В ту пору в строй вошла прямая дорога от Иркутска до южной оконечности Байкала к станции Култук.
Два раза в сутки ходил местный поезд до истока Ангары по старой дороге. Отсюда мы хотели добираться до Иркутска.
Хозяйка буфета посматривала на нас с состраданием, наблюдая, как мы с неистребимым студенческим аппетитом уплетали борщ и гуляш, смаковали шампанское.
Это можно было себе позволить, ибо лесные блуждания, пища из рябчиков, беличьих задков и всего прочего съедобного в лесу сэкономили нам достаточную часть стипендии.
Более того, мы добыли почти сотню белок, пока добирались от Олхи до Байкала.За соседним столиком сидел благообразного вида дед и тоже внимательно следил за нами. Когда нас почти сморило после обильной еды и Александр начал поклевывать носом, дед подошел, поздоровался с нами.
— Небось, студенты? Охотоведы?
— Да. А как Вы определили?
— Это просто. Взяли бутылку «газировки», а осилили с трудом. И на понягах топоры привязаны, изготовленные по Пониной выучке. Охотоведы! Геологи, те покрепче будут, выйдут из леса — весь стол бутылками заставят. Да и они только с рюкзаками ходят. Чадят, дым столбом, и ножи казенной выделки. А у вас наш, таежный, но видно, что сами городские. Вот так-то, и у нас свои Шерлоки Холмсы имеются.
— Вот тебе и дед! Конан Дойла читывал!
— И как там наш Поня?
Читайте материал "С лайкой на медведя: почему не все лайки становятся медвежатницами"
Хотя мы и знали, что речь шла о нашем преподавателе Пантелеймоне Иннокентьевиче, все равно переспросили, кто это.
— Да Худяков!
— Жив-здоров, спасибо.
— Как он там? Не сильно достает?
— Нормально.
Мы все любили казавшегося немного странным, дотошного, ворчливого преподавателя, старавшегося вбить в наши головы основы таежной мудрости: в лесу все необходимое сделать своими руками и не как попало, а чтобы служило надежно.
Клички ему давали в зависимости от того, какое орудие промысла изучалось в то время. Клички были не обидные, а, скорее, напоминавшие анекдоты о Чапаеве и Петьке.
Более поздним поколениям студентов-охотоведов явно недоставало такого преподавателя. Не так давно нам встретился студент-практикант, который насадил топор пяткой вверх. Он долго потом оправдывался, что топор попался без язычка и не было видно, как насаживать.
Читайте материал "Нелегкий медведь: удача улыбнулась"
Вроде несложны таежные мудрости, но, не зная их, вы легко попадете в беду. От нелепой случайности, оттого что чему-то недоучился, под угрозой может оказаться не только здоровье, но и жизнь.
Разговор с дедом продолжался. На стол с дощатого потолка опустился на своей паутине не ко времени появившийся паук-крестовик. Дед бережно поймал его и бросил в угол: пусть, мол, живет, может, принесет кому-то приятную новость. Саша, улыбнувшись, заметил
— Наша новость известна: если Лешка не отметит посещение лекций, декан вызовет на ковер. Приятного будет мало. Не верю я в эти приметы.
— Не скажи, паря, — возразил дед. — По молодости я тоже не верил, все смеялся: как это не повезет, если баба с пустыми ведрами перейдет дорогу? А когда с самим случилось, начал верить. Сейчас на охоту только с осени малость побелковать езжу, да на пантовку с внуком.
А в молодости ярый был до охоты. Годов тридцать было, а я уже без одного сорок медведей добыл, да все больше по берлогам, чаще всего один.
Отец говорил: «Ты, Гришка, сорокового берегись — он роковой». А мне только смешно. Руки крепкие, ружье дедово — пехотинка, четырехлинейка. На двести шагов в теску с ладонь редко мимо стрелял. Патроны тогда еще казенные были.
Читайте материал "История одной встречи с медведем"
Берегли мы их и на солонцах по зверю самозарядными стреляли. Но то ли порох был не тот, то ли свинец твердый, а может, обертка пульная была не та, или осалка плохая, а только далеко били они хуже, да и гильзы рвало.
Поехал я по весне, к концу мая, пантовать. Зима в тот год затянулась, трава поздно пошла, а в хребтах на мысах только-только начала пробиваться. В реках заиграл хариус. Самое время на солонцы. Отсидел одну ночь на солонце — не пришел бык.
Долго сидел, думал, что к утру появится. Солнце поднималось, и решил я по мысу пробежаться: может, где какой бык припозднится? Уже весь склон обежал. Нет. В конце склона у подножья медвежонок по второму году ходит, почти у самого балагана.
Думаю: вот тебе и сороковой, сам в руки просится. Да и как у нас было-то? Первого зверя любого бей, а уж там мясо к мясу идет. Конечно, по весне маток не трогали.
Подошел шагов на пятьдесят. Сел. Выстрелил с коленки. Медвежонок упал, покатился вниз. Ну ясно: пуля с четырехлинейки любого зверя с ног свалит. Потом он подхватился и давай орать. Тут откуда ни возьмись сама. Всплыла на дыбы, нюхает, ищет.
Вроде бы не было ее, я смотрел. Наверное, в промоине паслась или лежала. Крутнулась, взяла дух и ко мне. А у меня гильза в стволе засела. Вот тебе и самозарядка! Пожалел на маленького казенный патрон тратить. Ну я за топор. Жду.
Она не добежала сажени три. Крутится туда-сюда — не успеваю головой за ней мотать. Видать, и сама боится. У меня тоже ноги в коленях трясутся. Отступаю задом. Допятился до лиственницы. Теперь не возьмешь. Легче дышать стало.
Читайте материал "О следах бурого медведя"
Медвежонок орет, а она то к нему, то ко мне. Только за деревом успеваю уворачиваться. Наконец изловчился, достал из пазушного кармана свинчатку, пустил по стволу, гильза вылетела. Перезарядился. Убил матуху.
Сел, не успеваю пот вытирать с лица — глаза заливает. Тут-то и страшно стало в поздний след. Когда крутился, некогда было пугаться. Пришел напарник. Добил медвежонка. Вот тогда и закурил первый раз. А страху натерпелся потом, когда обсуждал с напарником саму охоту. Вот тебе и не верь приметам! Не зря говорят: сороковой — роковой.
— А ведь пустая примета, — вдруг заявил Саша. — Матуха-то сорок первой была!
— Она-то сорок первая, вот сразу и упала. А он сороковой. Стрелял неладно, повысил на четверть с полусотни шагов — да сроду такого не бывало! Верь-не верь, а прижмет — поверишь.
Объявили, что на подходе поезд. Так и расстались убежденные в своей правоте. Да и какие приметы могли поколебать нас, для кого охота стала не только страстью, увлечением, но и делом всей жизни, профессией! К тому же сороковой медведь (роковой или нет) был для каждого еще далеко впереди. Если, конечно, был. Но одна примета все же сбылась.
Не зря черный паук опустился к нам, да еще с крестом. За трехдневные прогулы одного из нас лишили стипендии на месяц, в назидание другим. Коль отпрашиваешься на три дня, так не блуди по тайге целую неделю.
Распределяли «наказание» по возрастному принципу: кто старше, тот и виноват больше. Я оказался старше на целый месяц. Зато белок мы настреляли на целых три стипендии.
Читайте материал "Смешная история про добытого медведя"
На днях попала мне книжка прибайкальского коллеги Семена Устинова «Год и вся жизнь медведя». Прекрасно написана книга, оригинальный материал. Вот только роковым Устинов считает сорок первого медведя.
Что это? Какая-то всеобщая забайкальская путаница с определением порядкового номера «рокового» медведя или отголосок начала войны с Германией в 1941-м? Не знаю. Да и какая разница! Ведь медведь есть медведь, и «роковым» для охотника может оказаться любой из зверей.