В тот раз мы с Николаем организованно и быстро собрались на охоту. Стояла середина ноября. Два дня назад прошел снегопад – образовалась белая тропа, которая
при установившейся оттепели могла начисто сойти. Нельзя упускать представившуюся возможность. Накануне Николай позвонил Евгению (брату жены), вернувшемуся
из отпуска, проведенного в деревне у матери.
– Как там зайчики в этом году –
присутствуют?
– Есть зайчики. Да вот незадача, Шельма лапы сбила по чернотропу. Придется вам с одной Вьюгой ходить, – огорченно ответил Евгений.
Утром следующего дня мы вышли из электрички на платформе Дубосеково. Далее предстояло пройти пешком влево от железной дороги примерно шесть километров В ста метрах от полустанка начинался дикий старый еловый лес, заполнивший пространство чуть ли не до деревни. (Сейчас этой дорогой не пройдешь, по кромке леса всюду заборы садоводческих коллективов). Еще не успев вспотеть под тяжестью рюкзаков и ружей, вышли к речке Ламе.
С разговорами и воспоминаниями вышли из леса. Еще через десять минут были в деревне. Тепло поздоровались с тещей Николая, Прасковьей Ивановной, расспросили ее о деревенских новостях. Собаки, учуяв хозяина и слыша его голос, уже вовсю голосили с радостным повизгиванием. Мы с Николаем подошли к ним. Засидевшиеся выжловки бросились навстречу, всем своим поведением выражая восторг. Шельма скачет на трех лапах – значит, четвертая еще не зажила. Наскоро пообедав, отправились к егерю за путевками, в другую деревню за два километра.
– Ружья берем, – распорядился Николай. – На обратном пути русачков потропим.
Егерь оказался дома, что тоже явилось большой удачей. Нередко случается, что из-за бумажных формальностей теряется драгоценное время. Получив путевки, вышли за околицу. Можно расчехлять ружья – охота началась. Отвернули вправо от деревни, разошлись и по берегам низинки, из которой дальше вытекает ручей, по дуге направились к дому. Этот ручей памятен мне веселым событием. На нем я был атакован норкой. На августовской утиной охоте я шел вдоль него, пристально всматриваясь в омутки и водную растительность. Внезапно под ногами в высокой траве что-то заверещало, затявкало. Глянул вниз. Юркий зверек шмыгает перед сапогами, глаза агрессивные, блестящие. Белые зубки-гвоздики снуют вверх-вниз со скоростью иглы швейной машины. «Прокусит сапог – прощай охота», – мелькнула мысль. Сделал два шага назад. Зверек не пошел за мной. Юркнул в траву и растворился в ней.
Ночные заячьи следы попадались часто, но распутывать их не было ни времени, ни желания. Пошли, полагаясь на опыт, по местам возможных лежек. Вот отдельно выросший куст ивняка. Подошли, обследовали – пусто. Вот курганчик густого бурьяна – тоже русачка не приютил. Осталось посмотреть еще в старом заброшенном саду на краю деревни – и на отдых. Обошли сад с двух сторон. Двинулись параллельно, метрах в сорока друг от друга. Повезло Николаю, русак «выпорхнул» из-под яблони и покатил в угонном направлении. Выстрел заставил его два раза перевернуться через голову и на том закончить стремительный бег.
– Ну, вот, видишь, мы за ними по полям мотаемся, а они нас дома ждут, – удовлетворенно проговорил Николай, рассматривая поднятую за уши трофей.
– Хорош! И выкунить уже успел. Теперь можно и домой.
К рассвету мы уже на ногах. Быстро позавтракали. Собрали тощенький рюкзачок с самым необходимым. Глянули на термометр за окном, чтобы одеться соответственно. На улице минус два градуса и безветренно. Одеждой можно себя не обременять. Вьюга, выскочив из загона, на радостях сделала несколько широких кругов, подбежала к Николаю и, вскинувшись, уперлась передними лапами ему в грудь, пытаясь лизнуть в лицо. Он, не мешкая, защелкнул поводок на ее ошейнике.
– Набегаешься еще, а сейчас до леса пойдешь рядом, – объяснил он собаке свой
поступок.
На опушке Николай освободил ее от поводка вместе с ошейником, напутствовал словом «ищи» и слегка подтолкнул. Вьюга скрылась в подлеске. Мы остались на месте обсудить, кому куда лучше выдвинуться. Недолго продолжался полаз. Утренняя тишина взорвалась неистовым, взахлеб, злобным гоном, который удалялся от нас влево, в сторону мелкого осинника.
– За косулями увязалась! – досадливо поморщился Николай. – По голосу слышу. Зайца она не так гонит. Около часа ждать придется, пока осознает, что на помощь к ней никто не придет.
Гон сошел со слуха, и потом мы минут двадцать прислушивались к лесной жизни, силясь уловить звуки волшебной музыки. Николай открыл ружье, вынул патроны. Поднес стволы к губам. По лесу поплыла мелодия охотничьего рога. Трубить в стволы он здорово умел. Через минутную паузу повторил призыв. Затем еще и еще. Наконец послышался ритмичный топот, похрустование веточек, и Вьюга с виноватыми глазами, вынырнув из-за куста шиповника, уткнулась мордой хозяину в колени.
– Прекращай хулиганить! Сколько раз тебе говорили, что косули не наша дичь. Ты нам беляка пригони, – строго отчитывал Николай выжловку, почесывая ее за ушами.
Углубились в кочкастый, с высокой травой и кустиками папоротника смешанный лесок. Разошлись пошире. Собака молча исчезла. Передо мной минут десять спустя появилась полянка, а за ней просвет, похожий на заросшую дорогу. На дальнем краю поляны куча старого хвороста. Она на несколько секунд привлекла мое внимание. И в этот миг правее, с резким шелестом сухой травы вскакивает беляк и во всю прыть улепетывает по дороге. Каждую охоту ждешь этого мгновения. Кажется, готов к нему в любом случае, и все равно он часто застает тебя врасплох. Задержка на долю секунды, и выстрел безнадежно испорчен.
Резко развернувшись, я задел стволами ветки деревца, и они обрушили на ружье кляксу снежной навеси. Пока я смахнул ее ладонью да вновь приложился – заяц уже скачет метрах в пятидесяти. Ах! Грубо толкнул приклад в плечо, и эхо выстрела загремело, покатилось по лесу. Из верхнего ствола стрелять поздно, а через секунду и заяц пропал. Вьюга встала на след дальше, залилась, заголосила, удаляясь в сторону молодой еловой посадки. Прошел по следу посмотреть результат. Дробовой сноп самой серединой накрыл убегающую строчку. Ни пуха, ни крови нет. Значит, опередил или обзадил. Подошел Николай, спросил:
– Ну, что, упустил снеговичка? Теперь из посадки не выйдет. Замотает собаку. Надо идти помогать. А ты на всякий случай встань на перешейке. Там часто лаз бывает.
Когда я добрался до указанного места, гон, покрутившись в посадке от одного края до другого, с помощью Николая переместился в березовую рощу. «К танку пошел», – отметил я про себя.
На самом деле это был не танк, а легкая немецкая танкетка, уничтоженная в период с октября 1941 по февраль 1942 года. Осталась от нее только нижняя часть. Верхнюю нетолстую броню кто-то срезал автогеном. Не было на ней ни башни, ни бортового вооружения, ни двигателя. Все, что могло сгореть, сгорело, что можно снять, снято. Бывшая боевая техника напоминала прицеп к трактору. Когда я ее впервые увидел, очень удивился: «Как это она могла в такой густой лес заехать?» Потом прозрел. Лес-то вокруг нее позднее вырос! Около сорока лет прошло. Окончательно убрали этот металлолом из угодий в период «перестройки».
Вьюга голосила почти на одном месте. Нервно, недоуменно, как раз там, где находилась танкетка. Из елок выбрался Николай. Одновременно под острым углом начали сходиться на голос. Вот уже и собака видна. Нарезает неширокие круги вокруг танкетки. Вновь возвращается к ней. Никак не может понять, куда же след подевался. Маскируясь деревьями и кустарниками, мы, соединившись, стали осторожно подходить к «продукту войны». Черное железо контрастно выделялось на белой поверхности. Поверху поверженной техники расстелен слой сена, либо грибники в сезон отдыхали, либо местные мальчишки в войну играли. Сено, как и все кругом, присыпано снегом. Остановились, не доходя метров двадцать. Вьюга носится, не обращая на нас никакого внимания. Вся в поиске. Опыт подсказал: надо глянуть на верх танкетки, на сено. В это время ухо выдало косого. Поднялось и своей черной точкой на кончике описало четверть окружности, затем вернулось в исходное положение. Мы оба это заметили. Никто не решился стрелять в такой ситуации. Это уже не охота, а убийство! Николай тихонько дернул меня за рукав. Кивнул головой в сторону, что означало: «пойдем». Выбравшись из кустарника, он с широкой улыбкой шепотом лукаво объяснил:
– Уходить надо, а то еще задавит, в отместку за погибших сородичей. Или пулемет из-под сена достанет.
Сразу стало весело от такой шутки, и усталость слетела.
Вышли в поле. Отойдя метров двести, друг поднял ружье и раз за разом выпустил в небо оба заряда.
– Вьюга! Вот! Вот! Вот! – закричал он, повернувшись в сторону танкетки.
Обманутая собака тут же выскочила из леса. Ей и самой, наверное, надоело бесцельно месить снег вокруг «железяки». Поле засеяно озимыми. Примыкает к неглубокому оврагу. Можно пройти по нему – русачков поискать. Вьюга опять ушла в полаз. С час мы наблюдали за ней, но так ничего и не дождались.
– Пойдем пообедаем, – предложил я. – Вон стог клевера развороченный, залезть наверх нетрудно. И снега там нет. Видать, сегодня скотники за кормом приезжали.
– Пойдем, – согласился Николай.
Часовая стрелка за цифру «2» перешагнула. По дороге к стогу Николай несколько раз протрубил в стволы. Вьюга вернулась. Я первым залез на стог. Принял поданную мне собаку, помог взобраться товарищу. Из распахнутого рюкзака извлечена нехитрая снедь. Бутерброды с колбасой и сыром, рыбные консервы, яйца, яблоки. Коробочка из-под монпансье с нарезанными и присахаренными ломтиками лимона. Две четвертинки с коньяком, заткнутые натуральными пробками, с введенными через них упругими трубочками. Такими приспособлениями пользуются изобретательные «мерзляки» на стадионах в холодное время, на демонстрациях, митингах, там, где нельзя открыто принимать алкоголь. Отвернув лацкан пиджака или пальто, нагнул голову, засосал два–три глотка, заложил за щеку ириску – и жизнь захорошела на некоторое время. В данном случае мы приняли такую схему, чтобы удовольствие растянуть. Коньяк с лимоном – романтика! Вьюга тоже получила свою долю продовольствия.