С согласия отдела кадров я перешел на рабочую сетку автослесарем в автотранспортный цех, а в последующие годы работал там же охранником.
Территория цеха с огромными боксами, открытыми стоянками, АЗС и вспомогательными помещениями была довольно обширной. Наша смена длилась 12 часов, и, конечно, со всех сторон около «сторожки» крутились собаки.
Руководство цеха этому особо не препятствовало, приводили с собой и взрослых собак, и щенков с улицы. И дворняжки были нашими друзьями в течение долгих ночей.
Кличками «водилы» особо не заморачивались. Сегодня назовешь щенка Плюхой, придешь через пересменку, а он уже Шайба-Гайка или Зубило, что намертво прилипало.
Проза жизни у наших друзей была суровой. Кормили объедками, иногда женщины приносили куриные ножки или головы, что-нибудь рыбное.
Круглый год собаки жили на улице, под списанными машинами, по углам, иногда попадали под колеса или пинки. Но самым страшным испытанием было заболевание собачьей чумкой.
Сегодня щенок весело крутился, а завтра вдруг забился в угол, как-то притих и съежился, еду не берет. Смотреть жалко, но, сколько себя помню, знатоки говорили: «Будем отпаивать». Водка всегда была.
Вдвоем открываем дружку рот и сразу — полстаканчика водки. Кто-то выживал, кто-то нет, но легенда, что «водка все лечит», устойчиво держалась.
Подходила весна, на работе тогда еще разрешали дробить отпуск на два, я оформил свои 12 дней и подготовился к охоте.
Ближайшие угодья были недалеко от города, у поселка Смышляевка, где проживал в своем доме мой товарищ охотник Иван.
Читайте материал "Охота с подсадной уткой: невероятные эмоции"
Два слова о нем. На любви к животным и птицам он был помешан. Кроме подсадных, у него водились мускусные утки, декоративные и деревенские куры, перепела, корова и даже ослик, на котором он катал детей на площади у дворца Кирова.
Я поселился на несколько дней в его доме и, поскольку Иван работал, один ездил на ближайшие озера.
Наконец, выдался свободный вечер, и мы вдвоем пошли к его приглянувшейся снежнице. Подсадная была у меня под мышкой, мы долго месили грязь, шли лесом, пока не определились с местом. Уже смеркалось, снежница была неглубокая, утку на привязи посадили на середину, сами встали по краям у кустов.
Наша подсадная, всю зиму просидев в сарае с подружками, была, мягко скажем, не очень эффектна в пере и вскоре намокла, перестала подавать голос. Селезней не было заметно, и уже только к темноте один из них подошел на выстрел. Вытащили подсадную и двинулись к дому.
В подсадной еле теплилась жизнь. Мокрая, холодная, ее била мелкая дрожь, глаза как-то закатывались.
Дома мы ее быстро обтерли сухой тряпкой, но она тянула шею и дергалась. Иван притащил из женской половины фен, и мы стали греть ее теплым воздухом, но толку было мало. Умирает... И тут вспомнилось:
— Вань, давай-ка водочку попробуем?
Иван (сам работал охранником) все понял. Мы разжали клюв, и я влил две чайные ложечки. Утка как-то судорожно дернулась, но водка прошла.
Дальше оставалось ждать.
Нашли коробку из-под печенья, постелили газету, утку еще раз прогрели феном и в тревоге уснули.
Проснулся я от хлопанья крыльев и кряканья. Иду к коробке. Утка, как новенькая, с настороженностью смотрит на меня, не моргает, ждет…
Через некоторое время мы ее выпустили во двор, и она живо стала собирать рассыпанную Иваном пшеницу.