Потом я пришел в это место месяца через полтора, уже по первому снегу. Встретил знакомого охотника из Зюзина. Он мне: «Ты чего в манок свистишь? Да и есть ли здесь рябчики?» Я говорю: «У меня здесь «привязанный» есть, меченный. Я ему полхвоста полтора месяца назад вышиб». Тот присвистнул – дескать, врать мастер! И пошел своей дорогой.
Я снова в манок песенку сыграл. А рябчик вдруг откликнулся. Да близко. Охотник остановился и смотрит. Я еще разок свистнул. Рябчик вылетел, сел картинно на ветку. Я его и заполевал. Подходим, а у него и правда – полхвоста нет. Стало быть, тот самый.
Вообще, на этой охоте казусов бывает не меньше, чем на любой другой. Так, однажды охотился примерно в те же годы в лесу за Ильинкой, не переходя Казанскую железную дорогу. Издалека откликался петушок.
А на манок идти никак не хотел. Пригляделся я, а он бегает по маленькой полянке туда-сюда, туда-сюда, посвистывает и на меня посматривает.
Значит, меня видит, поддразнивает, а на манок не придет. А думаю: ладно, чем черт не шутит! Поменял «семерку» на «четверку» (не нулями же по рябчикам стрелять). Прицелился, взял чуть повыше и – стук! Смотрю, рябчик закопошился-закопошился, потом взлетает и летит «без понятия» – по косой, вблизи от меня, да и летит как-то странно, животик опустив. Я знаю: если отлетит, без собаки не найдешь.
Тут я за ним бегом, пути не разбирая. Он отлетел метров сто и упал. Подхожу – готов. Но мне интересно стало, куда я ему попал. Когда дома ощипал, осмотрел – нигде ни одной ранки нет. Не со страху же упал! Пригляделся – а у него на брюшке еле заметная царапина, чуть-чуть, на долю миллиметра одна дробинка задела. И хватило. Нежнейшая птица.
Другой раз приехал я в Климовку, что в Коломенском районе, к егерю, ныне уже покойному, Володе Леонтьеву. Жена сказала, поехал кротоловки проверять. Ну мне никогда егеря не были нужны. Сам мог за егеря ходить. Попил я молочка и пошел через речку на высоковольтную линию. Там всегда рябчики были. Встал возле приметного дерева, в манок сыграл. Опять же рябки откликнулись с двух сторон – и справа, и слева. Посвистел я еще и вижу – вылетел справа рябчик и сел на ветку, тоже далеко – метров за пятьдесят. Головкой вертит и на меня глядит – видит.
Я приложился, стук с правого. Видно «семерка» не взяла, но по перьям чиркнула, «нашарахала». Он ошалело взлетает и мимо меня летит по косой, метрах в двадцати пяти пролетает. Я не отнимаю ружья от плеча, веду и бью влет. Рябчик падает, битый чисто. Я вижу место, где он упал. Иду к нему, патроны заменяю, и вдруг у меня почти под ногами – тррюю... Я вздрогнул: неужели подранил? А рябчик взлетает, недалеко отлетает, и – на сучок. Я его сбил и взял.
Потом думаю – первый-то упал чисто битый. И тут меня осенило: другой! А место, где он упал, потерял. Хотел искать, да тут слева откликнулся тот, что раньше откликался. Я и его подманил и сбил. В горячке походил, походил, да разве найдешь? А может, и самый первый был.
Ушел я обратно в деревню. Тут Шурка-пацан, леонтьевский родственник пришел:
– Дядя Володя, – говорит, – пошли на «Могес» (так там высоковольтные линии зовут), там пара рябчиков есть.
– Да они у меня в мешке. А впрочем, пошли.
Вышли на «Могес», идем по просеке. Смотрю, стоит дерево приметное, под которым я стоял. Встал я на старое место, осмотрелся, нашел ветку, на которую рябчик вылетел. Поднял ружье... А Шурка удивленно смотрит – что это я делаю.
А я, значит, приложился по ветке – вот тут я его стрелял, вот тут он летел – я повел ружьем. Вот здесь второй раз стрелял, вот туда он упал. Подхожу, а рябчик тут и лежит. А Шурка рот разинул. Первый раз, говорит, вижу, чтобы птицу через несколько часов находили.
Ну а мне приходилось находить. И не однажды...
Не надоело вам про рябчиков? Надоело? Но все же еще один случай приведу.
Когда я говорю, что ездил, бывало, в отпуск отдыхать в исправительные колонии строгого режима, на меня таращат от удивления глаза. А между тем, я там отдыхал, и очень хорошо отдыхал.
По профессии я адвокат, притом адвокат жестковатый, причинявший некоторые неприятности халтурщикам из следственных органов. Но работал я всегда «в открытую», «крючками» не занимался. Поэтому меня и там уважали и хорошо ко мне относились. У этих органов были связи с колониями, понятно, в соответствующих районах. Они мне и устраивали поездки.
Однажды я таким образом поехал в одну колонию в Архангельской области. Поехали мы с приятелем, больше рыбаком, чем охотником. Сначала – поездом до Няндомы. Оттуда полдня ковыляли на каком-то хилом автобусе по не менее хилой дороге. Дальше – километра три пешком по лежневке – и мы в колонии. Встретили нас работники очень гостеприимно. Но мы – в тайгу. И уже на следующий день нас повезли сначала опять лежневками, потом, где и лежневок не было, шли мы пешком километров пять.
Пришли в избу разметчиков. Разметчики – это расконвоированные зеки, которые размечают будущие делянки под вырубку. Пришли днем. На поляне стоит изба. Сделана капитально, и никого нет. Все в лесу на работе. Впрочем, никакой «пакости». Прямо над дверью надпись: «Кто сломает, тому смерть». И подпись – «зек». Ну кто решится через такой запрет перешагнуть?! Изба просторная. Нары, печь, стол, лавки. Все сделано на совесть.
А в стороне от избы навес – крыша на четырех столбах с плитой, что-то вроде летней кухни. Ну чем не дача! Все на поляне, на берегу прекрасного озера. Кругом леса и болота. Рыба в озере неловленная. Дичь в лесу непуганная. Ягоды. Грибы. Курорт!
Ближе к вечеру зеки пришли. Их шестеро. Судимостей у каждого не меньше трех. Колония-то строгого режима. А я адвокат. Да еще двое зеков раньше обо мне откуда-то слышали. Всем зекам душеприказчик. В общем, приняли нас – лучше не бывает.
Подивился я тому, как расконвоированные зеки отбывают наказание. Получают они сухие пайки. Сразу на неделю. Готовят, понятно, сами. Каждый день другой – на всех. У них бензопилы, трелевочный трактор с запасом горючего – по болотам свободно ездит. Они сено косят и с кем-то его на спиртное меняют. Но главная ценность – чай. Водка здесь не в чести. Чифирь! Все меряется на маленькие пачки чая. Резиновые сапоги – две пачки, телогрейка новая – тоже две пачки, ватные брюки, ушанка – все по две пачки. Так что за восемь пачек тебя оденут полностью, и все неношенное.
В общем, наутро пошел я на охоту. Около избушки трогать не стал. Ушел километра за три. Прикинул: нас вместе с зеками восемь человек. Поэтому взял восемь рябчиков и на этом остановился. Но случилась неувязка. Мы все же на север ехали, осенью. Поэтому взяли по меховому летному комплекту. А погода была почти летняя. Солнце, теплынь. С меня пар шел.
Вечером, когда все собрались, говорю: «Ну-ка, зеки, кого из вас разблочить? У вас, – говорю, – телогреек сколько хочешь. Не обедняете. А если кому понравится, можете в меховом комплекте пощеголять». И «раздел» я Витю. Размер его подошел. Симпатичный такой парень. По шестой судимости.
Я его потом спросил: «Как это ты, Витя, шестой раз попадаешь, и все за хулиганство?» А он ответил: «Да здесь посидишь года три-четыре, выйдешь. Денег заработал. Приеду в Няндому, там дружки. Зайдем в кабак, выпьем с радости и на подвиги ведет. Набедокуришь не сильно. Я сильно не бедокурю. На рецидивиста не тяну. Но снова года на три попадаю. Больше стараюсь не попадать. У меня в Няндоме подруга есть. Может, женюсь, осяду. Я ведь все умею».
С этого Вити я и снял телогрейку. Так весь отпуск на охоту в зековской телогрейке и проходил. А Витя щеголял в меховом комплекте и был страшно доволен.
Так что пришел я с охоты, обиходил и приготовил рябчиков, пока зеки с работы не пришли. Они пришли – давай, мол, еду готовить. А я им:
– Все давно готово. Садитесь ужинать.
Стали есть зеки – удивились: до чего же вкусно! А все равно больше одной птицы никто съесть не сумел. И не только потому, что на каждого было по штуке – сытное мясцо у боровой птицы. Жалко, говорят, что ружей у нас нет. А то вы нас научили бы рябков добывать. Я говорю: «Ну ружья не обязательны». И стал учить их жердочки ставить. Рябчика там столько, что если на котелок добывать, вреда не будет. Зеки быстро научились, но я взял с них слово – около избы не брать, и больше, чем можно съесть, не ловить. А зеки, надо сказать, свое слово держат. Такой закон.
Потом стали удивляться.
– Неужели он на свистульку летит?
– Ну это я вам покажу.
Поужинали как-то, взял я ружье, вышел и сел на пенек. Стал подсвистывать в манок. Зеки, ясно, на меня внимания особого не обратили. В общем, тут и шум, и разговоры... А рябчик откликнулся. Я еще свистнул, а он вылетел на опушку и сел на поваленное дерево. Я ружье поднял, а зеки смотрят недоверчиво. Рябчика-то с непривычки не заметили. Только когда после выстрела рябок упал с колодины и забился на земле, поверили.
Тут я задумал одну шутку и говорю:
– Я вам еще не то покажу. – На следующий день я их всех собрал под навесом. – Садитесь, – говорю, – на лавочки, и полная тишина.
Стал я в манок подсвистывать, а петушок откликался, но долго из леса на открытое место не хотел вылетать. Все правильно! Неохотно из леса вылетает. Я уже было решил, что мой «цирк» потерпел фиаско. Однако ярый, видно, попался рябок. Раззадорил я его, и он вылетел, и прямо на крышу навеса сел.
Топ-топ-топ – по крыше – курочка ведь где-то свистала, а где – не видит. Зеки пальцами снизу на крышу показывают, улыбаются, но сидят тихо. Я подождал маленько и снова курочкой свистнул. Петушок снова по крыше – топ-топ-топ и песню за песней, трель за трелью выдает. Артист да и только. Подурачил я его так минуты три и говорю:
– Все, ребята. Концерт окончен. Стрелять артиста не будем. Пусть домой летит.
Вышли мы из-под навеса всей гурьбой. Рябчик изумленно поморгал и – фр-фр – в лесу скрылся.
Так что подружился я с зеками и с администрацией колонии. И отдохнули мы просто здорово. Попадались и глухари, и белые куропатки. Напарник мой рыбы наловил. О грибах и ягодах говорить не приходится.
Проводили нас, как ни странно, двумя банкетами. Сначала – зеки в избе, потом – администрация в центре колонии.
Правда, дичь для банкетов я настрелял, рыбу – напарник наловил. Зато все остальное не наше было. И довезли нас на машине до самого вокзала в Няндоме. И даже до вагона проводили. Все приглашали еще приезжать.
И в колониях строгого режима отдыхать можно.