Глаза снова и снова хотят видеть белый мрамор наших пойнтеров через голубое марево мокрых веток терна с редкой монетой медного листа. Впереди развалился широченный лог с входящими в него рукавами пологих балок. По дну ручей образовал болото, лентой уходящее, пока видит глаз. Все это желтое, соломенное, окружено изумрудом озимых. Последнее, что напоминает о лете.
Ветер дует на нас. На границе оврага и озимых Дон заволновался. Работа следовая, суетная — скучная. Стойка. Смотрит на лог. Поспешаем. Опередившая нас молодая сука Вадима стала, но тут же сунулась в куст пижмы. И звук — как будто кто приблизил и сразу удалил тасуемую колоду новых карт или пролистал том, быстро и нервно ища нужную страницу.
Взлет каждой птицы в памяти охотника на своем месте: нежный вспорх с причитанием — перепела, бекаса — с причмоком вытаскивания сапога из засосавшей его грязи, всплеск-подъем с последним ударом крыла об воду — кряквы… И конечно, шумный лепет новых карточных колод-крыльев этой чудесной птицы! Стая серых куропаток ушла метров за триста и затерялась в умбрах овражистых наших мест. Все. Это начало охоты, правильной, моей охоты…
Вся птица «спелая», через два-три подъема она разобьется по всей этой долине, и искать ее поодиночке будет крайне интересно. Двадцать пять голов уже взрослых птиц с выработанной тактикой затаивания. Они все могли сесть в одном месте. Могли разбиться на мелкие группы и рассыпаться по болоту внизу дола, выбрав места самые недоступные. А может, перевалив через горизонт, резко повернули и оказались опять на закрайках озими, в местах чистых и открытых. После каждого подъема птица может оказаться в местах самых разных. Одно дело — найти стаю, другое — разбив ее двумя-тремя подъемами, продолжать охоту. Серая куропатка — это всегда пробный оселок для подружейных собак.
Дон пролетел овраг, выскочил на другую сторону, поднял нос в небо и уже осторожно, будто боясь наколоть ногу, пошел к кусту шиповника. Это они! И место — на перепутье. Знаковое для них. Уверен, они не первый раз сюда слетали. Есть этакие перевалочные базы и понятие «птичий консерватизм». Своего рода места сбора. Эта привычка осталась у стаи, когда птицы еще были молодыми.
Ксола подбежала к Дону и, зачарованная, встала, как может стоять собака только по куропатке. Самозабвенно! Стая здесь. Я показываю Вадиму: подвяжи собаку! Щелчок карабина корды. Поднимается стая. Я криком кладу Дона, чтобы он не смущал молодую. Четыре птицы лежат на дне оврага. Ни одного выстрела в никуда. Поднялось пятнадцать. Птиц пять у нас под ногами — я знаю это точно. Спускаюсь. И они из-под самых моих ног вертолетами шумно уходят в небо. Успеваю выбить еще одну куропатку, увидеть краем глаза, что Дон и Ксола лежат и, оглянувшись, пытаюсь заметить места посадки птиц. Все! Охота состоялась. Общее благоденствие. Все наши действия были четкими и совместными. Я не стал рисковать, набрасывая Дона на всех затаившихся птиц. Проиграв в зрелищности, мы дали великолепный урок Ксоле. «Чего же боле, господа?»
Но весь интерес только начался — стая разбита. Ведь последние птицы поднимались по одной. Их преследуют, и они будут забиваться в самые крепкие места, тем больше, если это одиночные птицы. Поднять таких птиц можно только после стойки. Если собаки посредственные, эту стаю нам не увидать. И не проверить в этих условиях Дона и его дочку — непростительно! Это должностное преступление! На это у нас никто и никогда не пойдет! Одно дело вальдшнеп, находивший с утра по терновым краям, другое дело — необозримый лог, в который неизвестно где рассыпался десяток бегущих, если надо таящихся, куропаток. Мало того, прима Ксола — сегодня ее первый выход на курских подмостках и очень сложная новая партия. По перепелу, вальдшнепу она уже давала фору Дону. Чутье и поставленный челнок, вместе — это аргумент! Но сегодня расчет на Дона. У него, скажем мягко, «широкий поиск». В своем кругу мы зовем Дона «дальнобойщик». Уходит далеко, особенно в угодьях бедных. Сколько нервов это стоит, когда нужна работа деликатная! Но в этом случае Дон — то, что надо! Опыт и самостоятельность. Оставить стаю за спиной? С ним? Вряд ли. Видимость прекрасная! Я вижу Дона иногда в километре от меня! Забыть, сколько птиц ушло, и вновь не вкусить куриный аромат — это не про мою собаку! Ксола ищет правильно. На ровных местах — челнок. Дон проходит серединой склонов, выходит на посадку, при этом заглядывает в самые удобные для остановки птиц куртинки дурнишника, лопуха. Дон озадачен, он разгадывает этот ребус из кустов, балок, впадин, считывая при этом все запахи. Я люблю и прощаю его отрешенность за уверенность — он их найдет.
В самом дальнем закоулке овражка Дон скрылся с глаз и не вышел. Не увидев его еще минуту, я крикнул Вадиму: «Нашел! Подводи свою!» Мы подходим к кромке оврага. За ней — величественная картина: Дон, с высоко поднятой головой, инородный в своей недвижимости, среди кланяющихся трав. Он нашел, дождался, не стронувшись, не шелохнувшись… Сколько бы ни шли к нему — всегда бережет птицу! (А если и взлетит какая — все от нервов и у них, дорогой и уважаемый читатель мой).
Стреляет Вадим. Я слежу за Ксолой — стоит как вкопанная! Ягдташ Вадима принял в свое лоно двух птиц. Я успокаиваю, оглаживая молодую. Приходит в ум собачка!!
А Дон молотит и молотит! Сколько ж в тебе здоровья, мальчик мой! Исчез. Минут пять мы рыскали глазами по холмам. Он на стойке, знаю. Знаю, что не уйдет и не сойдет. Душа не на месте. Птица под ним. Он сделал свою работу. Увидел белую точку, не в балках, где он мелькнул крайний раз, а на поле, на зеленях. Как он вышел на них? Как он оказался там? И все же нашел! Непонятно. Мистерия. Птицы были далеко за ветром. Есть у собак особая одаренность, у кого по бекасу, по вальдшнепу, по коростелю… Дон обладает «зубом», особенным зубом на куропаток. Вадим — давний товарищ мой, спутник странствий дальних, ученик одаренный и одаренный моим, алиментным щенком, ломит во весь дух с уже подвязанной Ксолой. Выскочили в поле. Уже возле Дона. Ксола секундирует недвижимо, даже не мечтая сойти! Вадим посылает. Вскидывается. Выстрел. Собаки лежат! Чинно и спокойно. Ай как хорошо! И тут мой саврас делает петельку по полю и на всех парах мимо Вадима, Ксолы, по прямой — ко мне. Все это время он знал, где я. Опять мистика. Минут через пять его морда с куропаткой высунулась на моей стороне лога. Он знает — я такие слова выдумаю, для его уха приятственные, сожму его щеки и поцелую в черный, как сапог, пятак… Подходя, Вадим уже застанет нас в вихре какой-нибудь охотничьей кукарачи. Она посвящена Ксоле — сегодня родился благонравный степенный пойнтер! Под одинокой грушей пьем чай — место уже наших сборов. Ворошу оперенье птиц. Они похожи на русских матрешек — все у них литое. Но расписаны они в каком-то восточном колорите: основной фон верха — серо-голубой, на белом животе лежит подкова цвета конского каштана, абрикосовое горло, огненно-рыжее подхвостье. Еще немного, и эта птица будет просто неприлично ярко одета для наших «левитанистых» серых мест. Ладная птица, аккуратная. И если засунуть нос в оперение, пахнет курицей. Милейшая птица! Все-таки наша.
Ни один мало-мальски известный охотничий натюрморт не обходился без серой куропатки. Мало кто из великих авторов состоялся без этой натурщицы. Картины Фейта, Снейдерса, Рубенса, сотен других мастеров всегда были рады принять в пространство своих шедевров серую куропатку. И будет рядом с ней фазан, павлин — она не уйдет на второй план, своей охотничьей статью заявит о себе и вызовет интерес даже у не охотника.
Живой человек поймет, что это — удивительно скроенное создание Творца.