Десять лет после войны, а эшелоны везут и везут в пламень доменных печей оружие, оружие, оружие...
— Пацаны! Помните у дзота в ручье снарядик? Вот бы притащить!
— Ты что, Колька! До него четыре км, и он тяжелый. А может, и отсырел давно.
— Да, скукота! Вась, сбегай домой за порохом.
— Не-а. Батя все запрятал и ремнем пригрозил.
— Че тогда делать? “Студики” грабить?
— Не выйдет. Там часовой русский?
— Нет, черный. Как увидит, сразу затвор дергает. Салага.
— Старики разрешали, один фиг списанные. Пошли на свалку, мож найдем что-нибудь?
Мы отряхнулись от песка, надели трусики, майки и, шлепая босыми ногами по горячему песку, стали уходить от приютившей нас Уссури. Вот и свалка: горит, дымит, воняет. Иногда чего там только не было: рации, полевые телефоны, плащ-палатки, варенные патроны. Да разве за всем уследишь! Офицер гнал нас подальше, если злой, то очень далеко. Солдаты обливали все добро бензином. Как было жалко! Но слезами огонь не зальешь. Бывало, схватишь что-нибудь и летишь под солдатское улюлюканье, только пятки сверкают.
Но только в тот раз не было ни хрена — ни слюды от “студика”, ни пороха, ни спичек.
Я, Витька Проявин, пацан девяти лет, катал с ладони на ладонь лимонку и мучился одной проблемой. Как ее рвануть? Чем ее, заразу, нафигачить?
— Давайте воды нальем. Паровоз во как быстро бегает!
Колька Карпунькин, будущий танкист (сейчас, поди, генерал), сказал:
— Можно, но долго и муторно. И притом, где вода? Бежать на Уссури?
— Фи, — сказал я, открыл свой краник и нафигачил полную Ф-1. — А чтобы было пожарче, наложим аккумуляторных банок. Сейчас болтик заверну — и готово.
Ребята смотрели, кривя губы.
— Не бахнет, разве вода стреляет?
— Увидим, — и бросил в костерок лимонку. Потом набрал битых банок и обложил ими гранату. — Пошли в укрытие.
— Стоп! — сказал кто-то , наверное сам Господь. — А если?
Пыхтя и корячась, я приволок железный ящик и накрыл им Ф-1.
В укрытии мы лежали долго, около часа. Самые нетерпеливые полезли из воронки, мол, все ерунда, пошли проверим. Мож там и воды нет? После коротких переговоров сошлись на одном: раскидать костер, достать лимонку и зарядить чем-нибудь другим. И вот, кто пригнувшись, кто во весь рост, стали подходить ближе. Я переживал больше всех, затея-то моя. Идем медленно, уже совсем рядом... И как даст! Мы так и пали. Гибель Помпеи: черный дым, искры, головешки, горящие куски падающих аккумуляторов. И снова — бух! Это упал с неба железный чемодан.
“И залпы башенных орудий в последний путь проводят нас”.
Стало тихо-тихо. Кто-то спросил:
— Все живы?
— Ага.
Мы поднялись из-под обломков, поглядели один на другого и залились хохотом. Стайка трубочистов стояла на месте бывшего костра. Испуг прошел, и началось:
— А кто свист слышал?
— Не я. Я видел, как ящик пошел в небо.
— Все осколки в нем были, — догадался Витька. — Без него нам крышка!
Так начиналось мое знакомство с “оружием”, о том и следующие рассказы.
МАХНЕМ, НЕ ГЛЯДЯ?Обернулось так, что помимо моей воли меня занесло на Урал, в крохотную деревеньку Ульяновку. Все было неведомо, необычно: огромные поля. небольшие речки, неизвестные леса.
Деревенские пацаны ничего не взрывали, не бахали из поджигов, а играли в каких-то разбойников и катались на поросятах. Пришлось применять свой опыт: наганы отливать из свинца, порох был не проблема — набивай трубу, вот и ракета. Деревня ожила, забухала. Мамы запереживали за своих сынишек, но, как и в Хабаровске, я никого не убил, не угробил. Возраст сделал свое дело, пиротехника ушла в прошлое, и когда мне исполнилось 15, отец купил мне старую БМ. Стволы ее были обрезаны на 14 см, и дальний выстрел был для меня мечтой. Я расстреливал патронташ, а огромные косачи улетали, будто я и не стрелял. Глотая слезы обиды, я вновь заряжал патроны дымарем, поле менял на пруд и на животе подкрадывался к уткам. Нажимал сразу на оба крючка— ой! Как было больно! Лизал окровавленные пальцы, осторожно трогал плечо. Зато на воде плавало четыре утки. С обрезом я проохотился три года. А когда стал работать , то купил новую бээмку. Вот с ней и была история...
Я ее целовал, уходя на работу, а тебя как всегда вытирать забывал. Пробегав под дождем за утками, а потом, загнув хвост крючком, я бежал ловить подругу. Ну не сидится дома в восемнадцать лет! Напрочь забывая о новом ружье, что висело в углу на гвоздике. И когда, опомнившись, деревенский Дон-Жуан взял его в руки то заревел, как корова: “Ё-моё! У-угробил!” Стволы новой тулки были не хромированы и вмиг покрылись ржавчиной.
Чем я ее только не чистил, но раковины черными глазами смотрели на меня с каким-то выразительным укором.
Оставалось одно — продать. Покупатель объявился, наш кузнец. Человек в годах, заядлый охотник. Наши места работы были рядом, и я часто заходил к нему в кузню. Вот и сейчас пришел.
— Садись, рассказывай. Говорят, ты новое ружье купил?
Я скромненько сел на потемневшую лавку. Прищурившись, смотрел на ослепительное пламя в горне, потом перевел взгляд на улыбающегося дядю Сашу, на его хитрые глаза.
— Купил.
— Ну и как?
— Как бритвой режет, не то что старое.
— Сколь в выходной взял? На Ракино ходил? На, попей чайку, что-то язык у тебя больно сухой.
— У, какой горячий! И крепкий!
— А зачем жидкий хлебать? Мне, вишь, как приходится, а попью — будто кровь обновилась. Рассказывай, не тяни.
Мы смотрели друг на друга, и каждый думал: “Ну что ему соврать?” Я, 18-летний пацан, уже знал, что он хочет выманить у меня новое БМ, а мне хотелось заполучить его ИЖ-58 с хромированными стволами. Они блестели как зеркала и не мигали ямками раковин.
— А что рассказывать? Взял двух крякашей, но далеко-таки.
— Сколь примерно?
— Метров 60. Из левого.
— А помнишь, Витек, в Балтачево? А я снял лишь один. Моя тоже хороша. Вот маленько неприкладиста. Давай махнем? Не глядя, что ли?
— Ну, дядя Саша! Давайте на охоту сходим, проверите.
— Ты мое видел, а тебе я верю. Тащи завтра.
Обмазав ружье маслом, точно подарочный торт кремом, в стволы линув керосину, чтобы придать блеск, я отнес его кузнецу.
И сделка состоялась по цыганскому закону — дареному коню в зубы не смотрят. А вот когда керосин высох и хозяин рассмотрел “на зубах пломбы”...
В тот день мы работали во вторую смену. Кузня работала днем. Сварщики одели брезентовые робы, заменили кислородное баллоны. Процесс проходил тихо, по давно отлаженной системе. Только кузня почему-то ходила ходуном. Хотя время было 17.30.
— Наверно, Аксенов квасит? — сказал Петя Брюхов и пошел на разведку — попить “чайку”.
Прибежал он быстро
— “Чай” выпит, Санька в дрыбаган! Ты, Витька, прячься. Скоро прилетит Змей Горыныч по твою душу с большой кувалдой. Что-то про ружье орет.
— Все, мне крышка! Петька, куда заныкаться?
Айда в раздевалку, в ящик.
Я глаза вытаращил.
— Да не пялься ты, войдешь. Ты худенький.
И он запихал меня в шкафчик для спецовки. Там было тесно, пыльно и темно. Хотел приоткрыть дверцу, но Петька повесил замок. Прилетевший Горыныч, наверно, метал волны огня. Я не видел, что огонь сварщикам? Наш хлеб. Но когда он зарычал, я и вправду испугался.
— Где эта длинота? Где гад ульяновский? Замочу падлу! Убью! Паразит! Подсунул ржавое ружье! Вот я ему!
Дрожу в шкафу, слушаю. Наш бригадир ему говорит:
— Успокойся, Саша. Он придет, за электродами ушел в новый цех.
— Ну-ну. Ладно, подожду в кузне, — шипя, Аксенов улетел. Утихомирился.
Меня выпустили, и мы приступили к работе. А Горыныч храпел, свистел в своем гнезде, как соловей-разбойник, паря в пьяных облаках. Около месяца мы с ним не разговаривали. А после хитрый лисенок Витя заполз в кузницу, попросил прощения, и мир возобновился. Мы слушали наши охотистории, но ни разу не вспоминали про то, как мы махнулись ружьями не глядя.А УШИ ГДЕ?Я приобрел новое ИЖ-58, натаскал друга, и стали мы охотиться вместе. И вот однажды в студеную пору занесло нас к деревне Качино. Зайцев было много, распутывай петли да ушами не хлопай.
— Миш, ты встань на этом угорчике, за елку, а я вон в тот ивняк сбегаю. Они всегда там ошиваются. Один не могу с лежки взять, чащоба.
Вить, а чем зарядить?
— Ставь тройку.
Я покатил. Заросли ивняка были в низине, снега там было много, мягкого, и я почти бесшумно подкатил к ним вплотную. Как истоптали, наверно, их тут сотня. Все утоптали! Сняв ружье с предохранителя, я закричал будто там коровы:
— А ну пошли, милые!
Вылетел один в самой густерне. Стрелять я не стал, не пробьет, без толку. Пошел!
— Мишка, держи!
От тишины звенело в ушах. Выстрела так и не было. Почему? Чертыхаясь, полз я в гору к Мишке. Он стоял на том же месте. Большая лисья шапка валялась на снегу, на ней бинокль.
— Ты что не стрелял?
— Дядь Вить, вот он виноват.
— Кто он? Заяц тебя чуть не сшиб? Точно? Бинокль — он без ремешка. Ты че, ремешками стреляешь? Почему ружье в сугробе?
— Понимаешь, ты подошел к кустам, я смотрел в бинокль. Хотел узнать, куда он побежит. Смотрю летит, думаю, пусть поближе. Стало вовсе близко. Хотел ружье брать, а в руках бинокль. Он и убег.
— Бросал бы в снег.
— Так он твой.
Лопнули мои нервы. Выругавшись как извозчик, я повернул лыжи на лис.
Куда идем? На Качино, по логам. Лежат, поди, за ветерком? Мы прошли Ласкин лог, Волчий остров. Слева тянулась длиннющая деревня Кубы: нижние, средние, верхние. И все, тайга. Там нам без камуса делать нечего. Нам лисоньку добыть — и то ладно, а волки сами к ферме выйдут, когда лосей слопают.
— Вить! Кажется, лиса.
— Дай-ка. Точно, она. Полянка совсем крошечная. Нашла место. Ну давай, тихонько. Иди, иди — ты заметил!
Он подошел на 20 метров. Конечно возьмет, целится. Бум, бум. Лиса взлетела , сделала сальто и ушла в лес.
Мой друг так и не успел добавить. Ушла!
— Куда бил?
— В ухо.
— Патроны менял?
— Забыл.
— Ну, с такого расстояния и тройкой можно.
— Больше лежачих стрелять не буду.
— Правильно. Лежачую иногда и два ноля не берут. Пошли глянем?
Кровь. Задел. Погнали!
Долго мы гоняли подранка по завалам уральских логов. Хотели взять его на измор, получилось иначе.
— Ну ее, давай посидим, может и она уляжется? Или на поле выйдет, там проще. — Мы отдохнули и обогнули лес.
— Точно, вышла! Пошла к Кубам, в норы. Ты, Миш, кури, я к ним, а ты минут через 15 гони.
Сжавшись в комок, я сидел в кустиках полыни и ждал выхода. Время шло, а ни лисы, ни Мишки не было. Что он, ушел что ли? Не должно, он знает норы. Во! Мелькнуло! Приготовься!
Снизу рыжая стала медленно вылазить на вершину. Бей! Стой! А уши где? Что она, раком пятит? Заместо лисьих ушей, как солнышко, выплывала красная Мишкина харя... Оп-па! Я его чуть не убил!
Первую в этом году лису я продал другу за десятку, а он сварганил шапку. Меня трясло. Но я сказал, что замерз. Правду сказал дней через десять. Больше в моей “лисе” он на охоту не ходил.ВТОРОЕ ПОКУШЕНИЕУ Михаила каким-то чудом появились родственники в поселке лесорубов Ленинском. Даль, глухомань. Глухарей — как у нас воробьев. Мы сели на его ИЖ без коляски и под вечер тронулись в путь. Даже сейчас туда нет дорог. Наши вахтовые “Уралы” и то скребутся там подобно черепахам.
А мы тогда поехали, гонимые охотничьей страстью.
Ночью, уже на подъезде, на нас обрушились силы небесные: вода, гроза, размытая дорога и прочие гадости. Родственники долго не открывали и не хотели нас впускать. На охотников мы не походили, на родню тоже. Походили на тех, что в деревенских лужах лежат. Правда, когда Миша заговорил по-человечески и назвал хозяина по имени, нас впустили. Но было видно — носят вас черти ночью! Лишь погодя, когда мы, умытые, сели со своей “Московской” за стол, поговорили, выпили, “напряженка” прошла.
Уставшие, выпили мы по глоточку и упали спать на пол на какие-то шубы. Утречком нас разбудили, и мы пошли на охоту. На этот раз командовал Михаил, он был здесь однажды и все знал. Повел он меня по глухой реке Тюй. Тут есть все, держи хвост пистолетом. Прошли немного, и точно: грохот крыльев, глухарь из-под ног. Я хотел вдарить, а он кричит:
— Он сядет. Не стреляй!
Но этот не сел ни на первое, ни на второе дерево. У меня чуть руки не отпали ружьё держать. Ладно, пошли. Сказал ведущий:
— Улетел он, пошли дальше.
Вышли мы на чистое место, на перекат. Вода в речке чистая-чистая! Мишка и говорит:
— Смотри, Вить, рак ползает. Лови!
Я положил на бережок ружьё, рюкзак и давай рака ловить. А Мишка пошел дальше, он все знает. Подошел к старице и бахнул дуплетом. Мне рак пальцы кусает, а он лыбится и несет пару кряковых.
— Поймал? И я тоже. Ну и жук!
Уложил он свой трофей в мешок и повел дальше на Сергиевские вырубки.
— Косачи там, — говорит.
На тех вырубках только с топором ходить, все заросло. А вот тетерева были на самом деле. Одного я взял и от радости про все забыл. Лезу за Михаилом, ружьём ветки отпихиваю. И оно вдарило почти ему в спину.
— Ты что?
— За ветку зацепился.
А предохранитель?
Учитель проглотил язык, глядя в землю. Больше я ни на кого не покушался, только сам на себя.