«Снегири» – это близкая к Москве остановка электрички: до Москвы всего лишь 42 километра по Московско-Рижской железной дороге. А лет пятьдесят-шестьдесят тому назад в этом краю истринской земли водилось изрядное количество копытных, лисиц, зайцев, тетеревов, не однажды эти края посещались проходными волками! В тридцатые годы здесь начинал я свою охотничью карьеру, и поэтому мне в очередной раз захотелось воспеть и памятные мне охоты, и тамошних охотников прошлых лет.
Местные охотники, как мне помнится, никогда не конфликтовали между собой. Все окрестные угодья по договоренности (строго соблюдавшейся) были распределены за охотничьими коллективами и бригадами охотников.
К примеру, бригада охотников на лис с флажками, руководимая Михаилом Дубакиным, имела право охотиться с правой стороны железной дороги и только в направлении Истры. Бригада Алексея Дубакина – по левой стороне железной дороги и тоже в направлении Истры. А бригада Фомы в составе: его самого – стрелка, брата его Михаила (загонщика) и окладчика Павлова – успешно охотилась вдоль железной дороги с обеих ее сторон, но только в сторону Москвы.
Теперь настал черед рассказать читателю о самом Фоме – герое нашего повествования. Полагаю, что лучшей для него характеристикой будет сегодняшняя его известность в снегиревской округе, стоит только поинтересоваться у любого местного охотника, кто бы мог помочь в восстановлении треснутого ружейного цевья, подгонки амортизатора на ружейном прикладе и пр. Ответ будет всегда один: «Вам все это сделает Фома, что живет в деревне Ленино!»
Вот теперь мы подошли к главным расшифровкам: кто же такой Фома и что это за деревня Ленино? Оказывается, что Фома – это вовсе и не Фома, а деревенский абориген Николай Семенович Фомин, уроженец этой деревни. Привык он уже за долгие годы к этому своему псевдониму и не обижается вовсе на такое к нему обращение. Ну а теперь о самой деревне, что обозначена на Волоколамском шоссе синими табличками «Ленино».
В советское время власти очень гордились тем, что на их территории есть деревня, именующаяся в честь Ильича. Да оказалось на поверку, что Ильич к этому названию совсем и не причастен: в стародавние времена окрестные земли принадлежали влиятельному российскому роду Лопухиных, в том числе принадлежала им и деревня, именовавшаяся в те давние времена Лупихой. И вот, когда у помещика Лопухина любимой дочке Елене исполнилось шестнадцать лет, отец подарил ей Лупиху, переименовав ее в Ленино, вот и вся история! Однако история деревни на этом не кончилась: в 1941 году здесь был окончательно остановлен враг, рвавшийся к Москве. Немцы окопались вокруг деревни, далее вдоль шоссе шла нейтральная полукилометровая полоса, и за ней, в деревне Садки уже стаяли части Красной Армии.
Если верить автору книги «Белая Береза», участнику освобождения этой части Подмосковья от немцев, то оказывается, что Верховный главнокомандующий, посетивший в те времена Садки, спросил у солдат, указывая в сторону немецкой обороны: «Как называется эта деревня, что стоит впереди на пригорке?» Солдат Лопахин, призванный в армию из этих мест, бодро ответил: «Это деревня Ленино, а ранее называлась Лупихой, товарищ Сталин!» Верховный был очень обрадован этим ответом солдата и, указав пальцем в сторону врага, произнес: «Вот отсюда-то мы их и будем лупить!»
Прошли долгие месяцы оккупации, немцы были отброшены от Москвы сибиряками полковника Белобородова, и в деревню стали возвращаться жители. Вернулись в свой обгоревший дом и Фомины. Уже через пару лет после Победы, в 1947 году, десятилетний Коля обрел свое первое ружье – берданку 24-го калибра.
Ружье начало сразу же подкармливать Колю и его семью: попадались рябчики, вальдшнепы, дрозды, голуби-витютни и другая лесная дичь. Беда была в том, что у той берданки была сломана боевая пружина в затворе, и ружье часто делало осечки. Вот тут-то и проявились первые кулибинские задатки Николая: он избавился от сломанной пружины, заменив ее резиновым жгутом, сплетенным из нарезанных полос трофейной, красного цвета, автомобильной камеры. И ружье стреляло! Правда, зимой эта конструкция не работала: резина твердела на морозе и рвалась.
Однажды зимой Колю выручил приехавший к ним из Москвы старый охотник: разрешил ему сбегать в лес на пару часов с его курковой одностволкой шестнадцатого калибра.
И сразу – удача! В поле, что на деревенских задах, Коля поднял зайца-русака и добыл его первым же выстрелом!
С тех пор он считается настоящим охотником. В середине шестидесятых Николай, отслужив в Армии, вернулся в родную деревню, поступил на завод сварщиком и в первую же получку приобрел настоящее ружье – двустволку ИЖ-54 и с тех пор стал заправским охотником.
Вскоре Николая выбрали председателем коллектива, объединявшего охотников окрестных деревень. Численность его составляла тогда около пятидесяти человек. Во время охот я часто встречал этих людей в лесу, занятых биотехническими мероприятиями. Легко сказать, а попробуй-ка дотащи из деревни до мест подкормки рюкзак с 15–20 килограммами картошки! А ведь так и было. Правда, старания людей окупались: за проведенную биотехнию коллективу давались поощрительные отстрелы лосей и кабанов да еще можно было отстреливать их по плану «товарного отстрела» (для сдачи государству).
Так что интерес у охотников присутствовал, и они трудились весьма прилежно и результативно. Надо сказать, что в ту пору стали наглядно осуществляться плоды деятельности московского профессора Мантейфеля, автора и исполнителя идеи завоза в Центральную Россию енотовидных собак (в просторечье – енотов). Эти всеядные пушные зверьки, быстро расплодившись на истринской территории, стали весомым объектом охоты, наряду с лисой. Николай и его бригада начали успешно добывать и тех, и других пушных зверей и сдавать их шкурки государству. С одной стороны, это было любимое занятие – охота, с другой стороны, деньги, получаемые в заготконторе за сданную пушнину, также были не лишними!
Вчера зашел я к Николаю в его «скромный деревенский угол» (основной его дом внезапно сгорел в прошлом году) и поинтересовался сколько же пушных зверьков ему удалось добыть в ту пору? Ответ был таков: «Да всего-то штук по сорок и енотов, и лисиц, ведь надо же было ежедневно работать на заводе, а охотиться случалось только по выходным». Мы рассматривали полуобгоревшие, спасенные чудом от пожара фотографии, в которых отражалась вся его охотничья биография, и рассуждали о нынешних Снегирях. Теперь мощное коттеджное строительство заняло почти все охотничьи территории вокруг окрестных деревень, нескончаемым потоком движутся автомобили по шоссе, что проходит под окнами дома... Да впрочем, всему свое время. Николай говорит: «Поохотились мы и вволю, и в радость, теперь хоть и хочется, да ноги уже не ходят, да и стрелять некого, вот и сижу со стамеской, клеем и молоточком да восстанавливаю людям ружейные деревяшки и, вроде бы нахожусь при деле». Вдруг в окно постучали, показалась голова молодого парня в армейской ушанке: «Фома, я приклад сломал, возьмешься склеить?» Фома согласно махнул рукой, улыбнулся довольной улыбкой и сказал: «Ну, неси!»
И лицо его осветилось внутренней радостью, радостью одинокого старого человека, который, как оказывается, еще кому-то нужен.