Смысл произнесенной Парамоновым фразы знали не все, а кто знал, заулыбались. Когда-то, во время Московской олимпиады Волосок, тогда бравый старшина одной из подмосковных воинских частей, проникся вдруг страстным желанием познакомиться, и как можно поближе, с темнокожей женщиной. И познакомился, а после двух свиданий договорился о встрече. Снял на краю города гостиничный номер, потратив последние крохи армейского жалованья. Но по каким-то причинам встреча та не состоялась, а начавшийся роман с девушкой из Гвинеи-Бисау не получил дальнейшего развития. Часто после охотничьего дня, за ужином, когда языки развязывались по полной, Волосок вспоминал ту темнокожую красавицу, причмокивая губами.
Мимо проходил директор охотхозяйства Тимофей Зосимович, мужчина средних лет, уже седой, с кожаной на молнии, давно вышедшей из моды папкой в руках. Как всегда, чем-то озабоченный.
– Сидите-сидите, – замахал он рукой молодежи, словно профессор университета: что, мол, вставать, не такая я важная персона! – и бросил на ходу: – Волосок уже идет.
Наконец подошел и Волосок в защитном бушлате бельгийского покроя, но без собак.
– В журнале все расписались? – поздоровавшись и не слушая приветствия, переспросил он.
– Собак сегодня не будет, так шо звыняйтэ. Тимофей Зосимович распорядился отдать другой бригаде, шишка какая-то из министерства приехала, – и протянул Парамонову несколько ярких жилетов.
– А у нас другие деньги, да? – спросил Игорь Петрович.
Егерь промолчал.
– Слышь, Федосеич, тут тобой Наоми Кэмпбелл интересовалась, не надо ли чего? – принимая жилеты, вымолвил Парамонов.
– Кто-кто? – егерь бросил на Парамонова удивленный взгляд.
– Ну, девушка, негритянка, звезда модельного бизнеса, ну очень красывый дэвушка.
– Тьфу ты, епишина мать! – Волосок ощерился, лицо его налилось краской. – Та чого? Трэба! – включился он в словесную игру, переходя на украинский: – Тильки грошей нэма. Петро Зосимович зарплатню затрымуе.
– Ну, без грошей, сам знаешь…
Охотники дружно сели в машины, колонна двинулась за головной, в которой сидел Волосок. Приехали к Вязовскому болоту. С одной стороны тянулись заросли камыша, рогоза и другой болотной растительности, а слева, до леса, простирались непроходимые чащобы кустарника.
Первый загон оказался неудачным, но уже во втором на стрелковую линию, растянувшуюсяся вдоль просеки, заросшую травой и подростом, вышел крупный секач. Парамонов видел, как слева от него закачались ветки молодых сосенок. Зверь, почувствовав опасность, выбирал нужный проход в сторону, где пролегала старая проселочная дорога, по которой давно никто не ездил. Но что это? Деревца замерли, прошла минута-другая, вот сосенки опять заходили.
Кабан неожиданно поменял направление и двинулся прямо на Парамонова. Тот уже приставил к плечу ружье, вложив в стволы пули «Савестре», которыми его снабдил Игорь Петрович. «Сто пятьдесят метров и кабаняра мой! Посмотрим, посмотрим… и все же с картечью как-то увереннее», – подумал он. Парамонову показалось, что прошла вечность, когда из-за сосенки высунулось кабанье рыло, а потом клиновидная голова и половина туловища. Зверь встал как вкопанный. Вот он, охотничий фарт! Ухнул выстрел. Кабан тут же исчез, затрещали, сильнее задергались молоденькие деревца. «Неужели промазал? Не может быть!» Шум стих, движение прекратилось. Парамонов посмотрел на верхушки сосенок, перевел взгляд в прогал и не поверил своим глазам – на открытом месте лежал поверженный им огромный секач.
– Дошел! Дошел! – закричал Парамонов, не слыша своего голоса.
Перезарядив ружье, он медленно стал подходить к кабану, держа ружье на изготовку. Зверь не подавал признаков жизни. Первыми у туши оказались Игорь Петрович и Волосок.
Осмотрели, поохали, поздравили Парамонова с полем.
– Нынче канкан у самцов мощный, не всякая пуля возьмет, – сказал Волосок.
– Канкан в парижском «Мулен Руж», а у кабана во время гона на боках и груди увеличивается подкожный слой – калкан называется. Но пуля «Савестре» его легко пробивает, – поправил егеря Игорь Петрович.
Подошли другие охотники, и тут же, на полянке, невдалеке от лежащего кабана, на раскладном столике решили выпить «на кровях». Быстро разлили водку. Волосок держал в руках «лафитник», посматривая на секача.
– Ну, за удачную охоту! – произнес егерь коротко словами известного киногероя, опрокинул содержимое «лафитника» в рот, не закусывая, взял ружье и направился в сторону кабаньей туши.
– Контрольный выстрел, – оглянувшись, пояснил Волосок недоумевающим охотникам. Он еще не дошел до кабана, как поверженное животное вскочило и торпедой бросилось на егеря. Тот ловко увернулся за стоящее рядом деревце, секач ринулся к раскладному столу.
Началась паника. Кто-то искал ружье, кто-то полез на дерево, большинство охотников бросилось врассыпную. Вепрь поддал снизу вверх раскладной стол с бутылками, закуской и рванул в сторону болота. Для самоуспокоения кто-то послал вдогонку зверю запоздалый выстрел.
– Он мой! Всем оставаться на месте! – лаконично, с пафосом проговорил Волосок. Народ зароптал:
– Не много ли егерь на себя берет? Как бы чего не вышло?
Но в камышах уже мелькнул и скрылся защитного цвета егерский бушлат, вскоре прогремел выстрел.
– Наконец! – вздохнул кто-то с облегчением.
Прошло какое-то время.
– Что это за шум? Слышите?– все притихли, насторожились. И глухой бы услышал: кто-то ломился через камыш, стремясь как можно быстрее из него выбраться.
– Да это Волосок… кабана тащит…
Шум и крик вскоре переместился в другую сторону, заставив всех оглянуться. У дальнего окоема с резвостью спринтера несся Волосок, без шапки, без ружья, на ходу расстегивая тяжелый бушлат бельгийского покроя.
– Рятуйтэ! Рятуйтэ! – кричал егерь.
Игорь Петрович приставил к лицу бинокль:
– Однако он хороший актер, решил нас посмешить!
Но вскоре и без бинокля стало видно, что дело принимает серьезный оборот и уже не до смеха – за Волоском гнался разъяренный секач.
– Что стоим? Стреляем! – заорал Парамонов.
– В кого? В Волоска!?
– В кабана, придурки, так-перетак…
Но стрелять не пришлось. Кабан, пробежав еще несколько метров, рухнул наземь. Волоска долго искали и наконец нашли. Он сидел у старой сосны, весь бледный, егеря колотило, он заикался, пытаясь рассказать о причине своего неудачного похода за секачом. Приехал Тимофей Зосимович с охотоведом. Охотники успокоились, вспомнив, что хорошо – это когда все хорошо кончается. А после была жареная печенка, шурпа с большими жирными кусками мяса... И после нескольких рюмок водки пришедший в себя Волосок несколько раз сквозь смех и слезы рассказывал о том, как опрофанился с кабанчиком.
С охоты возвращались поздно. Молодой месяц поднялся над верхушками деревьев, наполняя лунным светом лес, овраги, ярко освещая поляны. Егерь Волосок, уткнувшись в кожаное сиденье джипа Игоря Петровича, дремал, посапывая и причмокивая губами. И снилась ему темнокожая красавица. Возможно, это была Наоми Кэмпбелл. Игорь Петрович нервничал, когда на лесной дороге встречались колдобины и ухабы, а ветки кустарника царапали бока машины, думал о том, что охота в последние годы стала для него малопривлекательной, что нет в ней той страсти, которую переживал он прежде. «Может, права жена: сколько шляться лешим по ночам в лесу?» – повторял он адресованный ему вопрос жены. Сидевший на заднем сиденье Тимофей Зосимович, скупо отвечая на нечастые реплики Игоря Петровича, радовался растущим доходам, которые стала приносить охота на диких свиней. «Егерям бы надо после Нового года зарплату повысить», – в который раз подумал он о егерях.