Участок, по нашим российским охотничьим понятиям, был мал — всего пять тысяч гектаров чистых дубняков.
Начальник участка, он же охотовед, моему приезду очень обрадовался.
— Как я рад! — сходу заявил он, после того как я представился и объяснил цель своего посещения. — Вы меня очень выручили.
Ничего, не понимая и продолжая слушать, я перебирал в памяти знакомых, живущих в этом уголке Кубани, но никого так и не вспомнил. На мой вопрошающий взгляд охотовед пообещал рассказать все завтра и повел меня в гостиницу, где поселил в охотничьем домике.
Утром, выспавшись, я вышел на балкон. Передо мной расстилалась огромная поляна, по которой медленно расхаживали с полсотни благородных оленей. Я не поверил своим глазам, пригляделся и, кроме них, увидел еще более десятка косуль и русаков, спокойно прыгающих между ними. Это был чудесный садок охотничьих животных. Я протер глаза, но видение не исчезло. Уж не в зоопарк ли я попал? Но природа вроде не та. Зашел начальник участка и предложил:
— Пойдемте завтракать, а потом поедем по участку. Все уже готово.
— Сколько это будет стоить? — поинтересовался я, как всегда стесненный в средствах и привыкший считать каждую копейку.
Охотовед усмехнулся:
— Для таких гостей, как вы, ничего.
После завтрака мы сели в машину и выехали в лес, который был рядом.
— Чем Вас так обрадовал мой приезд? — вновь спросил я у начальника участка.
— Вы видели вчера очередь к моему кабинету? — спросил он. — Этот народ меня замучил. И все из-за арбузов, будь они неладны!
Я ничего не понял. При чем здесь арбузы и мой приезд?
— А-а, не знаете нашей специфики. Видите, какая у нас земля? — продолжал охотовед. — Двухметровый кубанский чернозем. Весь в гранулах, как хорошо распаренная гречневая каша. И на нем растет вкуснейший и скороспелый краснолесский арбуз. Но он растет не просто так. Его можно посеять на делянке только один раз, и только по целине. На следующий год на этом месте таких арбузов уже не будет. По плану мы ежегодно вырубаем и раскорчевываем пять гектаров переспелого леса, а осенью высаживаем на этой площади дубовые саженцы. Хозяйство-то у нас лесоохотничье, и над лесом мы хозяева. С зимы до осени эти пять гектаров пустуют, и мы раздаем землю во временное пользование своим егерям и служащим, где они сеют знаменитые арбузы. Весной, заранее зная сроки его созревания, они заказывают фуры-трайлеры (Вы их видели, на них начертано «Кубань — плодовощ»). Наши арбузы поспевают на две-три недели раньше обычных. По звонку подъезжает фура, грузятся арбузы, и в дальнейшем перекупщиком становится водитель трайлера. Если хозяина арбузов устраивает, положим, цена 1 рубль 20 копеек за килограмм, то шофер (уже за свой счет) ищет город, где можно оптом продать товар за 1 рубль 40 коп., и разницу кладет себе в карман, а сопровождающая его жена сразу получает деньги «кучкой». По уговоренной цене. Все мои егеря кооперативные квартиры в Краснодаре имеют. У каждого «Жигули». За работу двумя руками держатся не из-за зарплаты, а из-за этих арбузов. Ну и народ посторонний, зная все это, каждую весну меня достает, землицы целинной выпрашивает. Замучили они меня своими просьбами. А когда Вы приехали, я им сказал, что представитель из Москвы приехал на три дня, участок проверять будет. Теперь меня не ждите. Потому как я знаю, что сроки посева арбуза будут к этому времени уже пропущены. Эти пять гектаров давно уже распределены. Вот такая арбузная история.
Когда ехали лесом, дорогу то и дело перескакивали олени и косули.
— А лосей нет? — спросил я.
— Нет, мы их сюда не пускаем. Нам они не нужны. Слишком много древесных кормов им надо. И не трофейные они. Своих оленей и косуль бережем. Все остальное из дубравы убираем. Кабанов приходящих отстреливаем немедленно. Они не побрезгуют новорожденным косуленком или олененком, сожрут, если рядом окажутся. Волков практически нет. А вот с шакалами боремся всеми средствами, только до ядов не опускаемся.
Когда мы объезжали один из обходов, сопровождающий нас егерь остановил машину, чтобы осмотреть петли, поставленные на шакалов и лисиц. Из одной он вынул мертвого шакала с линялой шкурой и бросил в багажник. На мой недоуменный вопрос ответил коротко и ясно: для акта и отчета. Опытным глазом я отметил, что веточный корм давно и ровно пострижен оленями, а в самом низу еще и косулями.
— Олени уже учатся вставать на задние ноги, чтобы покормиться веточками дуба. Но вообще-то они предпочитают питаться травой, — сказал егерь.
— Так сколько же у вас копытных? — задал я ему вопрос.
— Благородных оленей порядка 800 голов, косуль не меньше 200 особей. На каждую тысячу гектаров леса приходится по 160 оленей и по 40 косуль. Вот такая арифметика.
— И как же Вы справляетесь с таким стадом? Олени и косули выглядят просто замечательно!
— Пока нас спасают колхозы. Вокруг нашей дубравы есть посевы пшеницы и кукурузы, олени их используют, как говорится, на полную катушку.
Забегая вперед, скажу, что вскоре после моего посещения замечательной дубравы колхозам надоело кормить диких дармоедов своими хлебами, и, сговорившись, они окружили лес изгородью, чем прекратили набеги копытных на свои поля. По прежнему законодательству ущерб, нанесенный дикими животными сельхозпроизводителям, государством не возмещался. Поголовье оленей участку «Красный лес» пришлось сократить вдвое.
— Но мы сами усиленно занимаемся биотехнией, — добавил охотовед. — На лесных полянах высеваем тройчатку — специально подобранную смесь из трех видов трав. Зимы у нас теплые, снег держится не больше недели, дожди обычны, а это для тройчатки в самый раз. Она кустится зеленью, и олени с косулями хорошо ее поедают. Большие поляны, засеянные тройчаткой, мы огораживаем сеткой-рабицей, внутри делим их той же сеткой на три равные части. Потом для кормежки оленей открываем эти части одну за другой. Съели звери травку в одной делянке — мы ее закрываем, даем отдохнуть и открываем следующие, затем вновь открываем первую, где съеденная и выбитая трава уже поправилась и отросла. Вот такая у нас крестьянская трехполка.
Но не одними ветками и травкой кормятся олени с косулями в «Красном лесу». Возле делянок с тройчаткой я увидел огромные, разрезанные вдоль задние колеса от трактора «Кировец». В них было насыпано зерно и комбикорм. Рядом в деревянных ящиках лежали булыжники каменной соли.
— Это для наших зверей концентраты, — пояснил мой гид. — Такую кормушку олень не в состоянии перевернуть, не говоря уже о косуле. Это не корыта. К тому же они тяжелые, не гниют, не пропускают воду и, когда идут дожди, служат поилками. Звери ленивые, да и река от этого места порядочно. На Кубань после зерна или комбикорма не набегаешься. Урожайные на желуди годы — настоящие праздники для егерей и оленей. В это время звери не обращают внимания ни на зерно, ни на комбикорм. Слаще желудей для них ничего нет, а сала набегает на каждом из них аж на три пальца. Осматривая делянки с тройчаткой, я обратил внимание на выпуклости на сетках на высоте одного метра — следы оленьих драк, как пояснил егерь. Сила ударов была изумительна. Но разрывов в сетке я не обнаружил. Рабица оказалась прочным материалом.
— А как у вас с охраной? — перешел я на другую тему.
— Полный порядок. Бывают годы, когда ни одного браконьера не задерживаем. В лесу всегда тишина. Чужих выстрелов не бывает. Штат у нас — десять егерей. Обход — по пятьсот гектаров на человека. Но егеря обычно работают парами. Все кордоны связаны телефонами и дорогами. Браконьеры это знают и попадать в руки наших казачков не хотят: себе дороже. Бывает, конечно, забредают сюда не знающие обстановки.
— Как обстоят дела с официальной охотой? — задал я самый интересный для себя вопрос, который, однако, не вызвал у моего гида никакого энтузиазма.
— Оленей стреляют, конечно. Но не мы и не наши охотники. Почти всё достается иностранцам, которые едут через Интурист. Эта организация забирает все их деньги, нам достается обслуживание и проведение охот. У нас есть все расценки на трофейные охоты, но мы их используем только для отчета. А трофеи у нас замечательные. На сегодняшний день отстреляно только иностранцами 37 оленей. По нашим промерам и трофейным листам рога 21 зверя были удостоены золотых медалей, остальные — серебряных и бронзовых. Трофейному делу обучены все егеря, которые редко когда ошибаются в оценке трофеев, определяя их на глаз или в бинокль. В этом деле их можно назвать профессорами… К нам приезжают разные люди: одни победнее, другие денег не считают, лишь бы зверя убить, егерей не слушают. Отстреляют не того, махнут рукой: мол, давай следующего, и так, пока трофей не понравится. Но все же большинство ведут себя вежливо и стреляют хорошо.
— Из каких стран приезжают охотники?
— В основном это австрийцы да немцы, изредка французы. Англичане были раза два или три. В работе с клиентом очень важен компетентный совет профессионала. Скажем, перед выстрелом егерь обязан сказать клиенту, что олень, в которого он хочет выстрелить, ему не по карману, а подходит тот, что находится в сторонке. Это помогает избегать конфликты, которые могут возникнуть при выписке счета за добытый трофей. Клиенты русского пошиба встречаются среди иностранцев редко. Почти все хорошо считают деньги. Они не за мясом к нам приезжают, а за трофеями — рогами и клыками, черепами и шкурами. И они очень чувствительны к уровню сервиса.
Бывает, на трофейной охоте из-за языкового барьера случаются казусы. Об одном из них рассказал мой гид.
— Приехала однажды к нам охотиться немка, крупная, высокая дама в шляпе с пером, гетрах в белую полосочку, высоких шнурованных ботинках и в очках. Прикатила она за трофеем, тянущим не менее чем на золото, но была согласна и на серебро, но не меньше. Переводчика с ней почему-то не было. Вызвал я егеря, здоровенного казака, под стать этой охотнице, пояснил что к чему и отправил на охоту. Вернулись они под вечер без трофея, и оба друг другом недовольные. «Что случилось?» — спросил я егеря. Оказалось, доехали они до обхода и пошли чин чинарем по лесу. Карабин у дамы был очень приличный, с оптикой, и носила она его как положено. В обходе егеря было три стада, и в них более десятка очень приличных рогачей. Но ходили они час, второй — все олени будто за Кубань уплыли. У егеря было еще одно верное местечко, и он повел туда немку. Она не возражала, шагала за ним и только очками сверкала, «я, я» говорила и головой кивала. Местечко не подвело. Только они на край поляны вышли, как метрах в ста увидели стадо, и впереди стояла тройка прекрасных рогачей — все как на подбор. Егерь потянул немку за рукав в кусты, чтобы она оленей не спугнула. А она ничего понять не может. Он ей громким шепотом чуть не в ухо крикнул: «Мадам, лягайте, лягайте!» — и попытался ее повалить. Она брыкалась, шипела, повторяла: «Вас?.. вас?» и дрыгала ногами в полосатых гетрах, сопротивляясь. А олени тем временем ждать не стали и всем стадом исчезли как дым. Так до вечера они ничего путёвого и не встретили… Егерь потом попросил, чтобы на следующий день с немкой послали кого-нибудь другого. Пришлось его уважить. И, надо сказать, фрау тогда добыла отличного оленя. Шла мимо конторы, встретила своего первого проводника и улыбнулась, довольная. Инцидент был исчерпан.
— Вы бы элементарным немецким или английским фразам научили своих егерей, — заметил я, услышав этот анекдотический рассказ.
— Да пробовали уже. Я английский в школе неплохо знал. Начал своих казаков по утрам приветствовать: «Хау дую ду!» Сначала глаза вытаращили, а потом один ответил: «Дую, но не очень». И я бросил это занятие. А вообще-то Вы правы. В пределах разговорника они должны некоторые выражения выучить. Если кто упираться будет, с работы выгоню. У меня на каждое место егеря по пять человек очереди стоит…
Все описанное здесь происходило более тридцати лет назад. За это время произошли серьезные изменения в охотничьем хозяйстве России, причем не в лучшую сторону. И сегодня я с тревогой на сердце думаю о возможной несчастливой судьбе «Красного леса». Дай Бог, чтобы этого не случилось.