Хочу поздравить всех работников редакции «Российской Охотничьей газеты» с наступившей весной и пожелать творческих успехов в очень нужной для нас, охотников, работе.
Я уже достаточно долго нахожусь в заключении, а мой брат из дома регулярно высылает мне вашу газету и охотничьи журналы.
Если б вы только знали, как мне недостает тех охотничьих переживаний, которые привились мне с детства. Вам наверняка знакомо чувство тоски по вешним разливам, когда сидишь в зимнюю стужу в теплой квартире и в памяти всплывают картины весенних охот. Эта тоска у меня постоянно. Но благодаря вашим изданиям я душой всегда с вами – и переживаю, и удивляюсь, и радуюсь. А также я благодарен брату, который по моей просьбе подробнейшим образом описывает свои охоты. В те минуты, когда я читаю его письма, сердце мое находится там, вместе с ним в родном Подмосковье. Иногда возникает желание излить чувства свои, воспоминания о былых охотах на бумагу. У меня уже довольно много заметок, и душа моя в этих рукописях. Один из таких очерков посылаю вам. Еще раз благодарю, что существуют ваши издания, которые не дают нам, людям, забывать, что мы сродни природе. Ведь я с детства воспитывался по книгам Бианки, Пришвина, Тургенева, Пермитина и многих других русских классиков. А сейчас эта тема мало кого интересует. Хотя, может быть, я и заблуждаюсь, потому как нахожусь здесь.
Благодарю вас за все! С уважением, Николай.
Еще в школьные годы я увлекся охотой. В то время довольно много дичи водилось в наших лесах. Много было различных даров леса. Обилие разнообразных ягод сказывалось и на наличии куриных: глухарей, тетеревов, рябчиков. Тетерева к зиме сбивались в сотенные стаи; правда, добыть их было трудней, чем осенью или весной, когда они представляли собой отличный объект охоты.
Но вот в семьдесят втором году, летом, в сильную жару, выгорело очень много лесных угодий по всему Подмосковью. Тогда многие охотники говорили, что в ближайшие годы про охоту придется забыть. Но вопреки этим ожиданиям, к счастью и удивлению нашему, дичи стало еще больше.
На следующий год, весной, выгоревшие места заполнились талой водой, образовав целые озера. Пролетная водоплавающая и болотная дичь шла через наши угодья валом. Гуси, лебеди, журавли останавливались на отдых, не говоря уж обо всех видах уток и куликов.
Охота была увлекательнейшая в те дни! Тетерева на незатопляемых местах устраивали бешеные турниры. Повсюду на озерах и болотах закипела, забурлила жизнь.
Вот уж и правда: не было бы счастья, да несчастье помогло. На пожарищах, по пеплу, осенью, как в курятнике, все было испещрено тетеревиными набродами. А в последующие годы, когда гари стали обрастать буйной растительностью, появился и зверь. Повсеместно расселился лось, кабан, заяц, лиса. Мы с братом тогда охотились в основном на птиц, лису, зайца, белку. Лось и кабан как объект охоты нас совсем не интересовали. Ни пули, ни крупную картечь мы даже не брали с собой...
Мы всегда охотились в определенных местах. В тех угодьях, что мы посещали, нам был известен буквально каждый уголок леса. Егерь Михалыч шутя называл нас своими замами.
А однажды в наш поселок забрели лоси, один из которых запутался в проводах, валявшихся под забором фабрики. Собралось много народу, решая, как бы помочь сохатому выбраться из пут. Но вскоре приехал наряд милиции, и на глазах у всех пристрелил из пистолета сохатого, чтобы «не мучился». Затем нашлись и кусачки, которыми освободили тушу от проводов, быстренько да так ловко погрузили ее на грузовик и увезли, якобы в заготконтору.
Спустя несколько дней я стоял на привокзальной площади с друзьями. Подошла электричка из Москвы, и среди толпы я увидел свою матушку с большой сумкой в руках. Подбежав к ней и взвалив суму на себя, я поинтересовался, что в ней.
– Косточки говяжьи, сынок, – ответила она.
Я тут же возмутился:
– У тебя сыновья охотники, мам. А ты в столицу за мясом мотаешься.
В общем, терпение мое лопнуло, и вечером того же дня мы с братом зарядили патроны пулями и картечью, и с утра двинули в лес за сохатым...
Матушка наварила тушенки, наделала фарша, колбасы, заполнила холодильник костями. В общем, мясом теперь наша семья была обеспечена надолго. Угрызений совести, честно скажу, мы не испытывали и, уж конечно, браконьерами себя не чувствовали. К тому же пули с собой на охоту больше не брали, дабы не испытывать судьбу.
Шло время. И если на сохатых моему брату несомненно всегда везло, то мне, напротив, постоянно сопутствовала неудача. Какое-то заклятие зависало надо мной, стоило только зарядить ружье пулевыми патронами. За многие годы охоты я так и не добыл ни одного лося. Хотя случались моменты, что стыдно было смотреть в глаза своим друзьям, спутникам по охоте.
Первый мой сохатый спокойно лежал и отдыхал на опушке ельника, краем которого я шел. Нас разделяли каких-нибудь метров сорок. Конечно, лучше, если бы он стоял, думалось мне, и я притопнул пару раз по сырому мху.
Что произошло в следующие мгновения, запомнилось мне на долгие годы.
Лось медленно, как бы с ленцой, поднялся, затмив, казалось, собой всю опушку леса. Мои пальцы одновременно нажимают на оба спуска. От усиленных зарядов стволы подкинуло. Тут же раздались сухие удары пуль по стволам деревьев, выше и позади сохатого, который быстро скрылся в густом ельнике.
Следующий случай выглядел еще нелепее. Я шел по старой лесной дороге, вдоль которой частенько кормились тетерева. Иногда косач так увлекался, копошась в колее, что мне удавалось скрасть его на верный выстрел. Дойдя до поворота, я увидел впереди то, что заставило меня быстро скрыться в зарослях. Я отыскал в патронташе два пулевых патрона и вставил их в стволы ижевки. Затем медленно стал подниматься с колен, готовый к выстрелу. Сквозь розовые метелки иван-чая я отчетливо видел – на дороге стоял сохатый. До него было метров сорок, не больше. Ничего не подозревая, лось сорвал губами пучок иван-чая и продолжал жевать.
Я поймал на мушку шею, а затем медленно перевел стволы под лопатку сохатого. Когда раздался выстрел, бык довольно резво развернулся, и уже вторую пулю я послал ему вдогонку. Ничего не понимая, я прошел по следу, но никаких признаков крови не обнаружил.
Буквально за два дня до этого я отстрелял несколько таких пуль с расстояния в пятьдесят шагов по деревянному щиту. Все они уложились в тридцатисантиметровый круг, так что и этому сохатому помог случай. Пока что я не очень-то придавал случившемуся особого значения.
Ну а произошедшее у меня с третьим лосем убедило в существовании надо мной какого-то заклятия, что ли.
Шел конец ноября, а снегу уже навалило выше колен. Я пробирался на лыжах сквозь березовый подлесок.
Выбравшись из него, я оказался в березовой роще. Передо мной стояли редкие, но довольно крупные березы. И вот за одной из них я заметил какой-то темный холмик, который почему-то привлек мое внимание. Я, медленно переставляя лыжи, стал отходить в сторону, чтобы как следует рассмотреть заинтересовавший меня предмет. Постепенно мне открылась сначала шея, а затем и вся голова лося.
В этот раз я был с одноствольной ижевкой двенадцатого калибра. Перезарядив ее быстро и бесшумно пулей, я прицелился в спину сохатого, ближе к лопатке, и плавно нажал на спуск. И началось! Вместо выстрела раздался сухой щелчок. Такое с одностволкой случилось впервые. Переломив ружье, я взглянул на патрон. На капсюле виднелась четкая вмятина от бойка.
Закрываю ствол, прицеливаюсь, жму на спуск. Опять сухой щелчок.
До лося было метров тридцать пять. Он, по-видимому, дремал. На мне был белый халат, да и снег, сыпавший хлопьями, скрывал меня. Я заменил патрон. Вновь осечка! Третий патрон – тот же результат.
Мое состояние никак нельзя было назвать спокойным – руки затряслись, глаза слезились. Ружье наотрез отказывалось выстрелить, хотя, судя по вмятинам на капсюлях, боек работал отлично.
Теперь мне больше всего хотелось, чтобы сохатый встал и ушел от меня. Но он, как бы издеваясь, ничего и никого вокруг не хотел замечать.
Наконец на шестой или седьмой раз, уж не помню точно, ружье-таки соизволило выстрелить. Но этот выстрел никак нельзя было назвать прицельным. Я видел, как пуля прочертила снег и ушла в сугроб, в двух метрах перед сохатым.
Второго выстрела он, конечно, ждать не стал и довольно быстро, несмотря на глубокий снег, скрылся в подлеске. Не знаю, что происходило, но какие-то силы – небесные или земные – просто-напросто издевались надо мной. Я уже ясно представлял, что этот зверь не для меня.
В последующие годы, выезжая на облавные охоты, я отказывался вставать на номер, а уходил в загон. Правда, однажды все-таки егерь уговорил меня встать на номер. Я с каким-то безразличием согласился, но предупредил, что из этой затеи ничего путного не выйдет. Егерь наслышан был о моем невезении и теперь, улыбаясь, говорил, что все будет хорошо.
И вот я стоял на номере, прислонясь к стволу старой осины, и внимательно вглядывался в глубь загона. Метров на пятьдесят передо мной рос редкий осиновый подлесок, а дальше шла сплошная стена густого ельника. Стоял чудный зимний день. Небольшой морозец слегка пощипывал щеки. Сквозь облака нет-нет да проглядывало солнышко. По стволу осины, под которой я стоял, сновали два поползня, на меня сверху сыпались кусочки коры. Но птицы отнюдь не мешали, а скорее скрашивали мое одиночество. Где-то в ельнике стучал трудяга-дятел, да изредка вскрикивала сойка.
Вдруг справа от меня раздался выстрел и сразу же второй. Через секунду я увидел, как вдоль стены густого ельника бежит лось. Не шевелясь, я наблюдал, как тот приближается к моему сектору обстрела. Зверь как-то нелепо выкидывал заднюю ногу, вероятно, она была перебита.
Когда сохатый подбежал на выстрел, я быстро поймал его лопатку на мушку и повел. Тут же заметил, что в боку у него рана, из которой здорово кровит. С поводкой, плавно, жму на курок.
И вот на пути в цель пуля нарывается на молодую осинку, толщиной в полруки, тут же меняет траекторию полета, и летит бог знает куда. На мгновение я опешил, но быстро беру себя в руки и в полуугон посылаю вторую пулю.
И что бы вы думали? Вторая пуля также срезает молодую осинку и уходит в молоко.
На линии огня стоят всего-то пяток тонких осинок, две из которых просто-напросто заслонили собой огромную тушу лося. Я смотрел ему вслед, усевшись прямо на снег, и хохотал, от души хохотал! Сохатый был от меня уже метрах в ста, когда вдруг остановился и, пятясь назад, медленно завалился в куст калины.
У меня от удивления тут же прекратился приступ смеха.
Мой номер был крайним, так что я не сдержался, быстро вскочил и, зарядив двустволку, побежал к сохатому. Когда я был уже рядом, тот почти отошел, но все-таки пришлось добить его.
Вскоре подошли друзья и начали поздравлять меня, но когда я рассказал им о происшедшем, то все мы от души посмеялись, с чувством сожаления, конечно, над моим невезением.