Сразу оговорюсь: я не сторонник трофейных охот. Здесь во мне говорит и человек-рыболов, для которого его любимое занятие, рыбная ловля, это не размер улова, а прежде всего особое состояние, возможность откровенного общения с миром воды.
Уж о каких еще трофеях может идти здесь речь!
Могу привести много примеров, подтверждающих право природы протестовать против т.н. трофейной охоты, охоты, к тому же, очень дорогой, доступной обычно только «денежным мешкам», которым, как правило, нет никакого дела до того же озера, до той же тайги... Но сейчас не буду этого делать, а только попрошу вас помнить, что мои встречи с удивительными щуками, которых я вправе был называть «Крокодилами Севера», никогда специально не планировались, по большей части были случайными.
В то время, когда встретился я с Поржалой, постоянных жителей здесь уже не было – за полгода до меня людей вывезли из тайги, переселив поближе к магазину и к школе, но восемнадцать вполне пригодных для жизни домов осталось.
Хоть и была моя Поржала без постоянных жителей, но забываться ими никак не забывалась – еще в начале лета сюда, как на отгонное пастбище, отправили совхозных телушек вместе с двумя пастухами, бывшими поржаками, которые согласно и разрешили мне проживать по соседству с ними, а там и поделились многими тайнами местной таежной жизни и таежных промыслов.
Местный рыбный промысел, о котором сейчас речь, никак не походил на известные промышленные способы добычи рыбы и прежде всего потому, что ни один из здешних рыбаков не занимался т.н. товарной добычей - рыбу ловили здесь только для личного потребления: сварить уху, испечь пирог-рыбник, а там, если добытой рыбы окажется больше, чем требовалось на сегодняшнюю уху и на завтрашний пирог с рыбой, то такие излишки отправляли в печь и на следующее утро доставали из печи знаменитый местный продукт – сушник.
Отхожими назывались здесь все озера, входившие во владения жителей Поржалы,на которые надо было уходить, отходить от деревни как минимум километров на пять. Пока Поржала была жилой деревушкой, у каждого нашего отхожего озера был свой хозяин. Но и тогда, когда я объявился в этих краях, память о прежних хозяевах отхожих озер была еще жива, а потому мне и указали путь по тайге в сторону той воды, которая хозяина в то время уже не имела.
На свое отхожее озеро я отправился рано утром, еще в сумерках плыл на лодке по Домашнему озеру, на берегу которого и стояла Поржала, в самый его конец, в Концезерье, а далее – старая таежная тропа, в конце которой и встретила меня отведенная мне для рыбной ловли вода.
В первый день знакомства с озером мне предстояло прежде всего обзавестись подходящим плавсредством и я тут же принялся валить сухие елки и вязать из еловых бревен плот.
Для первого выезда на озеро было приготовлено и с десяток шестиков – на них, как и на шест-весло, тоже пошли сухие елки, только поменьше ростом. Эти шестики предназначались для моих жерлиц...
Но мое, казавшееся совсем близким, счастье рыбака-заготовителя почти тут же было поставлено под вопрос...
Во-первых, быстро, легко передвигаться на своем плоту вдоль берега озера я не смог: через каждые двадцать-двадцать пять метров от берега в глубину тянулись упавшие когда-то в воду здоровенные елки – «вершины», как их называли местные рыбаки. Именно у этих «вершин» и потягивали они обитавших здесь окуней, именно здесь «выбулькивали»-призывали к себе местных щук. Но мне ели-«вершины» мешали – их то и дело приходилось обходить стороной, по глубине, где шест уже никак не доставал дна.
Словом, с грехом пополам я наконец насторожил с пяток жерлиц, а затем оставил этот берег с его «вершинами» и подался в левый угол озера, где угадывался заросший водяной растительностью залив.
Шестики с жерлицами я рассчитывал установить почти по самому обрезу травы уже на чистой воде.
Наступило следующее утро. Снова лодка на Домашнем озере, дальний конец озера – Концезерье, тропа по тайге, наконец мой причал-присталище и мой плот... Вглядываюсь вдаль, стараюсь разглядеть свои шестики, свою снасть и заранее угадать, что ждет меня там, впереди...
Шнур жерлицы распущен весь, натянут и косо уходит в сторону соседней «вершины». Шнур не настолько длинный, чтобы щука смогла добраться до «вершины», но снасть что-то мертво держит на дне. Стараюсь узнать, что там внизу, на другом конце шнура – слегка потягиваю его на себя. Еще, еще раз, и вдруг чувствую, что шнур как будто чуть подался. Еще, еще раз коротко потягиваю на себя снасть, засевшую на глубине – коряга или еще что-то, что до этого прочно удерживало распущенный шнур жерлицы, будто сразу исчезла и я легко достаю шнур из воды.
Сам шнур цел – да его и не очень легко разорвать, я сам скручивал его из двух капроновых шнуров. На таком «тросе», наверное, можно тянуть за собой и мой плот... К концу шнура привязан хитрым, самым прочным узлом карабин. Выше карабина по шнуру скользящий груз-оливка, а к кольцу-вертушку карабина крепится стальной поводок из прочной струны. Далее тройник с фирменным припоем – прочный тройник, качество которого, как и прочность карабина, я придирчиво проверял.
Увы, следом за шнуром из воды не появилось ни поводка, ни тройника и, конечно, не появилось и рыбы, распустившей жерлицу и затащившей снасть под какую-то корягу...
Осматриваю спасенную снасть и удивляюсь: с какой же силой надо было крушить ее, чтобы вырвать из стальной пластинки хомута карабина его кольцо-вертушок. Уже потом, дома, я снова и снова проверяю свои карабины, снова и снова подвергаю их различным испытаниям, рву во время таких испытаний шнуры, но сам карабин сокрушить никак не могу.
Да, братцы мои, тут поработала скорей всего очень приличная щука: как-то зацепив шнур жерлицы за корягу, она сломала карабин и ушла с крючком и поводком. Нет, мне не так было жалко себя, потерявшего приличную рыбину – я жалел щуку: как она теперь там, в озере, с крючком в пасти, выживет или нет?
На четвертый день работы с жерлицами в заливе, заросшем кувшинками и белыми лилиями, я не обнаружил одного шестика – он исчез вместе с самой жерлицей. Какая-то, видимо, достаточно солидная щука соблазнилась либо живцом-окуньком, либо другой щукой, поменьше, что до этого атаковала живца-окунька и уже распустила жерлицу, и, раскачав шестик, вытянула его из ила и увлекла куда-то за собой.
Я обследовал все берега озера, внимательно приглядывался к каждой «вершине» – может, именно здесь нашла себе убежище рыбина, утащившая у меня снасть, но нигде ни в тот день, ни на следующий свой шестик так и не обнаружил
И тут я мог сделать вывод, что в моем отхожем озере, кроме той щуки, что сокрушила карабин и осталась с крючком и стальным поводком, была и другая могучая рыбина, оказавшаяся способной утащить у меня жерлицу вместе с пятиметровым шестом.
Итак, щук-патриархов, что обитали в моем отхожем озере, мне в тот раз увидеть так и не удалось, но то, что они здесь есть, я уже не сомневался. И эту мою уверенность единогласно поддержали и мои друзья, рыбаки-пастухи: мол, есть там такие черти, что рвут-крушат любую снасть...
Свое отхожее озеро я покинул после почти что недельного промысла все-таки с легкой душой: сколько-то рыбы я здесь поймал, сколько-то сушника насушил, почти убедился, что «Крокодилы Севера» все-таки
существуют.