Она имела глубину, как говорится, воробью по колено и не высыхала более недели только исключительно за счет подпитки от регулярно выпадавших осадков. И неожиданно в эту лужу валом пошли утки. Даже стаями.
Привлекал их, по всей видимости, какой-то особо им подходивший для пополнения зобиков песочек. Хотя, казалось бы, чего-чего, а уж песочка кругом было море. Да и на находившемся поблизости броде имелось около десятка лужиц с песчаным дном.
В них утки тоже заглядывали, но не в таком количестве и преимущественно по утренним и вечерним зорям. В новообразованную же они прилетали в течение всего дня. Здесь утки, помимо основного занятия, между делом, очевидно, «узнавали последние новости и сплетничали».
Материально и «духовно» насытившись, одни из них покидали лужу, а им на смену садились другие. И так целый день. Новая лужа притягивала уток, как магнит, возможно, этому способствовала также ее открытость со всех сторон: к уткам нельзя было подойти на выстрел.
Лужа находилась чуть ли не в 300 метрах от крайних домов улицы села. Значительно ближе к ней, на противоположном берегу Большой Поповой, почти постоянно сидели рыбаки, бегали мальчишки, женщины полоскали белье. Их утки не боялись. Обходя вокруг лужи, бродили, облизываясь на это изобилие дичи, местные охотники.
Но стоило кому-нибудь из них на корточках или ползком пересечь определенную границу, как весь утиный табор с возмущенным кряканьем снимался с ее поверхности и уходил, рассыпавшись в разные стороны.
А через некоторое время, когда охотник удалялся на достаточное расстояние, утки, прибывшие из болотных крепей, одна за другой снова заполняли ее, и опять там восстанавливалось утиное царство.
Все эти дни вызывающее поведение уток в недоступной луже не давало мне покоя. И вот на третьи или четвертые сутки жизни нового водоема разбуженный лунной ночью в своем садовом шалаше Медиком, злобно лающим на какого-то горланящего поблизости парня, я надумал подобраться к уткам перед рассветом под прикрытием тумана и лежа ждать просветления и появления их темных силуэтов.
Обрадованный найденному способу наказать «нахалок», я тут же быстро и сладко уснул. Пробудился, когда золотистые лучи недавно взошедшего стеснительного августовского солнца уже благословенно освещали наступление очередного дня.
Читайте материал "Август. Стрельба уток на перелетах"
А один озорной лучик, пробившись сквозь нижние ветки акаций, под сенью которых стоял шалаш, насмешливо указывал мне на прикрепленный к задней стенке будильник, где высвечивалось уже без 25 минут семь. Он, как уже не раз случалось, опять подвел меня.
Чертыхаясь из-за проспанной зари, я все же выбежал за околицу с ружьем. Судя по прекрасно и контрастно видимому далекому противоположному берегу поймы, этот рассвет обошелся без тумана и без утренней дымки.
«Возвращаться домой или перед завтраком сходить к луже»? – закрутилось в моей еще не до конца проснувшейся голове. После небольших колебаний решил все-таки проведать недосягаемых уток.
Прячась среди промоин и колдобин разной формы и величины, местами на корточках, а где и ползком, преодолел граничную полосу. Далее до лужи оставалось метров 90–100 открытого песка.
Пытаясь найти путь подхода к своей цели, стал внимательно осматривать пески и обнаружил впереди, метрах в 30 и немного сбоку, слабо выступающий продолговатый барханчик или бугорок, прикрываясь которым, как мне показалось, можно сократить расстояние до уток.
Используя колдобины, сделал необходимое смещение и, прижимаясь к сырому песку, пополз. При этом старался не засыпать им стволы и питал надежду, что от барханчика найдется еще какая-нибудь лазейка к луже.
Сначала он прикрывал меня полностью, но потом по мере приближения к нему мне стало казаться, что верх головы и спина уже могли быть видны уткам. До барханчика, а это был именно он, добрался, явно частично приоткрытым. Однако в утином царстве сохранялось прежнее спокойствие.
Начал высматривать какие-нибудь ложбинку или бугорочек. Но, увы! Там все было, как на ладони. А стрелять-то за 65–70 метров бесполезно! Отсюда напрашивалось решение: «Придется, пожалуй, подниматься и уходить домой». И в самый последний момент я вспомнил о двух лежащих в грудном кармане гимнастерки патронах с самодельной картечью, приготовленных на случай встречи с дикими гусями или волком.
«Дай-ка, пальну ими по уткам. Авось какую-нибудь из них да и уложу», – нашелся выход. Осторожно открыл ружье, заменил патроны и начал закрывать его. Но оно не «пожелало» этого делать. Попытался еще раз: картина прежняя.
«Сломалось так страстно желаемое в течение нескольких лет и недавно купленное ружье»! – Холодок мальчишеского испуга покатился по моему телу. И я, забыв обо всем, непроизвольно чуть приподнялся. И тут же с сердитым кряканьем утиное сборище сорвалось с луж. Но мне было уже не до него.
При осмотре ружья выяснилось, что туда попал песок, скорее всего с моих вымазанных при ползании рук. Он-то и препятствовал нормальной работе механизма. С обнаружением причины мой острый испуг начал проходить, но сохранилось опасение: как бы мелкие частицы песочка не проникли между скользящими поверхностями замков и не привели к их серьезной поломке.
Была необходима хорошая чистка ствольной коробки, которую на месте не проведешь. Я поднялся и повернул к дому.
Читайте материал "Охота на водоплавающую дичь"
Но не успел сделать и пяти шагов, как слева, на высоком противоположном берегу Прорвы, показался товарищ по охоте – Вася, который был старше и охотился уже более двух лет. Увидев меня, он возбужденно закричал:
– Что же ты, раззява, не стрелял в него?
– А в кого я должен был стрелять?
– Как, в кого? Да в волка же. Он пробежал у тебя под самым носом.
– Никакого волка здесь я не видел.
– Как не видел? Гляди, как он чешет уже за большаком. Во, однако, хитрый! Далее прямо на бугор не полез, а повернул низом в обход его, вдоль Федькиной лужи. На болото подался. Да там его тебе, поди-ка, снизу и не видать.
Повернувшись при этих словах Васи в направлении Большой Поповой, за которой и параллельно ей проходила дорога в город, я не нашел там ничего движущегося и подумал: «Разыгрывает меня товарищ».
Потом перевел взгляд к совсем недавно пропаханной мною на пути к барханчику полоске мокрого песка и впереди, не далее 15 метров, заметил какой-то пересекающий ее крупный след. Подошел к нему. То, действительно, был след только что промчавшегося огромными прыжками волка. Следовательно, Вася меня нисколько не обманывал.
Пока я бродил, рассматривая отпечатки волчьих лап на песке, Вася сместился по противоположному берегу Прорвы к месту, напротив которого находился я, присел на корточки и затем через воду рассказал, что он, охотясь в ближней части лугов, чуть ли не за километр увидел возвращающегося рысцой из глубины поймы волка.
Предвидя его намерение убраться на день в глухое болото и при этом не миновать находившуюся на пути Прорву, Вася побежал к ней, чтобы под прикрытием ее берега попытаться выйти серому разбойнику наперерез.
Но тот, по-видимому, почувствовал какую-то опасность в убегающем значительно впереди и параллельно его ходу человеке, перешел с рыси на галоп, стороной быстро опередил Васю и вскоре скрылся под берегом Прорвы.
Питая слабую надежду, что волк все же не пойдет вплавь через Прорву, а внизу свернет в его сторону для обхода водоема по броду, Вася продолжал бежать к берегу. Но когда достиг его, то увидел волка, который к этому времени, уже успев переплыть Прорву, пересечь пески и форсировать Большую Попову, поднимался на ее противоположный берег. Сделав еще несколько шагов, товарищ заметил внизу и меня.
Нам осталось совершенно непонятным, почему всегда крайне осторожный и осмотрительный зверь, на сей раз не свернув, промчался всего примерно в 20 метрах от лежащего на ровном месте человека с ружьем.
Маловероятно, но все же можно допустить, что полностью поглощенный стремлением удалиться от охотника и как можно скорее добраться до спасительного болота, волк, оказавшись на короткий миг на перегибе берега Прорвы, мог впопыхах не обратить внимания на мою, неподвижно лежащую фигуру.
Но позже, после переправы, при выходе на песчаное плато, он с более короткого расстояния, наверняка, должен был упереться взглядом в меня, еще возившегося со сменой патронов. И ему следовало бы повернуть в сторону колдобин. Но серый не сделал этого и несмотря ни на что продолжал упрямо ломиться по ранее выбранному пути. Объяснений этому мы не нашли.
Читайте материал "Охота на уток с подъезда"
«А почему ты не закрываешь ружье»? – спросил Вася. После моих объяснений и опасений он успокоил меня: «У меня так было. Не пугайся, дома отчистишь». Поговорив еще немного о волке, мы разошлись: Вася в луга продолжать охоту на уток, а я заторопился домой, чтобы успеть к завтраку.
Через день наше село навестила передвижная киноустановка. В то далекое военное время она баловала нас всего несколько раз в году. Я, как и вся молодежь села, пошел в клуб смотреть привезенную ленту.
Перед самым сеансом в плотной толпе мальчишек моего возраста лоб в лоб натолкнулся на Володю Родина, с которым учились в одном классе пять первых лет и сидели на соседних партах. При виде меня он остолбенел, а потом, часто заморгав и заикаясь, с удивлением шепотом спросил:
– А ты, оказывается, живой?
– А что со мной могло произойти, и почему ты так спрашиваешь?
– На нашем конце села вчера прошел слух, что тебя загрыз волк. И сегодня в утренней молитве заупокой среди недавно умерших и убитых на войне моя бабушка упоминала и твое имя. Хотя, как она сказала, и видела-то тебя всего один раз, когда твой отец приходил с тобой, еще совсем маленьким, на нашу улицу, на место, где когда-то давным-давно стоял дом ваших предков. А ты, оказывается, живой и невредимый. Расскажу ей завтра: потеха будет. Ну и ну! Вот ведь какая веселая история приключилась!
После этих слов я поведал ему, что послужило причиной таких слухов. Потом мы посмеялись от души над богатой фантазией жителей нашего села.
А восстановить несколько пошатнувшийся авторитет охотников в глазах зазнавшихся уток из недоступной, как им казалось, лужи мне все же удалось. За несколько дней до полного высыхания ее на рассвете после почти часового дежурства, лежа в постепенно рассеивающемся тумане, удачным выстрелом было взято три матерки и два чирка.
На один истраченный патрон это был рекордный по количеству трофей в моей тогда еще совсем крохотной, но уже безумно-счастливой охотничьей жизни, на протяжении моего последующего почти 60 летнего пребывания на тропе одного из самых прекраснейших увлечений такой результат был побит только однажды.
В начале сентября 1948 года при выстреле через верхушки осоки в трех кучкой выплывающих из нее чирят заряд захватил еще четырех, до этого невидимых, но плотно идущих за первыми, входящих в один, никем не пуганный и хорошо взматеревший выводок из 12 голов. Правда, трех чирят пришлось достреливать дополнительно.