Утиные охоты в конце сентября, в октябре мне всегда нравились больше, чем августовские.
Утром не надо рано вставать, вечером около девяти можно смело собираться к дому, нет выматывающего режима летних охот, когда для сна остается от силы три-четыре часа.
Одно неудобство: холодно, особенно по утрам.
Не дожидаясь обещанного звонка, муж, слушая прогноз погоды в северных областях, после каждого намека на похолодание звонил начальнику охотничьего хозяйства: «Утка подошла?» Наконец долгожданное: «приезжайте!»
На сборы времени мне было отведено почти по армейским нормативам. Шуршит под колесами асфальт, убаюкивая охотницу, которая из чувства солидарности пытается с водителем поддерживать разговор, временами проваливаясь в сладкую дрему.
В сером осеннем рассвете перед машиной, подпрыгивающей на неровностях лесной дороги, разгуливают глухари, набивая желудки камешками перед долгой зимой. Еще несколько километров, и мы на месте. На утро опоздали, но до полудня можно побаловаться спиннингом, а затем готовиться к вечерке.
Щука в остывшей воде брала отменно, но порадовала не только удачная рыбалка, охотничью душу грели большущие стаи гоголя, чернети и кряквы, сидящие на открытой воде залива. Несколько ложин, идущих от залива, – обычные места вечерок местной утки, но муж определил место будущей охоты – самое открытое со стороны воды болото, посчитав, что более укромные места окажутся менее привлекательными для пролетной утки. Несмотря на уже достаточно позднюю осень, не только стаи куличков носились над болотной грязью, но и отяжелевшие к осени бекасы с криком поднимались из начинавшей желтеть осоки.
Вечером, спрятавшись среди полусгнивших пней спиленного уже полсотни лет назад перед затоплением водохранилища леса, с нетерпением ждали начала вечернего лёта. С гулом прошли несколько стай нырковой утки. Закоряженные болота не их стихия, им подавай мелководье.
Стемнело почти совсем, со стороны большой воды донесся шум взлетающих утиных стай. Набирая высоту, кряквы шли над головами охотников довольно высоко, не собираясь присаживаться, нарушив планы мужа, который выдал мне пару пачек «семерки», посчитав, что дальних выстрелов по темноте не будет, да еще десяток патронов с «единицей», на случай встречи с гусями, дроби явно великоватой для утки.
Возможно, дробь оказалась мелковатой, либо прицел сбился, но, расстреляв почти все двадцать патронов, я могла похвастаться только тремя увесистыми кряковыми селезнями, уже почти переодевшимися в зимне-весеннее перо, которые лежали у моей засидки.
Настроение, немного подпорченное многочисленными безрезультатными выстрелами, поправлял наш спаниель, буквально, хотя и по-собачьи, ругавший после каждого промаха хозяев, веселя незадачливых стрелков.
Утром, с запасом «пятерки», уже не надеясь на стендовый патрон, схоронились в двух расположенных неподалеку друг от друга куртинах куги. Утка начала мотаться с рассветом. Часть ее шла с болотины, другая – с открытой воды. Вела себя смело не только неосторожная свиязь, но и кряква, что часто характерно для подошедшей с севера дичи.
Стрельба шла более удачно, так что несмотря на утреннюю прохладу и купание в холодной воде, спаниелю мерзнуть не пришлось, постоянно работая на подаче.
Но как часто бывает, место удачной зари на следующий день оказывается пустым – пролетную утку ничто не держит, и обсыпанные дробью многочисленных выстрелов утиные стаи спешат дальше к югу, покинув негостеприимные угодья. Так и случилось на второе утро, пора было сменить место охоты.
Сместились на другое болото, за гривой соснового леса. Утренняя охота была слабая, вечерки много добычливее.
Два вечера подряд, забираясь в болотину, поднимали вне выстрела большие стаи кряковых, которые шли в сторону залива точно над полоской пробивающегося через топь болота ручья. Уж очень заманчиво выглядели жирные крякаши, неспешно уходящие низом по проложенному маршруту.
На третий вечер муж, совершив обходной маневр, затаился на пути пролета стаи, а я, выждав оговоренное время, «поползла» в болото, как обычно. Но кроме нескольких бекасов, видимо, к осени совсем заплывших жиром, не проявивших привычной для них прыти, никого поднять не удалось. Что еще раз подтвердило непредсказуемость охоты на осеннем пролете.
Но на этом злоключения не закончились. Муж, решив, что на болоте делать сегодня больше нечего, благо время позволяло, направился на песчаную косу, обнажившуюся после спада воды, далеко вдававшуюся в залив, рассчитывая по темноте на удачу по пролетающим через полоску суши не только гоголям и прочей черноте, но и на возможную встречу с гусями, табунки которых наблюдали днем.
Чтобы быть во всеоружии при встрече не только с уткой, но и с более крупной дичью, в стволы заряжена «усредненная» дробь № 3. Видимо, патрон оказался слабоват, муж, сбив первым выстрелом крякаша, только проводил взглядом ушедшую утиную стаю, безрезультатно нажимая на спусковой крючок, автомат не перезарядился.
Решив переставить тормозное кольцо, охотник откручивает гайку с магазина, втулка, удерживающая пружину, срывается, и они вместе улетают в темноту вечера, делая самозарядку просто одностволкой.
Где уж найти ночью среди коряг пружину, бесцельно бродим по косе с четверть часа и зеваем налетевших совсем близко, молчком, четырех гусей. Вечер испорчен окончательно. Оставив отметку на приблизительном месте потери пружины, расстроенные возвращаемся на базу. Следующее утро начинаем с поиска «улетевших» частей ружья.
С выездом уже не спешили, на болото выбрались после рассвета, отоспались, хоть это утешение, впрочем весьма слабое. Спаниелю дана команда искать, и, не понимая зачем его хозяева топчутся на одном месте по песку, пес крутится рядом, обнюхивая коряги.
Но вот он задержался у ямки под торчащим корнем почерневшего от времени и воды пня. Удача: едва заметная на песке пружина из тонкой проволоки и рядом втулка – слава собачьему носу!
Ну, похоже, пошла полоса удач. Вечерка, свиязь буквально падает на стволы. Многочисленные стаи, делая облет, раз за разом смело налетают на выстрел. Тут и кряква, и шилохвость... Когда дичи много, то и стрельба идет уверенно.
Похоже хватит, и хотя утка продолжает идти, и светлый закат позволяет прицельно стрелять, но несмотря на протесты четвероногого помощника идем неспешно к машине, а кругом свист утиных крыльев, кряканье и всплески воды от садящихся на лужи уток. Уже на краю болота, переговариваясь между собой, из-за низкого леса на нас выходит табунок гусей.
Руки судорожно ищут в кармане патроны, звучат один мой выстрел и три мужа, удивительно, как он умудрился успеть засунуть столько патронов в автомат, два гуся валятся к ногам, а третий на отлет падает в кусты, куда за ним без команды устремляется спаниель. Минут через пять псина появляется с гусем в зубах, скорее волоча, чем неся, крупную добычу. Вот уж пролет так пролет – настоящий, валовый.
После такого вечера, несколько поостыв к утиной стрельбе, переключились на рыбалку. Хотелось поймать, в мечтах может быть и рекордный, а реально достойный экземпляр щуки.
Но трехкилограммовый барьер преодолеть не удалось, хотя на блесне пришлось подержать рыбину величины впечатляющей, и если бы немного везения да поболее умения и расторопности, мечта бы, может, и сбылась.
Закончилась наша охотничье-рыболовная вылазка достаточно необычно. Во время рыбалки высадились на островок, поросший густыми кустами ивняка, среди которых заметили полностью вылинявшего подранка селезня свиязи.
После долгого лазания и погони по кустам в исцарапанных об ветки руках оказалась весьма упитанная, с виду вполне здоровая, но, к сожалению, с неправильно сросшимся крылом утка.
Судьба свиязи была решена следующим образом: в коробке она проследовала до Москвы, далее «контрабандно» в дамской сумке проникла в зоопарк и была выпущена в пруд, на котором жили свиязи. Вот так необычно закончился один утиный сезон.