Свернули с трассы на восток на старый профиль. Автомобиль с натугой преодолевал глубокие промоины и колдобины. С трудом пересекли мористый правый приток Ыстынаха, заросший кустарником карликовой ивы и березы. В редком сосняке повернули налево на старую объездную дорогу. Выгрузились, не доезжая до ключа пару километров.
Рядом с дорогой поставили самодельную палатку средних размеров; посредине установили на два сырых березовых бревна жестяную печь-экономку. Ее достоинство я оценил в первую же ночь; регулируя поддув, мы контролировали интенсивность горения лиственничных дров, что позволяло поддерживать комфортную температуру в палатке. К тому же резко уменьшалась потребность в дровах.
Печь находилась между двумя постелями, уложенными на еловые ветки вдоль бортов палатки, тепло поступало спящему прямо под бок.
До конца дня напилили и накололи лиственничных дров, обустроились, изготовили из еловых веток и сухой травы уютные лежки для собак.
Мой напарник признавал только охоту на лося. У него три зверовые лайки: одна рыжая, среднего роста с едва заметными признаками «дворянских» кровей, а две – черно-белого окраса чистокровные лайки якутского разведения. Своих собак Иван нахаживал только по лосю, и получились прекрасные зверовые собаки. Но об этом знал только он и его бывший напарник. В целях конспирации ни один промысловик никогда не хвалит своих собак. На праздный вопрос: «Как работают твои собаки?» – спрашивающий получал неизменный ответ: «Прекрасно идут на колбасу и вареное мясо!» А уж жена прожужжала уши всем соседям:
– Ивановы дармоеды разорили семью, и зачем только он их держит.
У меня восточносибирская лайка, четырехлетний кобель Байкал – отличный соболятник, среднего роста, родом из иркутской деревни Шивыкан, славящейся отличными собаками.
Ночь, по якутским понятиям, была теплой, где-то около пятнадцати градусов ниже нуля. Спать в палатке в такую погоду одно удовольствие: ни комаров, ни мошки. Вокруг такая тишина, что слышно, как падают на брезент невесомые снежинки, убаюкивающе потрескивают в печи дрова, да где-то рядом скребутся неугомонные мыши. Воздух чист, свеж и напоен таким обилием таежных ароматов, что кружится голова, а во всем теле – приятная невесомость.
В теплой утробе палатки мир и покой. Даже не верится, что всего несколько часов назад на этом месте неспешно бродили лоси, нередко к ним серой тенью крались волки, спокойно бегали соболя и другая лесная живность. Всего один миллиметр брезента отделял меня от таинственного мира глухой тайги. При нашем вторжении в этот мир все живое потеснилось и зажило снова своей обычной жизнью.
Утром после плотного завтрака отправились на охоту. У меня охотничий нарезной карабин калибра 8,2 миллиметра, купил я его в Ленске, в магазине за четырнадцать с половиной рублей. Карабин, разумеется, не чета современному «Вепрю», но какова цена? Заработная плата в то время у меня была без северных надбавок около трехсот рублей.
На востоке чуть просветлело небо. Зыбкий дым стелился над землей, вяло цепляясь за ветки чернеющих в предрассветной мгле деревьев. Через час пасмурный теплый день поголубил далекие таежные дали. Шли по профилю на юг сквозь светлохвойную тайгу.
Я вел Байкала на поводке, собаки Ивана бежали впереди нас. В одиннадцать часов мы повернули на пересекаемый профиль на восток. Все чаще попадались куртины соснового бора, где на снегу было много следов глухарей. Я спустил Байкала с поводка. Он сразу же убежал в бор и через десяток минут облаял глухаря. Иван передал мне свою «тозовку». Без особого труда я добыл отливающего синевой глухаря.
– Прекрасный супец сварим, – радостно заметил Иван, увязывая тяжелую птицу в поняжку.Мы пересекали довольно много старых лосиных следов. Я лелеял надежду встретить свежий соболиный след, но в этот день мы ничего интересного не обнаружили.
По сравнению с горной тайгой отрогов Кузнецкого Алатау, где я охотился до этого, местная тайга произвела на меня не самое благоприятное впечатление своим однообразием, угнетенным состоянием невысоких лиственниц и сосен, прозябающих на скудных почвах вечной мерзлоты. Впечатление усугубляли обширные болота, по-местному мари, тянувшиеся на многие десятки километров. Правда, такая тайга занимала северную часть района. На юге преобладала высокоствольная тайга из кедра, лиственницы и сосны. На крутых скалистых берегах Лены она величественна и красива в любое время года.
Ночью выпала перенова. Тайга, укутанная свежим снегом, представляла собой чистый лист, без автографов лесных обитателей, что всегда вселяет в душу охотника надежду на удачу. Меня поразило наличие большого количества профилей и зимних дорог, вернее, автомобильных следов. В тайге их пробили охотники и сейсморазведчики. Мы осторожно продвигались вдоль ключа по одной из них. Слева простиралась широкая ерниковая марь, справа низкоствольные сосняки.
Снега было мало, шли мы легко и споро; воздух, напоенный смолистым ароматом, бодрил, а нехоженый лес радовал глаз.
Мое внимание привлекли Ивановы собаки, убежавшие в бор и быстро вернувшиеся назад. Пройдя сотню метров по сосняку, я обнаружил, что они затоптали свежие соболиные следы. Иван остался варить чай, а я спустил с поводка Байкала. В бору гнать соболя одно удовольствие: ноги не тонут во мху, захламленность минимальная, видимость на сотни метров. Через четверть часа я мчался на призывный лай Байкала. Соболь затаился на златокудрой сосне. До чего же красив был мой первый якутский соболь! Светлый, с рыжим отливом, словно небесная звездочка, притаившаяся среди зеленых ветвей сосны.
Иван был весьма удивлен и обрадован быстрой добычей ценного трофея. Он со своими собаками даже и не помышлял о такой добыче.
Мы так и не встретили лосей, хотя давние их следы встречались часто. В старых гарях за многие годы молодые тальниковые ветки были объедены начисто, от чего кустарник засох. Несомненно, мы находились в зимних лосиных стациях.
Вечером Иван сварил из глухаря отличный суп. Я снял шкурку с соболя, вырезал все железы и выбросил, выпотрошил тушку и отварил, добавив крупы. Получился неплохой корм для собак. Зверовые собаки отказались от соболиного мяса, а мой пес с удовольствием расправился с варевом.
Новый день был непогожим, снежным. В такую погоду звери много не ходят. Но мы не теряли надежду на удачу. Светлохвойная тайга пронизана узкими лентами ельников вдоль маристых ручьев. На едва заметных возвышенностях зеленые куртины сосняков и рядом серо-коричневые массивы лиственницы – основной лесообразующей породы района. Довольно часто на опушках бора попадались молодые сосны с голыми верхними ветками, хвою с которых объели глухари.
Судя по следовой активности, соболя было мало, хотя защитные и кормные условия для него хорошие: старые низовые гари заняты сплошными голубичниками с сохранившейся темно-синей ягодой, в сосняках обилие брусники; в лесной подстилке множество мышевидных – основного корма в зимний период.
Такое положение объяснялось тем, что промысловая численность соболя в Якутии в начале семидесятых годов была относительно высокой только в южной, темнохвойной, тайге. Постепенно соболь стал осваивать северные территории, его ареал со временем из очагового превратился в сплошной.
В полдень в светлом бору мы развели костер, сварили чай и подкрепились хлебом с разогретым на костре свиным фаршем. Фарш настоящий, с настоящим розовым мясом без лишнего жира, сои и прочих растительных добавок! В те времена Якутия имела свой Комитет Севера, который осуществлял снабжение населения качественными продуктами питания и товарами народного потребления.
Взбодренные крепким чаем и отдыхом, вышли на возвышенный берег небольшого ручья. Из соснового подроста вылетел глухарь, пересек долину ручья и с шумом уселся где-то невдалеке на дерево. Байкал заинтересованно наблюдал за ним. Спущенный с поводка, он быстро отыскал матерую птицу. Чтобы не таскать лишний груз, я быстро ощипал глухаря, ибо парная тушка легко отдает пух и перо. Затем выпотрошил, а голову и внутренности отдал собакам.
К вечеру в старой гари нам повезло, в голубичнике встретили свежайший след старого соболя. Очень быстро Байкал загнал его на высокую лиственницу. После выстрела зверек, цепляясь за ветки, попал в пасть поджидавшего его Байкала.
Снегопад прекратился. На западе появилась полоска светлого неба, что предвещало на следующий день ясную погоду.
В заросшей гари на краю ручья мы встретили вчерашние жировочные следы лосихи с телком. Время было позднее, решили не торопиться и отложить охоту на следующее утро.
Совсем рано вышли к гари, где по нашим расчетам должны быть звери. Лучи восходящего солнца окрасили верхушки деревьев в светло-розовый цвет, и сразу снег на их ветвях засверкал алмазными искрами. Прелестное утро радовало глаз буйством красок, живительный воздух бодрил, хотелось, чтобы это чудесное утро никогда не кончалось. Меня не покидало радостное предчувствие. Я был уверен, что охота на лосей будет удачной. Мне еще не приходилось добывать этого мощного и красивого зверя. Я хорошо знал его биологию, основные способы охоты и был наслышан об агрессивности раненого или загнанного «в угол» лесного исполина. Радость переполняла меня. Я страстно желал только одного – найти и увидеть зверя, а все остальное сообразуется по ходу дела. Уходя в тайгу на долгие месяцы, я всегда был уверен, что со мной ничего плохого не случится. Эта уверенность не была безрассудной. С детства я не мог жить без леса, без охоты; исподволь готовил себя к настоящей охоте: занимался спортом, штудировал всю охотничью литературу, которую мог отыскать. В седьмом классе твердо решил учиться на охотоведа. Учеба в институте дала теоретические знания и практическое участие в промысловых охотах в Восточной Сибири; привила очень важный принцип – изымать из живой природы можно только определенное количество представителей животного и растительного мира, чтобы не подорвать их воспроизводство! Мы соблюдали величайшую осторожность, всех собак вели на поводках. Даже пересекая свежий след соболя, не прельстились его преследованием. Стоило мне спустить Байкала, как через полчаса зверек был бы в наших руках. Лес начал редеть, мы вышли к небольшому ручью, поросшему ерником. На противоположном склоне когда-то прекрасный сосновый бор после пожара представлял жалкое зрелище из редких обуглившихся стволов, тоскливо уставившихся в холодное небо, поваленных полусгоревших деревьев и бурелома. Пожар был давно. В подросте главенствовали молодые березки и осины, кое-где тальниковые кусты. Они-то и привлекали лосей как основной корм.
Гарь была труднопроходимой, мы осторожно шли вдоль ручья на юго-восток в поисках зверей или их свежих следов. Примерно через полтора часа наш путь пересек профиль, мы свернули на него. С левой стороны профиля была гарь, с правой сосновый бор, постепенно сменившийся лиственничником с примесью березы и осины. Примерно через два километра мы встретили два свежих лосиных следа – лосихи с лосенком. К нашей радости звери покинули гарь, двигаясь на юго-восток. Иван отпустил своих собак, а Байкала взял на поводок. Он считал, что его собаки отлично «сработались» по зверю, а Байкал только помешает.
Лайки дружно встали на след и исчезли в тайге – я за ними. Иван специально отстал, чтобы не мешать. С интересом рассматривал следы лосей, пытаясь по ним представить их поведение. Звери вели себя беспокойно. По-видимому, мы подшумели их в гари, где-то около ручья. Лосиха шла первой, за ней бычок-сеголеток. Он иногда отвлекался на молодые ветки тальника, забегал вперед матери. Корова часто останавливалась, поворачивала назад костистую голову; ее большие уши, покрытые с внешней стороны грубым, а с внутренней густым мягким волосом, вращались в разные стороны.
В молодом лиственничнике лосиха услышала преследование. Инстинкт самосохранения подсказывал испуганной матери, что это, скорее всего, самые жестокие ее враги – волки. Волны страха пробегали по ее телу. Вся ее материнская сущность была направлена на спасение родного чада – она погнала телка впереди себя. Но силы и возможности были неравные. Через несколько километров телок начал уставать, от страха он льнул к сильному боку матери. Лосиха увидела, что преследователи собаки, а не волки, и несколько успокоилась. Собаки забежали впереди зверей и остановили их.
С учащенно бьющимся сердцем я начал скрадывать лосей. Передо мной была лесная поляна, в средней части которой, в куртине молодого лиственничного подроста высотой полтора – два метра, собаки «держали» лосей. Я осмотрелся. Освещенная солнцем куртина была как на ладони. Среди мелколесья звери крутились призрачными тенями. В такой чаще стрелять невозможно – пуля не достигнет цели. Собаки лаяли вяло, по очереди, с длительными, в несколько секунд интервалами. Я даже раздосадовался на них – как же мне подкрадываться к лосям?
Одновременно я восхищался изумительно талантливой работой зверовых лаек. Они взяли зверей в треугольник, спокойно сидели на задних лапах перед желанной добычей и изредка по очереди лаяли. Когда лосиха пыталась вместе с телком вырваться из круга, одна из собак вскакивала с лаем и преграждала ей путь. Вторая то же самое проделывала перед мордой телка, имитируя нападение. Лосиха сразу же возвращалась защищать свое дите. До меня доносился глухой шум раздвигаемых зверями веток да ленивый лай собак.
Водворенные на прежнее место, лоси останавливались, создавалось впечатление, что они как бы успокаивались. Лайки принимали привычную диспозицию и тоже притворно успокаивались. Мирным поведением они усыпляли бдительность своих жертв. Лосиху такое положение не устраивало, на основе генетического опыта предков она предчувствовала, что добром это не кончится, и раз за разом, пригнув голову, бросалась на ближайшего врага, и все повторялось сначала. Напуганный телок боялся покинуть спасительную чащу, дрожа всем телом, жался к теплому боку матери.
Собаки тоже были опытными – не лезли на рожон, не хотели рисковать своими жизнями, да и не могли самостоятельно завладеть желанной добычей. Лайки не торопили события, но решительно пресекали любую попытку зверей вырваться из чащи. Они терпеливо ждали хозяина, который громом из своей «палки» опрокинет обреченных зверей.
Когда лосиха в очередной раз бросилась за собакой в противоположном от меня направлении, я, пригнувшись, сделал десяток шагов к зверям. Ближняя ко мне собака заметила мое приближение и активно атаковала телка. Заботливая мать ринулась за нахалкой, та, играя в поддавки, побежала прямехонько ко мне. На краю куртины лосиха остановилась от меня метрах в тридцати. Это был красивый и могучий зверь темно-коричневого окраса. Глыба мышц поджарого тела с пригнутой к земле головой выражала крайнюю агрессию, большие темные глаза излучали неукротимую решительность затоптать любого, кто посягнет на ее любимое чадо.
После первого выстрела с лаек мигом слетела их показная миролюбивость. На поверженных лосей они набросились с яростью кровожадных хищников. С каждой секундой глаза их все сильней и сильней наливались кровью. От бедных зверей клочьями летел в разные стороны серый волос. В собаках проснулся дремавший до поры до времени звериный инстинкт.
Мы разделали зверей, закопали в снег мясо и пошли к палатке. Впереди лениво бежали собаки с раздутыми боками. Они съели столько мяса, сколько смогли протолкнуть в свои утробы, ибо чувствовали, что не скоро попадут на праздник жизни по имени Охота на Лосей.