Природа и охота, 1879, февраль
24 декабря 1875 года ко мне явились окладчики с известием, что медведь обойден окончательно и надо торопиться охотой. Медведь этот был не из обыкновенных. Первый раз его обложили в начали ноября и продали одному из наших охотников. Сделали облаву по всем правилам искусства, но зверь тихими шагом прошел очень густую цепь кричан и, пройдя ее, остановился и некоторое время любовался суматохой мужиков.
28-го вечером я и приглашенные мной два охотника – У. и О. были на М...ском постоялом дворе, назначенным сборным пунктом. У. – хороший охотник, бивший много кабанов и лосей, стрелок отличный, но немного горячий. Раз он уже был со мной на медвежьей охоте и убил крупную медведицу. О. еще ни разу не охотился на медведя: его специальностью были волки, которых он бил много псковским способом.
Вечером, за чаем, разговор шел об охоте и преимущественно зверовой. У. рассказывал про свои охоты; О. больше слушал, потому что был вообще неразговорчив. Во время чаепития вошел один из окладчиков, отставной солдат, лесной сторож М...скаго монастыря.
– Я, господа, пришел вас просить завтра стрелять поаккуратнее: медведь, надо быть, самый озорник.
О. вспылил:
– Знай свое дело! Чтоб облава готова была! За наставление спасибо, а теперь пошел вон!
Солдат был немного пьян.
– Нет, ваше благородие, медведь самый сердитый, и палить надо насмерть.
О. поднялся с места. При виде его внушительной крупной фигуры солдат попятился и юркнул в дверь, когда О. грозно произнес: «Вон!»
У. скоро завалился спать. О. и мне не спалось. Предстоящая охота всегда отнимает у меня сон. Долго проговорили мы вдвоем. Запевшие петухи дали знать, что полночь, и мы тоже улеглись.
Только еще начало светать, когда меня разбудил мой охотник. Самовар кипел на столе. У. возился, протирая и собирая штуцер. О. одевался с помощью своего человека Мишки. До лесной сторожки, куда нам следовало ехать, было верст восемь, поэтому мы, не мешкая, напились чаю и тронулись в путь на наемных крестьянских подводах.
Дорогой условились, как становиться. Места назначались по жребию. О., как ни разу не бывавший на медвежьей охоте, брал на свой номер моего охотника Тетюхина; с ним же становился его лакей Мишка, парень лет восемнадцати. У. брал себе одного из местных крестьян-охотников, я тоже.
Около сторожки народ нас дожидался. Оклад был большой, и крикунов требовалось более шестидесяти человек. Отсюда до оклада надо было пройти пешком версты полторы. О. идти не мог. Бедняга уже тогда был болен чахоткой, от которой и умер через два месяца. Ему взяли подводу, которая и привезла его на место, где он должен был стоять.
Наши места находились в высоком строевом лесу; номер от номера отстоял шагов на сорок пять. Первым стал О., вторым У. и третьим я. Правее меня, шагах в двадцати, начиналась чаща мелкого ельника, в которой стояла уже цепь кричан. Первым десяти человекам велено было стоять молчком: только в случае если бы медведь сунулся к ним, они должны были криком вернуть его назад.
Привезенный мной молодец-облавщик живо проверил оклад и завел загонку. Весь мокрый от поту, неся шапку под мышкой, прибежал он ко мне:
– Прикажете начинать?
– С Богом!
Минуть через пять на противоположном конце оклада глухо стукнул выстрел. Облава загудела.
Прошло минуть десять, зверь не показывался. Напрасно я прислушивался к шуму облавы: крик был ровный, нигде не было слышно того отчаянного рева, которым всегда сопровождается появление медведя в виду загонщиков. Дольше ждать было нечего, да и мороз давал себя знать сильнее и сильнее. Подозвав стоявшего со мной мужика, я послал его к облавщику с приказанием «пустить ершей».
Пустить ершей - значит послать в середину круга двух или трех смельчаков с топорами и ружьем, заряженным холостым зарядом. Они должны найти и поднять медведя, о чем и дают знать выстрелом, и потом, преследуя зверя, не дают ему замешкаться в окладе. В сильные морозы дело редко обходится без ершей, потому что медведь тогда лежит очень крепко. Если есть духовые собаки, то ерши идут в одно время с ними и криком их ободряют.
Прошло еще минуть пятнадцать; кричане видимо начинали уставать, порой крик их почти замолкал и слышались отчетливо отдельные голоса.
Скверно, подумал я, неужели нет медведя? Как будто мне в ответ около левого крыла облавы стукнул выстрел. Облава дружно зашумела. Оглянулся я налево, вижу, что сидевший на упавшем дереве О. приподнялся и целится, а мой Тетюхин нагнулся к нему и что то шепчет. О. опустил штуцер, а Тетюхин начал мне махать, указывая, что медведь идет на меня.
Со штуцером наготове я ждал появления зверя, но он не показывался. Вдруг вправо от меня дружно заорали стоявшие молчком загонщики; в чаще я мельком увидал медвежью желто-бурого цвета шерсть и потом услышал, как зверь не то рявкнул, не то фыркнул.
– Вернули! – кричали мне загонщики. – А дрянно велик! Корова!
– Молчи! Не ври!
И опять замолчали.
В этот раз дожидаться пришлось недолго. Ободренная облава шумела не умолкая, и вот, шагах в семидесяти от меня, показался медведь. В этот раз он шел прямо на меня, как говорится, на штык. Переваливаясь с боку на бок в глубоком рыхлом снегу, он двигался очень медленно, шагом.
Стоя за толстой, огромной елью, я выжидал зверя.
Вот он не далее пятидесяти шагов и пошел видимо быстрее; вот на пути ему попалась коряжина, через которую он мягко и легко перевалился. Я поднял штуцер. Еще пятнадцать шагов – и верно направленный выстрел разом может положить зверя на месте.
Тах! Звонко щелкнул выстрел с левой стороны, и медведь осел сразу.
– Убил! Готов! – закричал У. и выстрелил из другого ствола.
Медведь не шевельнулся.
– Молодцом! Вот так выстрел! – сказал я.
В самом деле У. стрелял со своего номера шагов на шестьдесят, если не больше. Держа в руках гладкоствольную двухстволку, заряженную картечью, он лез к зверю, который был чуть виден в глубоком снегу.
– Не подходите так! – закричал я. – Стреляйте еще!
Подойдя шагов на тридцать, У. приложился и выстрелил.
Как будто разбуженный этим выстрелом, медведь сразу вскочил и с бешеным ревом, во весь дух понесся назад в оклад. Это так озадачило и У. и меня, что ни он, ни я не успели выстрелить.
– Пришлите мне ваш штуцер! – закричал мне У. – Я пойду следом!
У меня было два штуцера. В руках я держал штуцер системы Лефоше. Подозвав мужика, я передал его для У. Но только что У. двинулся следом, как в окладе раздался отчаянный крик, и оттуда показались два человека. Один из них стонал и был весь в крови. Это были «ерши», гнавшие медведя следом. Вернувшись, зверь наткнулся на них. У. вернулся на свой номер, и я получил свой штуцер обратно. У мужика был сорван клок кожи с затылка.
Товарищем поцарапанного медведем мужика был тот самый солдат, которого накануне О. выгнал; он был страшно испуган и, дойдя до номера У., остановился.
– Ступай! Гони его опять сюда, – сказал ему У.
– Нет, барин, не пойду.
– Как не пойду? А кто же погонит?
– А кто хочет, только не я.
В это время в цепи кричан раздались неистовые вопли. Это был не тот крик, которым встречают загонщики появившегося у них в виду медведя, в этих воплях слышалось отчаянье: так кричат люди при виде неизбежной опасности, от этого крика становится жутко. Первым моим движением было бежать туда, откуда неслись вопли, но снег был по пояс, а лыж не было. Волей-неволей приходилось стоять.
В эту минуту ко мне подошел лакей О., Мишка. Видный парень совсем струсил: страшная бледность покрывала лицо его, губы тряслись.
– Е. П. приказали у Вас просить штуцер. У них нет, – едва проговорил он, дрожа, как в лихорадке.
Парень, видимо, сам не понимал, что говорил: О. был вооружен лучше всех.
– Пошел на место, дурак! – крикнул я на него.
Но Мишка как будто не понял: он несколько минут простоял возле меня, ковыряя огромным кинжалом кору елки, и потом, спотыкаясь, труском побежал к О.
Крик в облаве стих. Оттуда долетал громкий говор. «Верно, прорвался и ушел», – подумал я. Но не тут-то было! Облава продолжала кричать, хотя и слабо. Послышались несколько выстрелов, что делается в тех случаях, когда медведь упорно держится в окладе.
– Идет! – шепнул мне сзади мужик.
Посмотрел – действительно шел медведь, но в этот раз прямо на У. Раненый зверь поминутно останавливался, кружился и поднимался на задние лапы. У. опять не допустил и выстрелил шагов на сорок. Медведь ткнулся было, но тотчас же поднялся и двинулся вперед.
У. выстрелил опять. Медведь только заревел и страшно рассвирепел: в ярости ломая попадавшийся на пути ельник, поминутно вскакивая на задние лапы, фыркая и ревя, он хотя медленно, но двигался на У., который схватил у мужика запасное ружье с картечными зарядами.
Выстрел картечью бывает очень хорош, пожалуй, лучше выстрела пулей, но только на самом коротком расстоянии, не далее пяти шагов или в упор; чуть расстояние больше – тот же выстрел никуда не годен: он только ранит и злит зверя. У. выстрелил раз за разом, шагах в пятнадцати. Медведь только вертелся. У. быстро отретировался шагов на двадцать.
– Идите добивайте! – крикнул он мне.
Мой Тетюхин живо очутился возле меня и схватил запасной штуцер.
Уверенный в своем выстреле, я мимо У. пошел навстречу к медведю. Подойдя шагов на десять, приложился. Медведь воззрился на меня. Момент для выстрела был отличный... Я потянул за спуск – выстрела нет... Я за другой – тоже!..
Со всех ног ринулся на меня зверь... Задел меня, однако, только вскользь, боком, ибо я, не дождавшись его, ткнулся в сторону в глубокий снег. Близко надо мной раздался выстрел. Я вскочил. Смотрю – Тетюхин со всего размаха хватил ложей медведя по зубам, так что штуцер отлетел в сторону, а сам охотник очутился под медведем.
– Н.П., стреляйте, ломает! – крикнул Тетюхин.
Я поднял курки, оказавшиеся на первом взводе и, так как был в трех шагах от медведя, который только что ловко приподнялся над Тетюхиным на задние лапы, выстрелил в голову зверю. Медведь опрокинулся и заболтал ногами в воздухе.
– Ружье! Ружье! – кричали в кучке, собравшейся около У.
– Издыхает! Не стреляйте! – кричал Тетюхин, стараясь выбраться из-под затиснувшего его в снег медведя.
– Дайте ружье! – кричали позади меня.
Тах! – раздался, однако, выстрел. Тетюхин вскрикнул, выскочил из-под медведя, отбежал шагов на пять и повалился на снег. Подбежал задыхающийся О. и еще выстрелил в упор в мертвого зверя.
У Тетюхина оказалась простреленной нога, но без повреждения кости. Через месяц он выздоровел. Поцарапанных более или менее сильно загонщиков оказалось пятеро; одного из них зверь изуродовал совершенно, содрав кожу с лица.
Немедленно был выписан на место происшествия фельдшер, но месяца через два сильно пострадавший мужик умер. Медведь весил только семь пудов.