Время поджимало. И вот вопрос: что делать? «А ведь у Василь Василича, говорят, кобель-то облаивает лосей, – сказал мне однажды товарищ. – Поговори. С ним бы и начать охоту». Нас было четверо стрелков, а пятый загонщик – собака. Это был крупный гончий выжлец с несколько растянутой колодкой, мощный, с рыжеватым окрасом. Я его так и звал — Рыжий.
Уже четыре оклада проверено – пусто. Проверены чутьем Рыжего. Если что есть, он потянет верхним чутьем, будет дергаться на поводке, а это уже признак. Его и водили на поводке, а то поднимет зайца и прощай. А зайцы нам сегодня ни к чему. Проверим сейчас последний оклад и, если нет, то ко дворам, до завтра. Может, пороша подсыплет. Тихо в лесу и тепло для этой поры. Лес голый давно. И звонкий. На номере можно стоять, пока не надоест.
«Ты вставай здесь, – говорит мне Иван Федорович, указывая на толстую сосну. – Вставай, вставай, здесь верный ход. А мы встанем метров на сто от тебя по обе стороны. А Васька зайдет с поперечного просека и пустит собаку. Куда бы гон ни пошел, с номера не сходи». Он знает здесь весь лес. Знает ходы и переходы зверей. Всю жизнь в лесу. Летом ягоды, грибы. Осенью, зимой – дичь, пушнина. Сегодня он хотел угодить мне (охотовед все-таки) и знал, что я неплохой стрелок. Плохих они терпеть не могли. Сами опытные, страстные охотники. В любое свободное время, в любую погоду, если надо, пойдут. Хоть далеко, хоть к черту на кулички. Знают охоту на многие виды. Добывали и добывают птицу и зверя, что разрешено. Знают облавные охоты. Любят дисциплину. Дисциплина у них на охоте «страшней», чем на войне. Слова никто не моги вымолвить, если они ведут разговор об окладе, расстановке стрелков, про верный номер и кого на него поставить…
До войны молодой Василий Васильевич помногу сдавал пушнины государству. Сейчас он председатель коллектива охотников. Неплохой стрелок, стендовик, фотограф. Но до сего времени ученик Шмеля. Так он за глаза иногда называет Ивана Федоровича Шмелева, своего наставника по охоте. Третий – Аркадий Курицын, молодой, но порядочный охотник. Василий Васильевич иногда вспоминал, как при совместных охотах Шмель его поколачивал. Двинет по затылку, чтоб шапка слетела, и смотрит в глаза: «Понял, за какую оплошность?» У Ивана Федоровича определенно было какое-то чутье на все охоты. В те времена я восхищался его действиями. Это был опыт, накопленный за годы жизни и наблюдений. Василий Васильевич обычно расставлял стрелков по номерам, а Иван Федорович ходил в загон, предупреждая всех, что орать не будет, а будет подлаивать. Звери не так пугаются, ходят недалеко, с остановками, и стрелкам можно ориентироваться на голос.
Я стоял у сосны и внимательно – в который раз! – просматривал все прогалы для выстрела в случае появления зверя. Просек, на котором я стоял, проглядывался отлично. А прямо передо мной была узенькая визирка, прорубленная лесниками, и осинник-жердняк – вот и стреляй… Отдал голос Рыжий-загонщик. Без азарта, без злобы. Но это означало, что началась охота. И встрепенулась душа, и застучало в груди. Голос загонщика звучал впереди и четко на одном месте.
Бык внезапно, как это бывает, появился в прогале визира и шел чуть в сторону от меня. Голос загонщика звучал напротив, но на месте. А этот шел один, как бы приплясывая, как на выездке лошадь. Он меня не видел, а я его «ловил» в прогалах жердей, пока он не пересек просек и не вышел на чистое место. После выстрела зашатался, сделал несколько последних шагов и завалился за ивовый куст. «Хо-хо! – проговорил я вслух. – Славненько, и не догонять» — и в несколько прыжков был у зверя. Тут я услышал сорвавшийся с места голос, совершенно другой, который вопил что есть мочи, страстный и сильный. И кроме этого голоса, уже ничего не было. По визиру прямо на меня бежал, но с другой скоростью, второй бык. Вплотную за ним летел и вопил загонщик. В стволе у меня оставался один патрон, а второй вытаскивать из патронташа было некогда. Вмиг лось был на том месте, где я только что стоял. Заметив меня, он резко повернулся, но не сделал ни шага. Пуля попала в шейный позвонок, и он рухнул. «Нельзя! Нельзя!» – орал я, стараясь отогнать Рыжего, который драл с лося шерсть клочьями. Он увертывался от меня, снова продолжал, пока не подошли охотники. Я показал на ивовый куст, за которым лежал первый бык. «Дуплет», – сказал Иван Федорович и легонько задел мою голову ладонью. И здесь я понял, что и за плохое, и за хорошее он всегда «гладит» по голове, только одних – посильнее, других – потише.
Два бычка-трехлетки были с одинаковыми рогами, вместе ходили и, видимо, были близнецами. Первый сорвался с места раньше, а второй уже был под собакой и не понял, где был выстрел.
Мы пытались подтащить одного к другому – для фото, но безуспешно. «Мощей не хватает», – сказал Аркадий. И мы оставили эту затею. Василий Васильевич сфотографировал меня у одного лося. А когда сделал фото, написал: «На долгую память».
Почти сорок лет прошло. Нет в живых моих старых охотников. Осталась память. А то место охотники этого коллектива до сего времени называют Дуплет.