В прежние годы необходимость добираться до базы в сумерках и даже ночью меня не очень смущала, поскольку маршрут в основном пролегал по достаточно натоптанной тропе, относительно чистой от валежника. Сейчас от этой тропы остались одни воспоминания: заросла она травой, кустарником, ольхой и загромоздил ее бурелом.
Еще один риск был связан с моим физическим состоянием. На августовской утиной охоте при заготовке топлива для костра я задел топориком правую голень. В клинике врач наложил на рану швы. Неделю назад их сняли, но я чувствовал, что до полного заживления раны еще далеко.
С наступлением темноты зарядил дождь. Возникли затруднения с ориентацией. Компас у меня был школьный, не фосфоресцирующий, а фонарика в кармане рюкзака не оказалось — забыл при сборах (по закону подлости, говорят в таких случаях в народе).
Во влажных руках и в сыром воздухе спички шипели и гасли, но все-таки с их помощью уточнил, где север и где юг. Впрочем, сразу стало ясно, что одного этого недостаточно, чтобы точно выйти к избушке.
Решил стрелять. Расчет был на то, что мои компаньоны, Анатолий и Александр, охотившиеся с прошлого дня, к этому времени еще не залегли в избе, и что они, услышав выстрелы, сообразят, в чем дело (мой приход заранее оговаривался), и ответят мне тем же. С небольшим интервалом сделал три выстрела, но ответа не дождался. Как после выяснилось, компаньоны слышали только один выстрел, сами ответили двумя, но их я, увы, не услышал.
Принял решение скоротать ночь под елью: надену под куртку запасной свитер, укроюсь пленочной накидкой, выпью водки, закушу чем бог послал, и ситуация покажется терпимой.
Но десятиминутные поиски вслепую подходящего дерева-шатра успехом не увенчались. Приготовился уже смириться с этим, когда с той стороны, где, по предположению, находилась избушка, донесся выстрел (партнеры не теряли надежды мне помочь). Меня он воодушевил, мысль о ночевке под небом отбросил и решительно пошел вперед, предварительно дав знать о себе выстрелом.
Минут через десять по шуму воды у бобровой плотины определил, где речка. Она-то и вывела меня на то место, которое мы называем Свороткой (поворотом к избушке). Но тут случилось то, чего так опасался. Неловко ступив правой ногой, почувствовал острую боль в травмированной голени. Когда боль немного утихла, стал кричать: «Эге-ге-гей!» Партнеры ответили (расстояние — метров триста). Дальше шел под их крики, хотя теперь они были нужны мне не столько для ориентации, сколько для психологической поддержки.
В логу, перед самой избушкой, угодил той же ногой в глубокую промоину. Не удержался и застонал от боли (стон услышали товарищи). А потом долго приходил в себя, прихлебывая из кружки горячий чай с водкой. Анатолий пытался шутить, Александр ругался, а я хмуро молчал, переживая происшедшее.
На следующий день добирался до станции в течение шести часов вместо обычных трех. Шел, опираясь на батажок. По пути подстрелил рябчика, и, как оказалось, это была последняя добыча в сезоне (травму залечил лишь к его завершению). А ведь если бы, уняв охотничий зуд, пропустил эту охоту или, на худой конец, выехал на нее днем позже утренней электричкой, все могло бы сложиться иначе — вполне благоприятно для меня.