с гончими.
Нас, его товарищей по охоте, поражало, как везло начинающему охотнику на встречи с дичью. Прежде чем оказаться на подвесках у кого-то из заядлых, заяц обязательно найдет Гришу, пройдет мимо него, а то и посидит, пока стрелок, вооруженный видавшей виды старинной берданкой, имевшей к тому же склонность к осечкам, судорожно передергивает затвор, прикладывается, целится, нажимает на спуск и... все начинается сначала.
Положение не изменилось и когда на смену берданке пришла тоже древняя, но все же иногда стрелявшая двустволка. Как только появлялся косой, глаза у стрелка застилались туманом и он приходил в себя, лишь когда рассеивался дым и сомнений в промахе не оставалось. Неудачи, впрочем, не обескураживали начинающего охотника, но вот жена, как, по-видимому, и большинство жен поклонников богини Дианы, не разделяла оптимизма супруга.
Все свободное от работы время Гриша теперь пропадал в лесу и... ни одного зайца. С Полей назревал серьезный конфликт. Вот почему ему во что бы это ни стало нужен был трофей — длинноухий заяц или, как предел мечтаний, рыжая кумушка.
— Эх, добыть бы лисичку хозяйке на воротник, все бы у меня с охотой наладилось, — вздыхал с грустью Гриша.
Этой надеждой был он полон и в то ясное утро поздней осени, когда мы вошли в Гулынский лес. Недолго пришлось взбадривать слаженный смычок англо-русских гончих. Вот подала голос Чеканка, к ней подвалил Плакун, и лес зазвенел от дружного, звонкоголосого дуэта. Зверь, поворачивает на Гришу. Раскатистый выстрел (пороху хозяин не жалел), затем второй (не подвела на этот раз двустволка) разорвали тишину, гон на минуту смолк с тем, чтобы после истошного крика Гриши: «Готов! Вот! Вот!» — возобновиться с прежней яростью. Короткий полукруг, и собаки смолкли. Поймали?!
Подхожу к месту событий — на небольшой полянке мечется взволнованный охотник. На его лице чередуются огорчение, растерянность, надежда.
— Что случилось? В кого стрелял?
— Лисица! Убил лисицу! Вот здесь стрелял, упала, не успел подбежать — поползла, потом вскочила и ушла...
— Ну и здорова — как хорошая собака, а хвост... — у Гриши не хватает слов, и он, как заправский рыбак, широко разводит руки.
Бежим к месту, где смолкли гончие. Значит, поймали, нор здесь не было. Вот и собаки. А где же лисица? Подходим еще ближе. Все ясно: совсем свежая нора, несомненно, этого года, лисья — кругом тетеревиные и куриные перья, шерсть, косточки. Понорилась раненая лисица! Что делать?
— Копать! Давайте, ребята, копать! — молит Гриша.
Он в невменяемом состоянии. Ну как же — почти в руках держал воротник для жены. От него, может быть, зависит быть ли дальше охотником.
— Копать? Чем копать? — спрашиваю.
— Как чем? Вот у меня... нож... перочинный...
Впрочем, даже до затуманенного сознания Гриши дошла бессмысленность его предложения.
— Может быть, вырежем деревянную лопату? — неуверенно снова предлагает незадачливый охотник.
Конечно, добыть кумушку из норы без фокстерьера дело почти безнадежное, но и не попытаться ее оттуда извлечь — значит, глубоко обидеть нашего друга. Ведь это первый в его жизни трофей, да еще какой — желанная лисица. Нора свежая, этого года, место ровное, поэтому не должна быть глубокой.
— Вот что, Гриша, — предлагаю я на правах старшего, хотя гожусь ему в сыновья (правда, если говорить об охотничьем опыте, то за мной преимущество, несмотря на мои неполных шестнадцать лет), — пойдем охотой дальше, сделаем небольшой крут, зайдем в деревню, попросим лопату и топор, а может быть, кто-нибудь из ребят нам поможет, благо сегодня воскресенье.
— Нет, нет, хлопцы, — не соглашается охотник, — я не могу, останусь здесь сторожить.
— Никуда не уйдет, заткнем нору сучьями.
Через несколько часов возвращаемся, сопровождаемые ватагой парней с лопатами и топорами. Вскоре от основного входа, словно окопы на фронте, протянулись две длинные траншеи. Больше всех старается Гриша. Холодно, но скоро он остается в одной мокрой рубашке. Старались не отставать от него и мы.
В один из отнорков стали рваться собаки, и тонкий шест упирается во что-то мягкое. Ликованию Гриши нет предела: вот-вот в руках окажется такая нужная, такая желанная добыча.
Он, как мальчишка, не устает повторять, как стоял за кустом, как осторожно вышла лисица и перед полянкой встала, как он ее точно выцелил и, главное, какая она крупная, огненно-рыжая, совсем выкуневшая...
Деревенские ребята охотно подтверждали:
— Да она, окаянная, у нас в деревне половину кур перетаскала, никакого житья от нее нет. Сколько раз видели, из-под самого носа уносила, здоровенная.
Наконец до лисицы остались какие-нибудь полтора-два метра. Вдвоем встали у норы с ружьями наготове. Гриша так волнуется, что ружье у него пришлось отобрать, на всякий случай. Собаки неистовствуют.
Гриша тычет шестом в нору, и в тот же миг оттуда вылетает... огромный рыжий... кот.
Секунды — и гончаки расправились с любителем лесных прогулок. Мы, молодые, катались по земле от хохота.
А Гриша? В глазах Гриши стояли слезы.
Прошло несколько лет. Гриша остался верен новому увлечению, постепенно к нему пришли опыт, спокойствие, уверенность, он уже не принимал даже в крайнем азарте кошку за лисицу, словом, стал настоящим, уважаемым собратьями охотником — Григорием Максимовичем Шараповым.
Добыл он, наконец, и воротник для жены, уже до того примирившейся с пагубной страстью, поглотившей главу семьи.
Через некоторое время перебрался на постоянное жительство в глубь Мещеры и стал полупромысловым охотником. Добыл даже двух рысей.