Окончание. Начало читайте здесь.
Через две сотни метров наша тропинка сворачивает в котловину, от которой на восток и вниз уходит сай. Финиш утреннего марша явно виден, когда мы выходим на мочажину, имеющей в самой нижней части большой тал (местное название вербы), стоящий над обрывистым продолжением распадка к реке. На вид этому патриарху растительного мира за пятьдесят лет. Густая, но уже светлеющая листва кроны создавала плотную тень. Здесь, у нижней кромки обширной мочажины, старая верба собирала сочившуюся по ее дну влагу. Выросшее на выгодном месте дерево достигало приличной толщины ствола. Нижние ветви его высохли, и каждая представляла как бы отдельное небольшое дерево. Опираясь либо о землю, либо о камень, прежде чем направить свои мертвые ветви к небу, они как бы поддерживали могучий ствол. Место стоянки, при положении солнца в зените, было идеальным.
Сняв рюкзаки и осмотрев ближайшие окрестности, ниже дерева мы обнаружили крошечный родничок, а затем, воспользовавшись сухими ветвями приютившего нас тала, приготовили первый в этом походе чай. Мои мысли крутились вокруг предстоящей охоты. Ее детали изложил Хусейн Омарджанович. Желая как можно лучше устроить ночную, а вернее предутреннюю охоту, он объяснил факторы, доставшиеся нам от условий местности, погоды, повадок грызуна и наших возможностей.
Первым делом следовало отправиться к норе. Убедившись, что убежище жилое, наметить точки, где можно сесть в засаду. Мой старший товарищ знал, что этот сай, особенно в средней его части, редко посещался пастухами. Скотоводов отвращало то, что крутые склоны большей частью были здесь каменистыми, со скудной растительностью. Затем надо было подготовиться к ночевке: определиться с местом для отдыха и костра, осмотреть оружие, фонари, заготовить дрова. По этому плану мы и начали действовать.
Нора от места стоянки оказалась недалеко, в пределах трех сотен метров. Отверстие, где обитал колючий грызун, располагалось на стыке двух распадков. Один, уходя вправо полого наверх, выходил к мочажине у тала; другой, левый у норы, круто шел вверх, образуя неровное ложе с каменистыми уступами. Через сотню метров резко расширяясь, он переходил в отлогий каньон, обрамленный склонами с диким миндалем. Именно эта каменистая ложбина своей западной стороной опиралась на дно сая гранитным бастионом, в основании которого находилась нора. Несмотря на обилие камня, близость воды позволила закрепиться кустарниковой растительности, которая уступами, по распадку, взбиралась выше и выше, представляя как бы зелено-желтую ленту, небрежно брошенную на серо-коричневые скалы. Щель, где было убежище дикобраза, имело клинообразную нишу. Из-под нижнего края ее сочился родничок, который, едва смочив несколько мелких камушков, пропадал в крупнозернистом желтом песке. Вполне возможно, в период зимнего и весеннего обилия осадков эта щель извергала не такое мизерное количество воды. Разворотить камни, окружающие убежище грызуна, тут было бы не под силу даже самому могучему бульдозеру. Крепость, а не нора! Вероятно, поэтому и уцелело животное здесь. В соседних саях норы на глинистых склонах давно уже разорены.
Стараясь не шуметь, осмотрели площадку перед входом. На влажном песке дядя Саша обнаружил два отпечатка лап колючего жильца. Чуть в стороне, на склоне, среди кустиков мяты и полыни, нашлась короткая белая игла из хвоста животного. Диаметр отверстия примерно сорок на сорок пять сантиметров, с затертыми до блеска боковыми камнями. Это позволяло надеяться на трофей средних размеров.
Ночной лагерь устроили на склоне, в полусотне метров от тала. Защита от ночной сырости с мочажины – большой камень с отколотым почти вертикально боком. С западной стороны, откуда ветра чаще всего приносят осадки, его выпуклая поверхность освоена желтыми, рыжими, коричневыми «стеновыми» лишайниками. Натаскали дров, запаслись водой, приготовили места отдыха. Попутно занимались и ужином, который был готов к вечерним сумеркам.
Укладываясь спать, вспоминаю, как проходил по склону, касательному выходу, из норы, выбирая позицию для засады. Как наколол на колючий миндаль кусок газеты для быстрейшего отыскания своей «точки» в темноте. Мысленно представил наши засады со стороны. Мы полагали оба сидеть на козьей тропе, идущей от низовий сая на хребет. Так как у убежища дикобраза, обходя каменные склоны, она резко берет вверх, я решаюсь на засаду перед этим подъемом. Моя точка в двадцати метрах от норы. Дядя Саша на этой же тропе ниже. Он взялся прикрывать подходы со стороны речки. Выбор места засад на этом южном склоне диктовался тем, что луна, если не успеет еще зайти за хребет, будет у нас за спиной. Договорились о сигналах по шнуру, протянутому по тропинке. Длинный потяг – «внимание!», один короткий – «стреляй!».
Почти засыпая, успеваю подумать о положительных факторах моей засады: под «пятой точкой» ровная площадка, за спиной, чуть выше – фоновым прикрытием куст миндаля. Угольки в костре давно подернулись пеплом, и черная громада Кемкутана подсвечивается из-за гор еще не взошедшей луной. Становится очень зябко, и последний из бодрствующих сверчков, издав едва слышную трель, смолкает.
Что и говорить, конец октября диктует свои правила ночевки. Несколько раз просыпаясь от дьявольски холодного воздуха, спустившегося с горных вершин, я хвалил себя за то, что догадался захватить теплый спортивный костюм, и, забираясь глубже в спальный мешок, погружался в очередной отрезок сна. Каменистая поверхность, даже «застеленная» сухой травой, – не перина… Неоднократно приходилось поворачиваться, щадя отлежавшиеся и затекшие части тела. Поэтому негромкий звонок крошечного походного будильника был воспринят скорее положительно, чем отрицательно. Прохладно! Небо усыпано звездами. Было бы время, поискал знакомые и незнакомые созвездия. Чтобы прогнать сон и взбодриться, выпили по кружке чая, замерзшего за ночь в котелке почти до нулевой температуры. Съели по куску хлеба с колбасой и запили тем же чаем. Даже после еды окружающий мир рядом с погасшим костром все еще казался стылым. Наверное, это впечатление усиливалось лунным светом на голых, серебрящихся склонах и камнях. Ветер как таковой отсутствовал, но мой организм слегка потряхивало и потрясывало. Естественно, что свое состояние я не рекламировал.
По северному, освещенному луной склону, дошли до развилки сая. Переход на южную сторону сделали за полсотни шагов ниже норы и заняли места «согласно купленным билетам». Луна, опустившаяся за миранкульскую гряду, уже не освещала нас. Зато великолепно подсвечивалась территория за рекой, под Кемкутаном, а также сам горный узел. В нашей щели освещенными оказались северо-восточные участки. Только устроился у «своего куста», как над головой, почти из созвездия Ориона, приглушенный короткий вскрик. Тьфу ты зараза! Всего-навсего какая-то мелкая сова. Вот подала голос еще раз, ближе к речке, и затем холодная предрассветная тишина накрыла горы. Хотя нет… С юга доносится какой-то тонкий зуд. Непонятный вначале звук через несколько секунд усиливается и переходит в знакомый гул высоко идущего пассажирского самолета. А вот и его огоньки. Направление полета на северо-запад. Возможно, это рейс Дели – Москва. Таковы контрасты современной жизни: в двенадцати километрах над нами летят люди, даже не подозревающие о нашем существовании. А мы наблюдаем за лайнером по вспышкам белых и красных огней.
Однако прохладно! Пока шли к норе, совсем было согрелся. Я рад, что уходя от стоянки, облачился в ватные стеганые брюки. Едва заметный ветерок с верховьев достает только голую шею, заставляя вжиматься в воротник куртки. Прямокрылые насекомые, верещавшие с вечера, теперь молчат. Даже речка угомонилась. Ночью уровень воды падает, и она обтекает препятствия без дневного азарта. Ни звука, ни шороха. Интересно, сколько сейчас времени?
Внезапно ощущаю, что на склоне мы с Хусейном Омарджановичем не одни. Очень слабый, временами исчезающий шорох слышится с западного склона, от крутого распадка. И как будто ближе и ближе. Жаль, что тень от хребта не дает возможности глазами идентифицировать источник звука. Кого черти носят в темноте по камням, по почти отвесному склону перед норой? Кто может спускаться по распадку в нашу сторону? Осторожно тяну шнур, связывающий меня с напарником. Никакого ответа. Может быть, показалось? Подождем! Обострившимся зрением внезапно замечаю серую, как вечерний дым от костра, округлую тень, скачками двигающуюся над норой. Невероятно! И завершающий прыжок на отлогий северный склон, на границу тени и лунного света. Дикобраз! Так он еще и скалолаз!
Два коротких рывка шнурком – вижу дичь! Приходит ответ: резкий, короткий потяг – стреляй! Жму кнопку китайского круглого фонарика, закрепленного под цевьем изоляционной лентой, а он не включается. Чертовщина! Стрелять надо! Животное в пятнадцати метрах от убежища. Закрываю грызуна очертаниями правого ствола и нажимаю на спуск. Грохот выстрела в предутренние часы как раскат близкого грома. Тут же включается подствольный фонарь у дяди Саши. Он начеку, контролирует подопечного. Но со вторым выстрелом можно не спешить. Дикобраз пестрым комом катится вниз по склону и останавливается в ложбинке, в трех метрах от норы. Можно вздохнуть полной грудью! Удачный выстрел – успешная охота! Начинаю догадываться о сбое связи по шнуру, о запоздалой подсветке фонарем. Хусейн Омарджанович все рассчитал точно. Этим трофеем он решил порадовать своего молодого товарища, то есть меня. Дальнейшие объяснения бессмысленны.
Около пятнадцати минут мы вытаскивали добытое животное к талу. Еще около получаса свежевали при свете вновь разож-женного костра. И только когда первые рассветные сумерки начали отступать к речке, а вершина Кемкутана чуть порозовела от восходящего солнца, достали по заветной фляжке и приняли традиционные «сто грамм».
P.S. Для тех, кто ждал информацию о размерах трофея, сообщаю: чистый вес по мясу составил девять килограммов четыреста граммов. Но это проза памятного похода. Главное же то, что я на долгие годы обрел старшего товарища, отличного охотника, верного спутника по вылазкам в наших краях.