Таинственный гостьПреподаватель Оренбургского авиационного училища Ходынский обмывал повышение очередного звания, совпавшее у него с днем рождения. Приглашенные, в основном молодые летчики-сослуживцы, пришли точно в назначенное время. В уютной квартирке новоиспеченного капитана сразу стало тесновато. Можно было бы уже сесть за стол, но запаздывал один гость, без которого начинать не решались. Наконец он появился. Вежливо со всеми поздоровался, троекратно расцеловав именинника. Те, кто не знал пришедшего, с любопытством разглядывали его. В нем не было ничего особенного: сухонькая фигура среднего роста, одет скромно. Обычное лицо: реденькая русая бородка, прокуренные усы, правда, высокий лоб и внимательные серые глаза. Небольшие крепкие руки с пальцами музыканта-виртуоза держали какой-то плоский прямоугольный предмет, завернутый в старые газеты и перетянутый шнурком.
– Вот Вам, голубчик, мой скромный дар, – сказал он тихим, ровным голосом и протянул сверток виновнику торжества.
– Потом рассмотрите.
Однако капитан Ходынский, подбадриваемый дружными возгласами собравшихся, явно не желал откладывать знакомство с загадочным объектом на потом. Сняв обертку, представил его взорам гостей. На мгновенье воцарилась тишина. За ней последовал взрыв восторженных восклицаний.
И было от чего! На среднего размера холсте развернулась псовая охота во всей ее несравненной красе. Загнанный резвыми борзыми волк в яростном отчаянии пытается слезть узкой, заросшей кустами балкой. Но вряд ли ему это удастся: окружившие матерого злобные борзые в победных позах предвкушают жестокую схватку. Совсем рядом на взмыленном коне торжествующий стремянный с арапником в руке, готовый оглушить зверя. Еще немного – и «серый помещик» займет свое место в тороках.
Никто из присутствовавших никогда не видел ничего подобного и уж, конечно, не участвовал в травле волка. Тем не менее впечатление от увиденной сцены было столь велико, что на какое-то время все забыли, зачем они собрались. Сам Ходынский с гордым видом поставил подарок на старенький комод, осторожно прислонив его к стенке. Возбужденный народ задвигал стульями.
Постепенно застолье перешло в привычное для нашего народа русло. Автор картины не мог тягаться с крепкими, ладно сложенными летчиками. Выпивал мало и часто выходил на лестницу с папироской. В общей беседе почти не участвовал, суховато и односложно отвечал на вопросы, хотя было заметно, что компания ему нравится. Молодой задор подгулявших офицеров пробуждал в его памяти что-то потаенное. Для такой сдержанности, видимо, имелись причины. Страна вошла в 30-е годы со всеми их особенностями, теперь хорошо известными. Шестидесятилетний художник Тихменев привыкал к новому. Вообще-то, строго говоря, его жизнь не содержала ничего таинственного, кроме, может быть, отдельных эпизодов, о которых он предпочитал не распространяться. Себя помнил лет с четырех-пяти. О том, что было раньше, естественно, узнал от родителей.И жить торопится...Когда полковник Александр Дионисиевич Тихменев получил назначение в захолустный город Сумы Харьковской губернии на должность командира 13-го пехотного резервного батальона, он не очень огорчился. Ведь с ним ехала его законная любимая жена Екатерина. Она ждала ребенка. Муж надеялся, что будет сын. Так оно и случилось 8 августа 1869 года. А 17-го числа восприемник, поручик того же полка Петр Николаевич Степанов, принял из купели от совершавшего таинство крещения священника Дмитрия Никулинцева десятидневного ребенка, нареченного именем Евгений. Выступавшая в образе крестной матери вдова надворного советника Аграфена Васильевна Поплевина помогла запеленать младенца. Из церкви Рождества Богородицы участники святого обряда направились в дом Тихменевых. Полковник сиял и щедро угощал всех осчастлививших его своим присутствием.
Мальчик рос смышленым, учился неплохо. И хотя физически не выделялся, отец рассчитывал, что Женя все-таки пойдет по его стопам. «В конце концов Суворов тоже не был геркулесом», – рассуждал он. Александра Дионисиевича произвели в генерал-майоры, и семья переехала в Петербург в просторную квартиру на Разночинной улице. У Евгения появился брат Алексей. Шли годы. Наступил момент выбора профессии.
Проходивший медицинское освидетельствование по призыву 1890 года Евгений был «признан совершенно неспособным к военной службе, а потому освобожден от нее навсегда». Получив такой суровый вердикт Санкт-Петербургского Городского по воинской повинности Присутствия, Тихменев собрал все необходимые документы, включая полицейское свидетельство о благонадежности, и в августе 1891 года обратился в Правление Императорской Академии художеств с прошением принять его «в число вольнослушающих по батальной живописи».
В сентябре того же года его приняли в гипсо-головной класс, в октябре перевели в гипсо-фигурный, а в феврале 1892 г. – в натурный. Трудно с достаточной точностью объяснить истинные причины столь частой смены направлений ученика, но получение им малой и большой серебряных поощрительных медалей за рисунки с натурщиков свидетельствовали о признании несомненных способностей академиста. Он быстро впитывал необходимые знания, беря уроки у лучших преподавателей Академии, в том числе у знаменитого баталиста Б.П.Виллевальде.
Во II полугодии 1894 года при невыясненных обстоятельствах Евгений перестает посещать занятия и его исключают из Академии с формулировкой «уволен за неуплату денег за право посещения классов». Само собой разумеется, что не отсутствие финансовых средств побудило способного слушателя прервать учебу в ИАХ. С детства окунувшись в природу и пристрастившись к охоте, он скорее всего просто посчитал, что после трехлетней академической выучки способен начать самостоятельную творческую практику.
Судите сами. В 1890-е годы петербургские писчебумажные магазины уже наперебой предлагали покупателям картины Тихменева, как правило, с конными охотниками. Цены на них колебались в пределах от 35 до 50 рублей, живопись еще страдала известной долей дилетантизма. Но кисть была очень бойкой и способной потрафить определенному кругу невзыскательной клиентуры, а потому его произведения раскупались охотно. Это несколько напоминало ситуацию с работами С.Ворошилова в Москве, но Тихменев в тот период, кажется, был еще более плодовитым. Евгений явно торопился жить и чувствовать спешил. Неопытный живописец не отличался достаточной разборчивостью и в выборе коммерсантов, сбывавших его продукцию. Даже такая сомнительная личность, как Федя Смирнов, в своем магазине напротив Александровского рынка пытался приторговывать тихменевскими охотничьими картинками, что, без сомнения, мешало созданию солидной репутации начинающему художнику.
Как известно, молодость – недостаток, который с возрастом проходит. Тихменев много работает, совершенствует технику, часто путешествует по России, участвует в различных экспедициях. Набирается жизненного опыта, ближе знакомится с натурой, становится запальчивым охотником. В родной Петербург привозит кипы зарисовок, этюды, эскизы. В первые полтора десятилетия XX века Евгений Александрович старается не пропустить ни одной осенней выставки в столице и Москве. Анималистический жанр, главным образом охотничья сюжетика, всецело увлекает его («На медведя», «Лоси», «Попался», «Охотничий пейзаж», «На поисках», «Осенний пейзаж», «Лиса», «Рысь», «Тетерева» и многие другие).
Художник, искренне восхищавшийся медведем еще по детским сказкам, оставил нам целую сюиту «медвежьих» картин. По ним фактически можно проследить все этапы добывания грозного зверя. Из известных шести спортивных способов этого дела Евгений Александрович чаще всего изображал охоту на берлоге. Такие охоты проводятся, как правило, зимой, причем предпочтительнее в холодную, морозную погоду, когда «лесной царь» облежится и погрузится в глубокий сон.
«Задорные собаки подняли мирно спавшего топтыгина, и он, преисполненный злобной ярости, кидается на потревоживших его врагов. Этот драматический момент с необыкновенной экспрессией отображен на удачной картине Е.Тихменева «У берлоги», – одобрительно заключал рецензент в журнале «Родина».
В другой сцене охотник с двумя лайками осторожно подбирается к берлоге, стараясь преждевременно не потревожить косолапого сонливца.
Случается и по иному: лайки подняли медведя из его зимней кельи. Бурая громадина их страшит, и они пока не решаются приблизиться к ней, а только облаивают.
При охоте на берлоге считается нежелательным участие более трех человек. Каждый из них в момент возбуждения мечтает отличиться и первым сразить зверя, что может кончиться несчастным случаем. На одной из своих картин живописец представил вариант, когда два охотника вышли на промысел с парой лаек. Одна чуть не до хвоста залезла в чело берлоги. Другую пока сдерживает охотник с длинной пикой. Его друг стоит рядом с ружьем наготове.
Эпитеты, которыми принято награждать медведя в повседневной жизни, порождены незнанием повадок этого животного. На самом деле он очень быстр, ловок и достаточно опасен. Тихменев, бесспорно, отлично изучил медвежьи повадки. Еще две работы подтверждают это. На одной из них то ли неосторожный, то ли неопытный медвежатник не справился с подъемом зверя, подмявшим его. Не исключено, что подвели лайки; недостаточно смелые и злобные, они не остановили ход медведя своими наскоками и хватками. Остается надеяться, что напарник, целящийся в голову рассвирепевшего великана, поразит его и спасет беднягу.
Но бывает и хуже. Раненый медведь навалился своим весом на жертву, а свидетель драмы, почему-то безоружный, в страхе убегает, бросив товарища в беде.
Наверное, «для разрядки» Евгений Александрович подарил нам вид мирного шествия беззаботной медвежьей семьи по лесу и «прогулку» медведя-шатуна в зимнем бору.
Пока Е.А.Тихменев странствовал, охотился и писал, рядом с ним незаметно подрастал Алеша. Он по-прежнему почитал старшего брата, старался ему всячески помочь, угодить, чем-то порадовать. Став классным столяром-краснодеревщиком, искусно мастерил музыкальные инструменты, различные деревянные поделки. Кроме того, этюдники, раздвижные подрамники, словом, то, что могло пригодиться «семейному» художнику. «Семейному», конечно, условно, потому что, будучи вечно в разъездах, Евгений все не находил времени, чтобы свить собственное гнездо. Как нередко бывает, молодые опережают наставников. Женившись, Алексей скоро заимел сына, а брат получил племянника.
Ну, а дед, давно вышедший в отставку в чине генерал-майора, по мере сил помогал детям. Дворянское происхождение его открывало двери в состоятельные петербургские дома и усадьбы, где Евгений Александрович черпал неоценимые впечатления от еще сохранившихся псовых охот. Им выполнено множество работ, поражающих правдивостью и живописностью изображения этого старинного увлечения («Охота на волка с борзыми», «Охота с гончими собаками», «С борзыми», «На зайцев», «Погоня за волком» и др.). Число подобных произведений не поддается точному определению. Почти каждый год они появляются на аукционах, салонах, в антикварных магазинах. Есть надежда, что этот процесс продолжится, к радости охотничьей души.
У Тихменева есть и так называемая «лосиная» серия. Лось не любит чащи и даже избегает в ней кормиться. Вот почему Евгений Александрович, как правило, «размещал» лосиное семейство в местах с хорошим обзором. Окруженные лайками рогачи у него тоже выходят на открытое пространство, с редкими деревцами и невысоким кустарником. Простой перечень картин художника, далеко неполный, с изображением лосей свидетельствует о его явной симпатии к этим лесным обитателям («На лося», «Охотничий пейзаж», «Лоси в лесу», «Лоси весной», «Лось» и др.).
Тихменев старался никогда не расставаться с двустволкой, будь то экспедиция, путешествие или даже этюды на пленэре. И ружейная охота по перу не раз служила сюжетом для его полотен. В дичных уголках, как утверждал И.С.Тургенев, пейзажем любоваться некогда. Желание добыть редкую птицу заслоняет чисто эстетическую сторону нашего увлечения. Но в Евгении Александровиче живописец нередко побеждал охотника. Порой, подойдя совсем близко к поющему глухарю, он откладывал в сторону ружье и начинал спешно зарисовывать увлекшуюся «точением» птицу. Как упоительна природа пробуждающегося апрельского леса на картинах Тихменева!
Столь же выразительны у него сцены охот с подружейными собаками на болотную и боровую дичь, привала охотников у стога сена, кормящихся тетеревиных выводков и т.д. Собаку он знал прекрасно. Умел показать ее в движении, стойке, на отдыхе. Трудно сказать, какой породе отдавал предпочтение, потому что рисунок борзой и лайки, а также сеттера, пойнтера или гончей выполнен с одинаковым умением.
Стараясь быть независимым в творческом отношении, Тихменев не принимал заказы. С ростом мастерства и популярности художника цены на его произведения значительно выросли. И хотя он был вынужден сбывать их через посредников, материальных затруднений не испытывал. Круг заинтересованных в приобретении тихменевских художеств расширялся. Появились и солидные покупатели. Некоторые картины уходили за границу. Критика чутко отреагировала на изменившуюся конъюнктуру и стала слегка «подхваливать» модного автора. Воспроизведения его работ регулярно печатались в журналах «Нива», «Родина», «Искры».
Трудно сказать, как сложилась бы дальнейшая судьба благополучного живописца, но не все зависело только от него самого. Россия встала на путь великих перемен, которые братья Тихменевы восприняли не как дворянские дети, а как представители народа, выбравшего новый путь. Оба остались в Петрограде. Разного рода сложности жизни только сблизили их. Евгений Александрович скрашивал свое одиночество в еще более тесном общении с семьей младшего брата. И в 1920-е гг. продолжал трудиться, тем более что быт потихоньку налаживался. Подрабатывал иллюстрированием детских книг. Радовался, что интерес людей к искусству, в частности к живописи, не угас.В ОренбургеПлемянник Е.А.Тихменева вырос и стал летчиком. В 1928 году Ленинградское Военно-авиационное училище летчиков-наблюдателей, в котором сын Алексея Александровича преподавал тактику, переехало в Оренбург. Евгений Александрович отправляется туда вместе с семьей брата. Вскоре находит приют в доме, принадлежавшем художнику В.Ф.Никитину на Красной площади-угол Пугачевской. Затем устраивается в Оренбургский ДКА (Дом Красной Армии) на должность художника-оформителя. Нагрузка оказалась большая, и он очень утомлялся. К тому же огорчало отсутствие настоящего творческого начала.
Новость о приезде в Оренбург знаменитого анималиста и баталиста быстро разлетелась по городу. Директор краеведческого музея пригласил его поработать над историко-революционной тематикой.
Оренбуржье было ареной ожесточенной гражданской войны в течение 1918-1919 гг. И так получилось, что питерскому гостю выпала роль создателя первых крупных полотен, посвященных этим событиям. Оренбург еще не был в тот период областным центром, и музей не располагал крупными средствами для оплаты труда своих сотрудников. Несмотря на скромные гонорары, Тихменев успешно справился с заданием, написав оригинальные картины на заданную тему. Уже в 1931 году им было написано сложное эпическое полотно «Салмышский бой». Надо сказать, что из-за отсутствия светлой и удобной мастерской автор писал его на лестничной площадке третьего этажа музея с очень низкими окнами и потолком. Художник вынужден был сидеть чуть ли не на полу для письма нижней, самой трудоемкой, многодельной части панорамы. Но Евгений Александрович стойко мирился с этими неудобствами, а ведь ему в ту пору перевалило за шестьдесят. Многие оренбуржцы специально приходили посмотреть, как работает мастер. Художник М.Яновский, в частности, вспоминал, как Тихменев «рисовал простым графитным карандашом «Фабер» и углем на холсте». Быстро и четко, без помарок строил всю эту сложную батальную ситуацию, где смешались люди и кони, пулеметы и пушки, штыки и шашки, земля, лес и вода в смертельной междоусобной схватке...
Совершенное знание автором анатомии человека и животных, живой военной среды, природы и оружия в полной мере проявилось при создании этого произведения. Всадники и кони были индивидуализированы, ничего не повторялось – ни типаж, ни позы. Все изображалось в движении, взаимосвязанном и взаимозависимом. Линии в рисунке и мазки в живописи были настолько точны и экономны, что художник почти никогда не делал поправок. Чтобы не получилась грязь, никогда не записывал неудачные места, а выскабливал ненужное и писал по чистому.
Он выполнил еще целый ряд работ на революционные сюжеты. Однако баталист никогда не доминировал в его даровании. Не имея возможности по возрасту выбираться регулярно с ружьем в охотничьи уральские угодья, живописец по памяти или с помощью воображения позволял себе «тряхнуть стариной» и в Оренбурге. Среди таких экспериментов, например, оказалось большое полотно «Встреча сибирских казаков – охотников с уссурийским тигром». Эта таежная драма написана лишь по описанию действительных событий. Но как верно и впечатляюще она воплощена. И люди, и зверь, и тайга – все живет!
Кто-то из видавших виды военных усомнился, правильно ли нарисованы темные полосы на рыжей шкуре тигра. Тогда принесли из библиотеки Брема и убедились, что ничего не напутано, хотя и писалось без оригинала.
Всех также поразил цикл картин «Соколиная охота», сделанный для ДКА, где с этнографической и краеведческой точностью изображены казахи-охотники в халатах и лисьих малахаях на крепких, типичных конях. И ловчий беркут, то спокойно сидевший на локте охотника или луке седла, то встрепенувшийся и готовый рвануться за зверем. Вот яростно сверкая очами, схватил он мощными когтями степного хищника – серого волка за загривок и крестец, готовясь выклевать глаза своей добыче.
Полупустынная типчаковая степь Казахстана написана так, что любой ботаник мог бы изучать по картине флору этого района.
В конце концов Е.А.Тихменев вполне прижился на новом месте. Смена бывшей столицы на маленький городок не угнетала его. Огорчало лишь то, что он не мог теперь трудиться так же интенсивно, как в молодые годы. Не замыкался в себе и не проявлял высокомерия к коллегам, которые несомненно уступали ему по уровню подготовки. В городе действовало Оренбургское отделение Ассоциации Художников Революции (АХР). На собраниях общества часто спорили о декоративных и колористических задачах, о «новаторских» поисках. Старший всех по возрасту Тихменев не разделял футуристских «заумностей». Во время дискуссий молча покуривал, а свою приверженность реализму утверждал не словами, а каждодневным трудом. В двух выставках АХР 1930 и 1932 гг. принял участие. На обсуждениях работ все-таки время от времени высказывался. Его оценки считались наиболее авторитетными и пользовались всеобщим вниманием и уважением. Это и понятно. Большинство оренбуржцев имели среднее художественное образование и с почтением относились к академической школе.
Почти все свободное время проводил с братом, помогавшим ему и в быту, и в работе. Евгений Александрович «шефствовал» над племянником, который делал любительские рисунки пером и акварелью на темы из армейской жизни, сатирические и политические плакаты. Частенько заводил разговор об охоте.
– Помнишь, Алеша, мою картину «Глухариный ток»? Не стал я тогда стрелять. Я ведь раньше добывал глухарей. Зачем, думаю, зря их истреблять. Пусть живут. И теперь не стал бы, но подойти поближе, посмотреть, послушать... Как ты думаешь, смогу еще?
– А почему нет, – успокаивал его Алексей.
После таких бесед Евгений Александрович вдохновлялся, брал карандаш и зарисовывал какие-нибудь охотничьи сценки «от себя»: так прочно и глубоко они жили в его памяти.
Однажды в какой-то интеллигентской компании Тихменев изумил присутствовавших до крайности. В беседе между делом взял да и набросал рисунки всех известных пород охотничьих собак, а потом лошадей. От арабского скакуна до монголки и лошади Пржевальского с точной передачей экстерьера каждой.
Он и в юности не мог похвастаться отменным здоровьем. К шестидесяти пяти оно и вовсе ослабло, причем особенно его угнетало ухудшение зрения. Когда почувствовал себя совсем плохо, перестал выходить из дома. Брат и друзья навещали и поддерживали его как могли. Портретисту Андрею Яковлевичу Барановскому, дружившему с Тихменевыми, пришлось быть у Евгения Александровича в последний день и час его жизни. Буквально у него на руках он и скончался в сентябре 1934 года от кровоизлияния в мозг.
Алексей Александрович очень горевал; рано брат оставил жизнь... еще мог поработать бы и пожить...
В последний путь Е.А.Тихменева проводили сотрудники музея, художники, офицеры, неизвестные поклонники его таланта.Будет житьВ очерке М.Яновского об «Оренбургском музее краеведения» (1970) говорится, что «оренбуржцы... чтут светлую память художника – гражданина Евгения Александровича Тихменева».
Автор теплых, проникновенных слов сообщает о том, что в краеведческом музее бережно хранятся «революционные» произведения Тихменева, а в отделе Природы – два небольших рисунка: «Сраженный лось» (карандаш) и «Лоси» (акварель).
Вместе с тем отмечается, что в вышедших из печати двух монографиях об оренбургских художниках прошлого и настоящего Евгению Александровичу места не нашлось. М.Яновский недоумевает, почему такой живописец обойден вниманием литераторов в то время, как «он оставил в наследство нам художественные произведения героической революционной эпохи... и является вдохновляющим образцом...»
Эти справедливые строки написаны даже без учета того, что Е.А.Тихменев создал десятки, если не сотни, чудных картин, в которых вдохновенно воспел русскую охоту во всем ее многообразии.Как же мы чтим память «живописца революционной эпохи»?
После смерти художника его произведения экспонировались единожды на Выставке казахского искусства в Москве в 1936 году. Картины Е.А.Тихменева «На току» и «Затравленный волк» значатся лишь в каталоге Иркутского областного художественного музея за 1952 год. В 2001 году мне не удалось обнаружить его фамилии ни в одном словаре, энциклопедии или монографии.
Он почти неизвестен современным искусствоведам, располагающим о нем лишь скудной информацией. В одном заключении, составленном недавно в связи с экспертизой работы Е.А.Тихменева, откровенно говорилось, что «... в литературе отсутствуют сведения о биографии ныне практически забытого художника».
Хочется надеяться, что настоящий рассказ в какой-то мере поможет вспомнить, а многим открыть имя еще одного талантливого русского живописца.