Глупости – тема весьма разнообразная. Однако по отношению к ним все люди делятся на три основные категории: одни глупости говорят, вторые – делают, а третьи – думают. Мой рассказ – про третьих.
Почему рыба клюет на поролон?» – думал Егор, стремительно наполняя мусорное ведро поролоновыми обрезками. На столе перед Егором лежали: длинные острые ножницы, тюбик клея, канцелярские скрепки, пассатижи, бокорезы, лезвие для безопасной бритвы, упаковка двойников, большой лист поролона и несколько десятков вырезанных из него сигарообразных рыбок. Свершалось таинство собственноручного изготовления спиннинговых приманок, которым в конце 20-го–начале 21-го века было посвящено так много публикаций в специализированных рыболовных изданиях. Но Егор узнал о поролоновых рыбках не из глянцевых журналов.
Егор узнал о них от собственного деда по материнской линии – Виктора Романовича Якубова, который ловил спиннингом на поролоновые рыбки с 60-х годов 20-го века.
Дед Егора, Виктор Романович, в свою очередь, рад был передать свой рыбацкий опыт внуку – за неимением сыновей Егор был его единственным наследником. А кроме опыта, передавать больше и нечего было. Сам Виктор Романович теперь был стар – почти девяносто лет. На рыбалку с Егором он последний раз выбирался лет десять назад. Егор сейчас как раз вспоминал эту рыбалку – именно тогда он впервые задал деду так волновавший его вопрос:
– Дед, а ты можешь мне объяснить, почему рыба клюет на поролон?
– Нет, Егор, не могу.
– Ты что же, сам не знаешь?
– Не знаю.
– А как же ты ловишь?
– Да вот так – ловлю и ловлю. Рыба клюет и клюет. Как мужики начали ловить, я у кого-то подглядел и за ними все повторять стал.
Я поначалу – первые лет семь-восемь – тоже все думал: почему рыба клюет на поролон.
А потом перестал думать, просто ловил и все.
– А тебе не интересно узнать, почему на самом деле рыба клюет на поролон?
– Интересно, конечно, да как узнать?
– Ну, думать об этом все время, экспериментировать, может, у ихтиологов спросить...
– А стоит оно того?
– А чего ж не стоит – это же так интересно! Если б рыба на поролон не клевала – чтоб мы сейчас с тобой делали – с поплавком у кувшинок сидели или на даче огурцы пропалывали?
– Если б не клевала – может быть, и на даче бы сидели. Но она ж клюет! А если узнаем, почему клюет – думаешь, больше ловить станем?
– А что – может, и станем!
– Ты бы Егор, вместо того, чтобы обо всякой ерунде думать, лучше бы рыбу ловить поучился, пока я жив. В рыбалке еще столько всего есть, о чем ты меня даже спросить не успел...
– Например?
– Например – ну-ка, правым подтабань – например, почему я безо всяких эхолотов лодку под бровку ставлю, да еще под нужным углом к конкретной коряге.
– Ты ж здесь сорок лет ловишь – все знаешь.
– А как ориентируюсь, как место запоминаю, как нахожу его вновь – знаешь?
– Да как... Помнишь все, что ли?... А правда – как?
– Вот: это уже более важный вопрос. Все, хорош, еще правым подтабань и приготовься якорь спускать. Да не кидай его за борт, как чумовой, а аккуратненько веревку руками перебирай. Готовься, с левого спускать будем.
На восьми метрах встать должны – там на веревке красным маркером отмечено.
– Точно!
– Вот теперь давай, целься в край левого куста – строго на бугор попадешь, слева от коряги.
– А правда – как ты ориентируешься?
– Да очень просто. Глянь на тот берег – пляж, а за ним дорога проходит. Видишь, левый край желтой переодевалки с седьмым по счету от кирпичного сарая столбом совмещается?
– Вижу.
– Запоминай. Это мы одну прямую взяли. Теперь сюда посмотри, на ближний к нам берег. Колонка ржавая, из которой воду качают. Еле видна, на старый пень похожа, но полвека здесь стоит и еще полвека никуда не денется. Видишь – колонка, а на дальнем плане – береза. А зазор между ними – строго с колонку шириной. Видишь?
– Теперь вижу. А ты б не сказал – в жизни бы эту колонку не заметил.
– Вот тебе и вторая прямая. А пересечение двух прямых это что такое?
– Точка.
– Все правильно: мы на точке. И точек таких я на этом водохранилище десятка четыре знаю. На каждой рыба может быть крупная. Только вот ориентиры не везде такие четкие, как здесь – иногда замучаешься искать по берегам пенек или дерево, которое можно с чем-то совместить.
– Вот это наука! Но у тебя, дед, талант ориентироваться – смотрю, всякие мелочи на берегу примечаешь, я бы на них и внимания не обратил, а ты вот прямые проводишь...
– Ничего, может, научишься еще. У нас ведь это фамильное. Мой дед, твой прапрадед, полковник царской армии, говорят, три холма на коне объезжал и рисовал после этого подробнейшую карту местности, да еще обозначал на ней точки, за которые неприятель мог зацепиться. Потом по памяти орудия на эти укрытия наводил и палил по ним вслепую, как мы сейчас поролоновыми рыбками по корягам. Свои орудия – вне зоны прямой видимости, врагу незаметны, а попадал точно в цель. И ведь редко промахивался. Война – это не рыбалка: там, если чуть правее-левее или чуть дальше-ближе – второй раз «попробовать» могут и не дать.
– Но ведь все равно войну с большевиками он проиграл.
– Все проиграли, не он один. А затем – он и не воевал в Гражданскую. Как Брестский мир с немцами заключили – так сразу и подал в отставку. Это отец мой – твой прадед – тот успел повоевать с большевиками пару месяцев.
В результате меня – своего первого и единственного сына – так и не увидел. Если бы я не выжил – прервался бы род князей Якубовых...
– Интересно: а вот куда все фамильные сокровища девались? Я читал, что твой дед – мой прапрадед – перед революцией большую часть своего имущества в золотые слитки конвертировал. За границу он вроде ничего не вывозил, большевики, когда имение грабили, тоже ничего не нашли. По логике – ты один прямой наследник, как я сейчас – единственный наследник твоих коряг на этом водохранилище.
– Ты бы не спешил меня хоронить, наследничек!
– Да брось ты, дедуль, я ж...
– Не «брось ты», а мои коряги тебе еще запомнить надо. И забрасывать правильно научиться – опять на три метра в сторону положил приманку, можно выматывать. Еще по забросу – и на следующую поедем, здесь рыбы нет.
– А может, подождать – вдруг выйдет судак?
– Прождать так до октября можно, а под какой-то другой корягой рыба нас уже сейчас ждет, пока мы здесь болтаем языками. Вот теперь хорошо кинул, молодец, прямо через корягу. Перепрыгивать их ты еще не научился, так что если не клюнет – верный зацеп.
– А как коряги перепрыгивать? О-па! Тьфу ты!
– Всадил? Отрывай, время не теряй. Привязывай новую и поплыли к следующей.
– Вот ведь: ты ж мне сказал, а я все до последнего по дну протягивал...
– ...Меня перед самой войной старушка нашла, бывшая служанка. Я уже ремесленное закончил и в институт поступил. Перед тем как моего деда – твоего прапрадеда – арестовали, он передал ей картину, которая над моим столом теперь висит. Велел мне отдать, когда вырасту, а на словах передать, что эта картина – и есть все наши семейные сокровища, и что, мол, если я вырасту настоящим князем Якубовым, то очень рад буду такому наследству. Еще старуха много чего про дореволюционную жизнь рассказывала. Обмолвилась и про те золотые слитки – мол, дед мой в восемнадцатом вроде бы собственноручно сундук золота где-то неподалеку от нашей усадьбы в землю зарыл, «чтобы сбесившемуся быдлу не досталось». Я вот все думал по поводу наследства: может, решил меня мой дед золотыми сундуками не обременять, а оставил мне лишь эту картину как символ, как частичку своей княжеской души. Ведь картину эту он сам написал. И это последняя его работа – в восемнадцатом писал, перед самым арестом. А раньше сколько пейзажей его рукой написано было да раздарено все друзьям и знакомым – не сосчитаешь. Умел человек мир вокруг себя видеть, а что видел – сразу на холст переносил... Ну что, перевязал приманку?
– Перевязал. Но давай еще разок наудачу кинем: чувствую, должна рыба к коряге подойти.
– Ну, раз чувствуешь – кинь. А я погляжу на тебя... Вот – это дело, в метре правее коряги пройдет – очень хороший заброс. Давай-ка не спеши. Упала – подмотал. Да не торопись ты! Упала – подмотал. Приготовься, сейчас мимо коряги проходить будешь, если клюнет – то здесь. Оп-па! Ай, молодец! Надо же, чувствовал, чертяка! Давай, тяни ее сюда. Да не торопись ты, не форсируй. Подводи к подсаку. Да фрикцион ослабь! Все как пацан малолетний, никак не научишься. Давай, заводи еще раз. Хоп – и отгулялась, красотка! Кила четыре будет, молодец. Смотри, поролонку твою целиком заглотила, собака!
– Поролонку заглотила... Дура! Но почему же она клюет на поролон?
– Да леший ее знает, почему! Дался тебе этот поролон...
Десять лет прошло с тех пор. Теперь Егор стал совсем взрослым человеком, отцом семейства, получил хорошее образование и приличную работу. Но главным увлечением его так и оставалась рыбалка. И наполненный каким-то мистическим смыслом, как казалось Егору, вопрос: «Почему рыба клюет на поролон?» – так и оставался без ответа.
А дед старел, уже почти не выходил из дома, потом стал с трудом передвигаться по квартире и в один момент, ощутив резкую боль в области сердца, почувствовал, что черта уже близка. Но завершить земную жизнь ему хотелось с достоинством: без суеты и беготни, без фальшивых слез родственников и прощальных речей. Виктор Романович чувствовал себя теперь гордым князем Якубовым, не склоняющим голову перед смертью, готовой забрать его в любую минуту. Боль в груди не позволяла двигаться, и умирающий смотрел на единственный предмет своей фамильной гордости – картину, написанную в тот год, когда сам он был еще новорожденным младенцем. Ему казалось, что сейчас эта картина придает ему сил и достоинства.
А с картины на него смотрел пейзаж. Очевидно, художник писал ее, находясь на пригорке. Широкое поле сбегало с плоской вершины холма вниз, к речке, берега которой покрывали заросли ольшаника. Шагах в тридцати от мольберта, там, где плоская вершина переходила в плавный спуск, на фоне пожухлой травы серел округлый камень с полчеловека размером. Виктор Романович знал этот камень – он прогуливался по этим местам несколько раз, когда приезжал познакомиться с землями своих предков. На камне можно было различить сохранившиеся древние надписи – вероятно, камень этот служил предметом поклонения древних язычников.
Вдали, на противоположном берегу реки, между деревьями выглядывал купол церкви. Специально ли так выбрал позицию художник или случайно получилось, но христианская церковь находилась строго на одной вертикали с языческой святыней, будто символизируя преемственность религий. Виктор Романович поражался теперь, насколько четко была прописана каждая деталь на картине. Будто бы на фотографии, сделанной с максимально закрытой диафрагмой, одинаково четко фокусировался и ближний, и дальний план, точно так же и здесь, на картине, четко просматривались важнейшие детали на различных дистанциях от художника. Арочный железнодорожный мост через речку – до него метров двести. А километрах в полутора дальше, уже на окраине города, возвышались новенькие заводские корпуса. По старой рыболовной привычке Виктор Романович стал искать совмещения ближнего плана с дальним, и ему очень быстро удалось его найти: правый край дальней опоры моста образовывал прямую линию с углом четырехэтажного заводского корпуса, отстроенного из красного кирпича. «Как легко с такими четкими ориентирами найти точку, в которой находился художник, писавший эту картину»,– подумал Виктор Романович. И тут он все понял...
...Преодолевая нестерпимую боль в груди, старик трясущимися руками дотянулся до телефонной трубки. Он по памяти набрал номер мобильного телефона внука Егора.
– Егор, срочно приезжай!
– Привет! А почему срочно? Что случилось?
– Приезжай скорее, я болен, я умираю. Я должен успеть кое-что рассказать.
– Что рассказать? – Егор не верил, что с дедом что-то серьезное. Он настолько привык, что его дед вечен, что не допускал и мысли, что теперь, если не поспешить, можно опоздать навсегда.
– Помнишь, о чем мы говорили тогда, на последней рыбалке, когда ты поймал щуку на четыре килограмма? Ты еще мне очень важный вопрос задал. Я только что нашел ответ на него. Приезжай скорее, я могу тебя не дождаться,– дед уже с трудом произносил слова, и у Егора сжалось сердце. Теперь он почувствовал, что близкий человек уходит от него навсегда, и счет пошел уже не на дни, а на часы. Ответив: «Еду!», Егор быстро сгреб со стола в большой пакет весь поролоновый и сопутствующий хлам, схватил бумажник с документами и побежал к машине...
...Но, пробираясь по московским пробкам, Егор вновь и вновь возвращался к своей навязчивой идее. В голове его продолжал крутиться столь неуместный в этой ситуации вопрос: почему же рыба клюет на поролон? «Ведь это не праздное любопытство,– думал Егор.– Даже дед, почувствовав, что умирает, отдает приоритет не хозяйственным распоряжениям. Он спешит ответить мне на вопрос, который я задал ему на рыбалке десять лет назад. А все остальное отошло на второй план. Значит, вопрос действительно очень важный».
Но вопрос так и остался без ответа. Егор опоздал. Пытаясь ухватиться за уходящую жизнь лишь для того, чтобы передать внуку информацию, дед успел вызвать «Скорую помощь». Врачи застали его еще живым. Но уколы, капельницы и прочий хлам уже не могли более продлить жизнь Виктора Романовича. Он успел только попросить врача передать внуку Егору, что все сокровища князей Якубовых – в этой картине. Про поролон, увы – ни слова.