Хочу продолжить начатый Андреем Кашкаровым разговор на тему — «Где укрыться на охоте» («РОГ», № 24, 2016) и поделиться своим опытом строительства охотничьего жилья.
В тот год (лет 20–25 назад) осенняя охота по водоплавающей открывалась на Среднем Урале во второй декаде августа, в субботу, с утренней зари.
На одной из песчано-каменистых горок, возвышающихся над торфяниками, нас собралось на ночевку человек десять. Еще до наступления темноты заморосил дождь, продолжавшийся всю ночь. Для костров он особых помех не создавал, набрав жара, они испаряли влагу без признаков угасания, только шипели и потрескивали. И все-таки наше положение оказалось не из приятных, ко времени выхода на зорьку меня можно было сравнить с мокрой курицей.
Часам к трем дня я вновь был у знакомой горки. Застал ее безлюдной, но часам к пяти подошли трое парней. Они быстро разбили палатку — и вовремя: после длительной дневной паузы дождь возобновился с новой силой. В этот момент я и завидовал новоприбывшим и критически размышлял над их и своим положением. Палатка на сегодня — это, конечно, здорово. Но, вообще говоря, вся эта палаточно-костровая романтика в нашем климате и при нашей уральской погоде на одну-две охоты, не более.
А дождь сыпал, не переставая, и я, как и в прошлую ночь, ни на минуту не сомкнул глаз. Таким образом, впервые в жизни обошелся без сна двое суток подряд, и это не в метафорическом смысле («Трое суток шагать, трое суток не спать»), а в буквальном. Тогда-то и возник замысел построить собственное охотничье жилище.
С самого начала этот приют представлялся мне малогабаритным, и потому я загодя назвал его «ракушкой» (по аналогии с наименованием известного типа микрогаражей). Летом во время отпуска облазил все глухие места (мое пристанище не должно быть проходным двором). Подходящее место нашел и сразу стал заготавливать строительный материал — сосновый сухостой не толще 8–10 см в диаметре. Планировку и все остальное додумал дома: размеры — 230 см в длину и 120 см в ширину при высоте в коньке 160 см; стены не сплошные, а щелистые (от жерди до жерди пропуск на толщину жерди); снаружи обшивка стен рубероидом, а изнутри — обивка гофрированным упаковочным картоном; кровля — из тех же в разбивку жердей под полиэтиленовой пленкой и рубероидом;
отопление — печка из обыкновенного жестяного ведра со съемной (при уходе) трубой.
Тратиться на постройку почти не пришлось (прикупил лишь гвоздей). Все необходимое — обрывки рубероида, картон, ведро и даже пленку подобрал у мусорных контейнеров. В использовании этого вторичного сырья заключался для меня какой-то особый любительский интерес.
«Ракушка» добавила полноты, цельности и радости моим охотам в здешних местах. Она исключила случаи, когда охота действительно может показаться, как говорят в народе, пуще неволи. Вспоминается в этой связи еще одно, на этот раз позднеосеннее стояние на вечерней заре при холодном порывистом ветре с дождем. Я был один среди торфяников, бездонных, как казалось, бочагов с водой и топей. По мере сгущения сумерек нервный порог снижался, появилось ощущение боязливости, заброшенности, тоски. Едва отстояв зарю, привычными отработанными переходами и лазами, освещая путь фонариком, я пробрался к своему убежищу. Не мешкая забрался внутрь, закрыл дверь на крючок, зажег огарок свечи, растопил печку. Вместе с отгороженностью от стихии, теплом и уютом пришли спокойствие и вообще нормальное восприятие происходящего.
Моя регулярная добыча на охотах в окрестностях «ракушки» почти сплошь состояла из представителей водоплавающих (преимущественно чирков, реже — крякв). Но все же запомнилась одна нестандартная и тоже позднеосенняя охота, на которой к трофеям — уткам (шилохвость, две чернети и пара чирков) мне удалось добавить зайца-беляка и тетерева.
В последующие годы в моем приюте кто-то однажды останавливался, скорее всего, на ночлег. Сужу об этом по исчезновению небольшого запаса заготовленного мною топлива, а также по не ополоснутому после использования дюралевому чайнику (на дне его белела плесенью заварка).
К сожалению, сейчас я могу говорить о своих охотах в тех местах и эксплуатации «ракушки» (о «рае в шалаше») уже только в прошедшем времени. Приехав туда однажды после длительного перерыва, я обнаружил заметные изменения в предметной обстановке и окружающем ландшафте. В поле зрения не стало привычных торфяных скирд, а с полотна рабочей узкоколейки исчезли рельсы — значит, добычу торфа здесь прекратили. На бывших торфяниках размещались садовые участки — местами уже освоенные, с постройками и заборами, а кое-где только намеченные. Я шел по натоптанной тропе и задавался вопросом: «Когда же они (участки) кончатся?» Вот последний поворот, в сотне метров от него расположен мой приют. Взглянул в ту сторону и увидел копающуюся в земле женщину и рядом с ней мальчика-подростка. Подходить и расспрашивать не стал. К чему?..
Совершив обратный марш-бросок, успел заскочить в последнюю электричку. Сидел в пустом вагоне и прихлебывал из фляжки каберне, но вино не поднимало настроения.