Это было доступно только высокопоставленным номенклатурным и дипломатическим работникам.
Между тем некоторым нашим военным советникам и специалистам, работавшим в армиях африканских стран в 70–80-х годах ХХ века, охота на диких зверей не была в диковинку. Правда, об этом они, как, впрочем, и о своей основной работе, мало кому рассказывали. Для этой категории совзагранработников действовал строгий режим ограничений на распространение информации. Вплоть до перлюстрации писем и дачи подписок о неразглашении.
Справедливости ради нужно отметить, что охотились они не столько из-за самого процесса охоты, т.е. ради забавы, сколько ради ее прямого результата — мяса. «Советнический стол», например в Анголе, где я работал в начале 80-х годов ХХ века в составе аппарата военных советников, помогавшего местному правительству в создании современной армии и борьбе с внутренними и внешними вооруженными врагами, был не слишком разнообразен. В стране, только что добившейся независимости, царили разруха, голод, нищета.
Но постепенно снабжение нашей военной колонии в Анголе наладилось, хотя ассортимент в магазине советской военной миссии целиком зависел от прибытия очередного корабля или самолета из Союза или с Канарских островов, где свила себе гнездо фирма «Совиспан», специализировавшаяся на поставках продовольствия и промышленных товаров нашим соотечественникам за рубежом. Завозились туда в основном крупы и консервы, мясные и рыбные: для хранения свежего мяса и овощей нужна была холодильная камера, а таковая хотя и имелась, но работала с перебоями. А вот спиртное поставлялось в изобилии: водка, армянский пятизвездочный коньяк, шампанское, виски. Все покупки оплачивались безналом: расходы заносились в карточку и автоматически высчитывались из назначенного нашим специалистам инвалютного оклада. Словом, все как при военном коммунизме.
Когда соленая и жирная тушенка уже не лезла в горло, а консервированная килька вызывала стойкую аллергию, как-то сама собой возникла мысль об охоте, тем более что в окрестностях Луанды в изобилии бродили расплодившиеся за годы войны стада буйволов, антилоп, а в прибрежных зарослях реки Кванза водились крокодилы и бегемоты. С оружием у нас проблем не было — выбирай любое вплоть до пулемета или РПГ. Не было проблем и с транспортом — в нашем распоряжении был легковой вездеход УАЗ-469 с военными номерами. Но были сложности другого порядка. Любой выезд за пределы Луанды в стране, где бушевала гражданская война, осуществлялся только с разрешения главного военного советника. Нарушение этого приказа грозило неприятностями вплоть до высылки в Союз.
В провинциях, вдали от столичного начальства, этот вопрос решался проще. Более того, для прокорма подразделений местной армии ФАПЛА создавались специальные охотничьи команды, занимавшиеся отстрелом буйволов, антилоп и даже слонов. В тех районах, где боевые действия не прошли даром для фауны и где численность крупных «мясных» животных была низка, армия «с голодухи» питалась даже мясом… обезьян. Как-то на складах лагеря партизан южноафриканского АНК, который затерялся в ангольских джунглях, закончился единственный источник животного белка и жиров — советская тушенка (по нанесенной на ней маркировке «Слава» африканские бойцы называли ее «Слава Советскому Союзу»). Лагерь располагался там, где копытных животных не было. Однако там в изобилии водились бабуины. Руководство партизан приняло решение организовать на них охоту для пополнения стола бойцов «красным мясом». Однако многие чернокожие африканцы восприняли эту идею в штыки, поскольку относились к обезьянам как к людям, рассуждая так: раз расисты ЮАР утверждают, что «черные неполноценны и только что слезли с дерева», то волосатая обезьяна им ближе, чем, например, белый человек. И как после этого есть своего брата?
Однако одному из руководителей партизан, белокожему члену АНК Ронни Касрилсу удалось их убедить в обратном. Сделал он это весьма оригинальным способом: обнажил перед ними свою волосатую грудь и сказал: «Как видите, товарищи, белые люди ближе к нашим предкам обезьянам, чем черные». Самому Касрилсу, выходцу из российской Прибалтики, мясо бабуина пришлось по вкусу. Он вспоминал: «Мне все больше нравилось есть мясо бабуинов. Его нужно хорошенько проварить, а лучше всего прожарить. С перцем и другими приправами оно по вкусу напоминает баранину».
Особым шиком у наших советников считалось увезти на родину бивень слона, шкуру зебры или великолепные рога гигантской черной саблерогой антилопы — символа Анголы. Нельзя сказать, что такие охотничьи проделки оставались безнаказанными. На моей памяти в международном аэропорту Луанды однажды задержали группу кубинцев с крокодильими и зебриными шкурами и несколькими килограммами слоновой кости. Случай получил огласку, руководству кубинской миссии в Анголе пришлось приносить ангольцам извинения. А охотников-контрабандистов, продержав несколько дней в кутузке, потихоньку отправили на родину.
Как-то, попостившись несколько месяцев в ожидании очередного транспорта из «Совиспан», мы отважились на рискованное предприятие, за которое элементарно можно было «загреметь» из Анголы в 24 часа. В союзницы решено было взять доблестную вертолетную авиацию. Советник командира ангольской вертолетной эскадрильи Ми-8, находившейся на базе ВВС в Луанде, раз в неделю забирал по очереди меня и моего коллегу на «бортперевод» при «облете» вертолетов. Советские военные летчики, как правило, английского языка, основного средства общения при радиообмене, не знали, поэтому для переговоров с диспетчером международного аэропорта нужен был переводчик. Командир эскадрильи попросил советника помочь в постановке в строй машин, побывавших в ремонте или на регламенте. В нашу задачу входил «облет» вертушки на различных высотах и режимах в течение нескольких часов. Потом составлялся акт о готовности машины к боевому применению, и вертолет передавался ангольскому экипажу. Поскольку район полета мы выбирали сами, было решено при «облете» очередного «послерегламентного» Ми-8 поохотиться. Подали заявку — «полет в зону, в район Кисамы. Начали с солидной подготовки: навесили на АКМ оптический прицел от СВД. Для этого пришлось снять ствольную коробку и точечной сваркой приварить самодельные крепления.
Местность в окрестностях Луанды представляет собой классическую саванну. Это поросшая высокой слоновой травой и кустарником равнина с отдельно стоящими деревьями или группами деревьев — баобабами, акациями, кактусами и прочими представителями местной флоры. Но нас больше интересовала фауна. А ее было в избытке. Потревоженные шумом вращающегося вертолетного винта, из зарослей выпрыгивали козы и небольшие антилопы. Но поразить этих юрких животных из низко летящего вертолета — чрезвычайно трудное дело. Да и мяса на них почти нет — кожа да кости. Встретившуюся группу слонов тоже оставили в покое: нам такую громадину не осилить.
Но вот показалось стадо буйволов голов в тридцать — сорок. Я пристроился у открытой боковой двери Ми-8. Стрелять очередью по стаду не имело смысла — можно подстрелить нескольких животных, а нам и одной коровы за глаза хватило бы. Летчик прижал машину к земле, стремясь отбить нескольких копытных. Ему это удалось. Последовал сигнал: «Давай!» Я попытался поймать в окуляр оптического прицела будущую жертву. Но не тут-то было! Вибрация внутри «вертушки» была настолько сильной, что автомат плясал в руках, как африканский шаман вокруг костра. Быстро снял оказавшуюся бесполезной оптику и перевел предохранитель на автоматическую стрельбу. Последовала короткая очередь — и огромный буйвол, словно налетев передними ногами на растянутый в траве невидимый трос, упал, перевернулся несколько раз, подняв вокруг тучи красноватой пыли. Командир тут же заложил вираж, а обезумевшее от страха стадо на предельной скорости помчалось дальше.
Сделав круг, летчик аккуратно посадил машину метрах в тридцати от животного. Движки он не выключил, готовый взлететь по первому сигналу. В ангольской саванне можно встретить не только четвероногих хищников, но и двуногих. Последние, кстати, гораздо опаснее, поскольку могли оказаться вооруженными бандитами-унитовцами, стреляющими без предупреждения. Выпрыгнув из вертолета, мы осторожно приблизились к подстреленному буйволу. Это была корова. Что ж, мясо у самки нежнее. Шкура золотистого цвета, блестящая и здоровая, никаких следов кожных паразитов. Коллега одобрительно похлопал меня по плечу: мол, хорошо стреляешь.
Пока я с автоматом наперевес наблюдал за ближайшими к нам зарослями, советник взялся за дело.
Завернув добычу в брезентовые чехлы, мы перетащили мясо в вертолет. На всю операцию ушло минут пятнадцать — двадцать, и мы уже в «вертушке». Летчик дал газу, машина плавно оторвалась от земли и, чуть опустив нос, стремительно полетела подальше от места отстрела буйволицы. На приличной высоте оно было видно как на ладони. Вокруг туши шло саванное пиршество: несколько гиен, грифы, еще какая-то живность остервенело рвали на части остатки животного. Питаться всем нужно — таков закон природы. Через пару дней здесь среди травы останутся лежать лишь белые, обглоданные дочиста кости.
Результатов нашего сафари хватило месяца на три. Мясо было хотя и жестковатое, но вполне пригодное для пищи. Его жарили, тушили, запекали. Вкус его, кстати, выгодно отличался от многих деликатесов, которые мне довелось пробовать в Африке. Ни суп из океанской черепахи, ни запеченные черепаховые яйца, ни похлебка из плавников акулы, ни шашлык из зебрятины, ни та же слонятина не оставили в моей гастрономической памяти такого следа, как вкус мяса той буйволицы, собственноручно добытой из безотказного Калашникова.