Дед Тихон жил с женой на краю деревни в небольшом деревянном доме. Жил он как-то отчужденно от соседей и односельчан, в колхозных работах участвовал редко и, в основном, трудился у себя на огороде да промышлял охотой и рыбалкой. Жена его, Фекла, на людях показывалась редко, но если выходила, то всегда была опрятно одета, не по-рабочему, как все деревенские бабы, а как будто собралась в церковь. Она ушла из жизни незаметно; ее, как и всех, похоронили в селе Чистополье, и дед Тихон остался один. Он еще более предался одиночеству и жил совершенным отшельником.
Нас, деревенских мальчишек, дед Тихон интересовал тем, что был он охотник, рыбак и, самое главное, у него есть какое-то необыкновенное ружье, якобы австрийское, которое он привез с первой мировой войны. То, что он воевал с австрийцами где-то в Галиции, мы слышали по его скупым рассказам, когда мужики собирались на лавочке возле конюшни и степенно курили.
Дед ружье никому не показывал, на охоту ходил всегда один, стрелял очень редко, но с охоты всегда возвращался с одной-двумя уточками, а осенью и с зайчиком. Мужики говорили, что Тихон стреляет только наверняка, так как пороху мало и купить его негде, да и не на что.
На рыбалку дед Тихон ходил ранним утром, и мы, десятилетние мальчишки, часто видели его днем, когда он уже возвращался домой и нес в одной руке длинное удилище, а в другой рыбу, подвешенную за жабры на веревочку.
Весной, в теплые майские дни, Тихон ловил линей в Мироновой заводи. Это были красивые, с мелкой золотистой чешуей рыбы, а самые крупные – темно-коричневого цвета. И по деревне разносилась весть: «Тихон-то опять линей наловил! Дело в том, что линей мужики ловили только недоткой, а на удочку их ловил один Тихон. Мужики говорили – секрет знает.
Мы с другом Колькой всегда удивлялись, почему у нас ловится только мелкая рыбка, а у деда Тихона всегда крупная.
Однажды дед пошел рыбачить вечером, и мы с Колькой увязались за ним и расположились на берегу реки Боковой буквально в 20 м от деда. Он ничего не имел против; мы наловили кузнечиков и забросили удочки. На них ловилась сорожка, а на червей – небольшие окуньки. А дед Тихон долго возился у старых свай под мостом и собирал какую-то зелень, длинную и яркую. Повозившись у свай, дед сел на бережок, взял из коробочки прядочку зелени длиной 5–7 см и какой-то немыслимой петлей затянул ее на цевье крючка, откусил кончик и оставил на крючке прядь длиной до 3 см. После заброса почти сразу же у деда начался клев, без всякой прикормки. Плотва брала крупная, почти каждый заброс был результативным. А у нас с Колькой ловилась мелкая плотва да уклейка.
Мы так и не поняли, как Тихон ловил крупную сорожку на зеленую травку, а он наловил кукан рыбы, смотал удочку и ушел домой. Мы с Колькой развели костер, на углях запекли свой убогий улов, подсолили и тут же съели.
У нас в Кировской области самым голодным после войны был 1947 г. Крестьяне-колхозники повсеместно голодали.
В нашей деревне Гвоздки мужики посовещались и закололи старую списанную кобылу Майку. Мясо поделили по количеству едоков в семьях. В нашей деревне никто и никогда ранее не ел лошадиного мяса, но голод не тетка. Я, пережевывая твердое, как резина, мясо, чуть не плакал от жалости к старой кобыле, на которой мы, мальчишки, возили навоз, так как она была самой доброй лошадью и слушалась даже нас.
Голодные и худые мы с Колькой перебивались как могли: удили рыбу, собирали щавель, луговой лук, ели молодые шишки сосен, собирали березовый сок. Однажды дед Тихон сидел на крылечке своего дома и когда мы проходили мимо, позвал нас:
– Толя, Коля заходите ко мне.
– А что, дед Тихон?
– Заходите, заходите. Небось голодные?
Конечно, мы были голодны. Ранее в доме Тихона мы никогда не бывали и, смущаясь, зашли.
– Сейчас я вас накормлю супом, – сказал дед и поставил на стол глиняные чашки с деревянными ложками.
Мы с Колькой послушно уселись, а дед ушел на кухню. Огляделись. На стене висело красивое, с длинным стволом, ружье. На подоконнике стояли столбиком латунные гильзы и пачка пороха с надписью «Медведь».
А дед принес из кухни чугунок с супом и деревянной поварешкой разлил суп по чашкам. Суп оказался простой водой, но сверху плавали блестки жира и лук. Мы сначала похлебали суп, но когда дед ушел на кухню, то просто выпили его. Дед достал из чугунка по куску мяса и положил нам в чашки: «Ешьте!»
Мясо по внешнему виду было похоже на курятину, но темного цвета и жесткое. Мы быстро справились и с мясом. Рукавами рубах вытерли рты и уставились на ружье.
– Ну как?
– Вкусно.
– Еще мяса дать?
Нас не надо было упрашивать. Съели еще по кусочку мяса.
– Дед, а ружье стреляет?
– Стреляет, а то откуда бы я взял мясо для супа.
– А кого ты застрелил?
– Вороны и сороки подлетают прямо к крыльцу и я их стреляю. Ходить-то на охоту далеко я уже не могу.
– Так мы ели ворон!? (Наши мордочки выразили отвращение).
– Ворон и сорок. Они как куры, только мясо у них твердоватое. А так они не хуже кур. Куры всякую дрянь клюют и вороны тоже. Ешьте, вырастите – все поймете. А сейчас, главное – не умереть с голоду.
Мы начали было икать, но скоро успокоились.
– Дед Тихон, покажи ружье, – осмелился я.
Дед снял ружье со стены, поставил на стол и звякнул затвором. Мы открыли рты в восхищении.
– А как оно называется?
– Называется оно берданкой. Я его в Нижнем Новгороде купил.
– А далеко оно стреляет?
– Саженей на пятьдесят.
Мы не знали что такое сажень, но решили, что это очень далеко.
Вопросов у нас было много, и дед, которого мы раньше немного боялись из-за его замкнутости и неразговорчивости, вдруг разговорился о войне, пулеметах, винтовках и австрийцах. Мы слушали, разинув рты. И с этих пор мы с дедом Тихоном стали друзьями. А вороний суп мы ели у него еще не раз. В мае того же года он накормил нас с Колькой супом из настоящих диких уток, которых настрелял в районе Шохры при разливе речки Боковой.
А когда я в первый раз наелся у Тихона вороньего супа, пришел домой и сказал об этом маме, то она всплеснула руками, а сестра Маша сделала брезгливую гримасу и сказала: «Ужас!» Тогда я объявил, что домашние куры тоже клюют дерьмо, а мы их едим. Мама сказала: «Но все-таки это не вороны!»
Дед Тихон умер через несколько лет. Берданку забрал его дальний родственник. Нам с Колей удалось выжить в те голодные годы. Мы оба стали охотниками и узнали все о ружье деда Тихона, а его самого часто вспоминаем.