Женька — убежденный бродяга. Тягу к лесу он унаследовал от отца — жилистого горбоносого мужичка в стареньких очках на резинке, с несгибаемым характером. В голове Матвея никак не укладывалось, как такой мелкий по сложению отец мог народить здоровяка сына вроде Евгения.
Сейчас друзья собирались полазить по зимнему лесу в поисках рябчика, зайчика иль чего покрупнее. В отличие от Евгения, Матвей приехал в дедову избу. Немощная бабка Зоя год как съехала в город под присмотр его матери, и забота о крепком хозяйстве давно ушедшего деда Константина легла на Матвеевы плечи.
Нога в портянке никак не лезла в валенок.
— Куда двинем? — кряхтя, Матвей перемотал портянку и топнул ногой в валенке.
— Я пойду за речку и налево, в овраги, километра на два, а обратно своим следом.
— В угол лешего?
— Туда.
— Ага! А я по нашей стороне старой дорожкой пройдусь вдоль реки до горелого поста, на твою сторону перелезу и тебе навстречу пойду.
— Лады. Время два часа дня. Темнеет в пять, а нам ходу часа два, — немногословный Евгений вышел из избы, закинул на плечо ружье и сунул под мышку подбитые кисовиной лыжи.
За окном было минус десять. Яркое солнце играло бликами на сугробах. Матвей накинул на плечи легкую куртку, чтоб не употеть на ходу, и направился к лесу через Першино поле. Патронташ, ружье, нож да лыжи — вот вся его амуниция на непродолжительный поход.
Место, где они с Жеником вознамерились встретиться, имело нехорошую славу. По странным стечениям таежных обстоятельств, на сравнительно небольшом участке леса сплелись лога и карстовые овраги с ручьевинами.
Раньше здесь были площадки лесозаготовок. Обилие семян с привезенного спиленного леса укоренилось и взросло непроходимым чащобником. Осенью Женька часто встречал здесь следы соседа — старого крупного медведя.
Матвей скатился с пологого склона и чуть не упал, затормозив перед валежиной. Синички похихикали над ним со ствола ближней ели и разлетелись. Рябчик выставил затейливую трель песни с прибрежного сколка. Лыжи шли споро. Настроение у Матвея было отличное.
Широкая поляна примыкала к реке Мутная. Матвей снял лыжи и присел отдохнуть. Легкий ветерок принес свежий запах хвои, окружил ветлу, у которой сидел Матвей, шумнул оставшейся с осени скукоженной сухой листвой и умчался на запад.
Неширокая речушка Мутная поднялась и разлилась по поляне. Где-то ниже по течению бобры перегородили реку плотиной и построили хатку. Матвей по льду перебрался на противоположную сторону и вышел в пологий склон поймы.
Заячьи следы вдоль и поперек рассекали снежный ковер в низине. В них вплелись змеевидные цепочки лисьих набродов. Матвей переломил ружье, проверил в стволах дробовые патроны и, не торопясь, направился вверх по склону. Идти вдоль реки и петлять по оврагам ему не хотелось. «Зайду повыше и поверну на запад, чтоб выйти прямо к Женькиной лыжне, — подумал Матвей. — Зрительная память у меня хорошая».
Поднявшись в гору, он встал на какую-то дорожку. Надо было сориентироваться. «Дорога к дому, — рассуждал он, — на западе. Повернусь так, чтоб солнце светило в левый глаз, и айда по попутной дорожке».
Идти по целине оказалось непросто. Лыжи проваливались в рыхлый снег. Солнце заметно село. Матвей шел прямо на него — на запад.
Скоро дорога начала загибаться влево, на юг. Матвей сошел с нее в лесную целину и пошел по азимуту. Мелкие овражки он огибал, а крупные приходилось переходить, сняв лыжи. Бывшие вырубки заросли невысокими осинами, березами и тощими елями.
Старые валежины перегораживали путь. Матвей присел отдохнуть на одну из них, закрыл глаза. Дома в чреве русской печи его ждала наваристая похлебка. «Приду домой, истоплю баньку, поужинаю и спать», — мечтал он, но надо было идти, до Женькиной лыжни оставалось, наверное, полкилометра.
Еще одна дорожка нарисовалась в попутном направлении. Пройдя по ней, Матвей увидел два лосиных следа. Скинув варежки, он вставил руку в углубление от ноги сохатого и по отпечатку определил направление его движения: «От реки идет в гору.
Одному мне его не закрутить по такому рыхлому снегу». Закатное солнце упало ниже крон деревьев. Стало темнее. Дорога опять повернула влево, на юг. Матвей сошел с нее и уперся в здоровенный овраг, склоны которого поросли мелкими елочками. Кувыркаясь меж ними в снегу, он с трудом преодолел препятствие, влез в гору и в изнеможении присел на валежину. «Так и в берлогу свалиться немудрено», — подумал Матвей и перекрестился. Нестерпимо захотелось пить.
Без надежды на успех он нагрел в руке жменьку снега и высосал из нее влагу. Жажда не уменьшилась. Матвей предпринял попытку подняться, но не смог. Лишь однажды он испытал подобное — после чарки медовухи. Голова была светлая, а ноги и руки отказывались слушаться напрочь.
Матвей похлопал себя по карманам и в нагрудном нащупал твердый комочек. Не веря своим глазам, извлек завалявшийся леденец и закинул его в рот. Сладко! Матвей ощутил прилив сил, поднялся и пошел.
Солнце закатилось. На фоне темного неба кроны деревьев уже не угадывались. Лишь легкий отсвет от облаков позволял ему хоть как-то ориентироваться. Пойдя сотню метров, Матвей остановился: встречной лыжни не было. Впервые в жизни он заблудился. Ночью. В зимнем лесу. Это вызвало легкую панику. Не иначе как леший кружит вокруг треклятого места!
Дождаться утра в лесу шансов, пожалуй, не было. Ни спичек, ни компаса, ни котелка. Единственный выход — идти. Но куда? В мозгу всплыла карта местности. На севере — река, которая ведет к дому. На западе — спасительная дорога домой поперек его пути.
Если идти на юг и восток, то до жилья будет километров сорок – пятьдесят сплошной тайги, изрезанной оврагами да заросшими насыпями старых узкоколеек. Стоит ошибиться в направлении — уйдешь неизвестно куда.
В голову полезли шальные мысли. Замерзнуть в лесу в некрасивой позе — значит проявить слабость. Нет! Морозы еще не те, и запас прочности у него есть. Матвей четырежды прочитал «Отче наш», перекрестился и поклонился на все стороны света. Нужно, решил он, найти ложок, по нему свалиться в реку и поймой прийти в деревню.
Путь долгий, но надежный. Ландшафт имел легкий уклон к реке. Выбрав направление в полсклона, правее непонятного светлого пятна на горизонте, Матвей снял лыжи и пошел пешком. Каждые сто метров он отдыхал. Впереди за гривкой елушек темнела низина.
Матвей продрался через елки и почти вертикально свалился в овраг. Силы опять покинули его. Он привалил к крутому склону лыжи и лег на них. Овраг оказался большим карстовым провалом с плоским дном. От обиды и усталости Матвей едва не расплакался.
В порыве отчаяния он дважды выпалил в воздух из ружья и заорал из последних сил. В полутора километрах от деревни, в лесу, было небольшое зимовье. Матвей знал, что накануне туда пришли двое охотников, но услышать его они вряд ли могли.
Матвей родился в Мутной. Его босоногое детство прошло здесь же, по соседству с дедовыми лошадьми. Мать с отцом работали в местной совхозной бригаде. Дед был бригадиром. Первые пять классов Матвейка учился в школе в Голубятах, куда каждый день ходил с местными ребятишками двенадцать километров. Осенью по дороге дети собирали ягоды и грибы. А зимой, в ненастье, приходилось оставаться ночевать в школе. Особенно после того, как пятерых ребятишек чуть не нагнали волки. Тогда Матвей вместе со всеми пробежал пять километров по дороге до дома и в изнеможении свалился на крыльце...
Он открыл глаза. Холодок неприятно растекался по спине. Куртка сзади промокла. Немного отдохнув, Матвей стал карабкаться по склону провала сквозь чащобу. Лыжи оставил внизу — тащить их за собой не было сил. Вскоре среди елей обозначился прогал, и Матвей вышел на опушку большой поляны. Далеко впереди его взору открылась широченная долина реки Вильвы и соседний поселок Кыж.
Слава Богу! Теперь он точно знал, где находится. До деревни оставалось километра три. Леший увел его сильно влево. Снег на поляне был высокий, и Матвей повернул к кромке поля. Здесь идти было проще. Его путь пересекали чьи-то следы, но Матвей не обращал на них внимания. Он шел домой.
Вскоре обозначилась заросшая дорога. Бывшая дорога на «новые земли», — вспомнил Матвей. Если это она, то здесь лет двадцать назад стояла старая сосна, многочисленные ветви которой от корня сплелись в густую косу. Дерево было весьма приметное, и забыть, как с его ветвей когда-то слетали краснобровые глухари, было невозможно. И точно! Вот оно, ждет его за поворотом. Значит, идти осталось два поля, а за ними — дорога к дому.
Матвей вышел на поляну и ощутил под снегом твердь. Он стоял либо на чьей-то лыжне, либо на следу, намятом снегоходом. Густеющий мороз кусал его за нос. Мокрая спина начала подмерзать. До дома оставалось всего полтора километра, но запаса прочности и сил у Матвея уже не было.
Он знал, что в двухстах метрах от него, в лесу, стояло зимовье, где были люди, где тепло. Неторопливо он пошел по утоптанной снегоходом тропе, через полчаса пересек замерзшую Мутную и направился к дому. Избу отворил Женька.
— Ты откуда такой?
— Да поплутал я. Как видишь, успешно. Сколько времени?
— Восьмой час.
— Ух ты! Два часа с хвостом я по ночному лесу шарахался…
Друзья зашли в дом. Переодеваясь, Матвей поведал о своих злоключениях в лесу.
— Балбес ты! Дважды балбес! — заключил Женька.
— Отчего же? Объяснись!
— Во-первых, идя в лес, ты не взял с собой самое необходимое — спички, фонарик и термос с чаем. Во-вторых, есть две вещи, которые охотнику делать нестремно: стрелять сидячего рябчика и возвращаться своей лыжней.
— Странно. У меня на протяжении всего похода даже мысли не зародилось взглянуть на свои следы и уж тем более вернуться. Век живи — век учись.
Есть почему-то не хотелось. Матвей попил чаю и улегся спать. В полудреме просыпался от одного и того же видения: он мчался вперед, к солнцу, и не в силах был оглянуться назад, где кто-то, словно леший, свистом гнал его со своей территории.