Но там все заради эстетики делатся: собака красива, красиво работат, выстрел по бекасику ли вальдшнепу какому должон быть не только точным, но и правильным, согласно охоты самой. Шибко близко врежешь, так от той птахи малой и не останется ниче, а далеко — так подранком уйдет и смерть свою бесполезную охотнику черной меткой на душу повесит.
А в тайге кака эстетика? Где что товаришши собаки твои, че сам ты — лошади ломовые. Как савраски взмыленные бегаете по таежкам, пока возможность есть. Здеся никакой эстетики быть и не могет, одне только рабочие качества — че твои, че собак, в цене. И жизнь сама другое измерение имеет. Если Ленин опосля революции лозунг двинул: «Кто не работат — тот не ест!», то в тайге и не лозунг даже, а закон цельный: «Кто не работат, тот не живет!».
Одно жаль, что исполнителем приговора по тому закону только двуногий является, собачкам такого не дадено, хотя иногда надо бы было, чтобы и наоборот. Надо бы было! Но как известно: «Все под Богом ходим!» — это здесь — в жилухе не всегда заметно, где, кто и как пред ним ответ держит, а там часто сама тайга быстро приговоры выносит.
Щенок ведь что ребенок, ласку любит и поиграться ему дай. Вот здесь ты и должон с ним контакт найти, ту грань не перешагнуть, которая от любви и ровного к нему отношения в залюбленность и вседозволенность перейти могет. Котора у людей куда как часто встречатся. Особенно у матерей, которы, испортив в детстве чадо свое, потом всю жись его поступки оправдывают. Здесь люди! И ничего не поделашь, терпи токо. А с собакой, и особенно в тайге, разговор короткий. Либо ты по уставу живешь, либо не живешь вообще! И третьего там не дано!
Кусочки ласки щенку надо обязательно дарить, как еду давать, но так, чтоб он не обжирался. Маленькому помаленьку и почаще, большому тоже много не надо, и можно пореже. Они сами потом прием ласки в ритуал возведут и независимо от тебя самого. Одному надо будет к тебе на грудь встать, чтобы ты его за голову обхватил и за ушком почесал, другой к тебе в ногу задницей вжиматься начнет, третий боком по-кошачьи об голень тереться, подставляя под руку голову свою. А четвертый подойдет к тебе сидячему, глаза закроет, аккуратно голову свою на твою ногу положит и стоит так, не шелохнувшись, цельную минуту, своей энергией с тобой делится и твою немного забират. А потом ресницы подымет, в твои глаза уставится и хвостом от счастья махать начнет.
Вот если ты до таких контактов со своей собачкой доживешь — смело можешь считать, что пришло оно — взаимопонимание.
А бить щенка никогда не нужно. Он одного только голоса твоего грубого побаиватся и настораживается. Вот с ним обязательно и надо разговаривать побольше, чтобы он к твоим интонациям привык. В тех разговорах он сразу поймет, где ласка твоя, а где недовольство. И только по интонации начнет разбираться, когда ты зовешь его и что-то взять заставляешь или чего-то не разрешаешь. А то, что в умных книжках теоретики, в креслах посиживая, пишут, что, мол, токо одну команду запрещаюшшу или разрешаюшшу каку, собачка знать должна, так это все чушь, тебе скажу. Ты ей можешь хоть «Стой!», хоть «Нельзя!», хоть «Фу!», хоть «Цыц!» — орать. Ей по фигу, она это все однозначно по ору твоему поймет, если понимат, конечно. Без бития даже воспитанных лаек в двух случаях никак не обходится. В драках, кои случаются похлеще, чем у бойцовых, когда умеющий задавить в несколько раз большего, чем он сам, зверя, поймат недруга своего за глотку, да так, че тот уже концы отдает. А ты его зубы токо топором однем разжать могешь, уже сломав до этого об него таяк.
Но это, в основном, кобели токо, хотя и сучки могут в саму ярость превратиться от взаимной ненависти. Быват, правда, сучка на кобеля набросится, но тот, какой бы он даже хамоватый ни был, всегда эту нападку стерпит, чуть огрызнется лишь. А вот кода кобель на сучку нападет, да еще и на беременную, то это, паря, что-то против самой природы у него в голове, и теперь от него всего чего угодно ожидать можно. Такому кобелю даже хозяину сучки, а не его хозяину самому, вынести приговор не грех.
Чаще же всего собакам от их же главного рабочего качества, что движет ими, достается — от азарта. Тут их, конечно, понять можно, и тебе их само естество усмирять приходится. «Крыши» у них, если зверь близко, напрочь «срыват», и даже если повержен он, они успокоиться быстро не в состоянии. Большого зверя там или медведя какого рвут до последнего, пока кровью захлебываться не начинают. А битую зверушку пушную или птичку — глухаришку какую, если несколько собак сразу лают, всегда есть опасение, что разорвут. Это у них дух соперничества разум затмеват, хотя и вообще сущность всего живого мира на Земле этой грешной в этом и состоит, даже и на двуногих глядя. Где ни есть кусок пожирнее — природные там ресурсы каки, лес ли, нефть ли, че по справедливости всему народу страны принадлежать вроде должно, — так самы хитры и хамоваты давно уже тех, кто поскромнее, отодвинули и куды хуже собак за энто бьются. Животинки хоть в честну драку вступают, а людишки все исподтишка норовят.
А самы лучши собаки из тех щенков получаются, которым удалось на воле вырасти, да если еще оне вдвоем росли и свое детство в нескончаемое соревнование превратили, так вообще к добру. Ну а если они ишо рядом с лесом жили, где все сами, без взрослых собак постигли, то это для них самая лучша школа была. Тут только момент уловить надо, когда оне из охотников на мышей в охотников на курей, гусей, овец и коз домашних превращаться начнут. Вот тут ты их, паря, беги бегом, хватай и сади в вольеру или загородку каку, иначе с соседями и собственным хозяйством греха не оберешься. Охотниками они уже станут, а тяму ишо в голове нету, че можно делать, а че нельзя.
Но теряются щенки, теряются. То чумку подхватит, то по твоей же вине — из-за того, что просто вовремя проглистогонить его не успел. А то нагло его украдет кто-нибудь. Лайки, они робяты с открытой душой, что народы малые, к любому человеку подойдут, а тот вроде как погладить подзовет, а сам хвать его, и поминай как звали!
А в тайге щенка тоже учить придется. Бестолковость его извести. И именно в это время ему неприкосновенность капканов привить надобно. Если ты только это время упустил и посчитал, что этого делать не надо, или по глупости своей просто махнул на собаку рукой, так значит, ты полный дурак, и этим на свою же охоту рукой машешь. И не обученная тобой у зимовья лайчонка тебе потом ой как икнуться могет! А вина в этом не на ней, а на тебе стопроцентно лежать будет. Главная задача твоя, чтобы щенок, пока ты еще по путику с ним не пошел, начал понимать, что к этим строениям ему подходить нельзя, и почувствовал, чем железо для него пахнет. Времени у тебя сейчас для энтой науки хватит: прибраться у зимовья надо, дровишек наготовить, рыбешки поймать, если есть где. Вот, походя, в это время и обучи щенка. Важно, чтобы все обучение в непрерывный процесс таежного познания для него включилось. Вроде как непрестанным потоком. Здесь он, на новом месте, растеряется сразу. Для него все ново — и обстановка, и лес, и запахи. Первые день-два бродит кругом, принюхивается, иногда даже кажется, что пугается, вслушиваясь в незнакомые звуки тайги. Вот ты ему день-два принюхаться дай — пусть освоится, а потом учебные ловушки рядышком с зимовьем насторожи, да так, чтобы наживка в них повкуснее была, рябчика на это дело не пожалей. И ловушки у тебя должны быть такие, какие по путикам стоят. И типов разных — верховые и низовые. У входа в шалашик низовой палку какую-нибудь положи и перед ней и за ней — по капкану сунь замаскированному. А под верховой ловушкой так вообще штук пять затолкай, чтобы у него шансов не попасть в них не было — пусть он теперь их все на себя собират. Ты еще пока капканы на него заряжать будешь, он уже интересоваться начнет: чем это ты тут занимашься? Вот с этого времени учеба и началась.
[mkref=932]
Нельзя сказать, что собачки ловушки начинают обходить стороной. Сначала оне их, напуганные, обходят, а потом у них к ним свое отношение вырабатывается. Коли стоит ловушка заряжена и к ней никто не подходил, то собачка к ней тоже не подходит; а вот если какой следок есть, так тут походить-понюхтить обязательно надо. А если зверушка кака попалась давно, так тут нюхать совсем не обязательно, а если недавно, то да!
Ишо оне наживку, упавшую под капкан, своей находкой считают. Но тут уж ничего не попишешь — пусть жрут.
Ну и кобелям, конечно, метку поставить надо. Ты тут уже на них рычи не рычи, а ногу они все равно, быват, задерут.
Некоторы говорят: «От! — мол — мать перемать! Испоганила собака все. Теперь ни один соболь не подойдет»!
А я тебе, паря, так скажу: «Че-то ни разу в жизни видеть не приходилось, чтобы соболь от человечьего или собачьего следа как ошпаренный бежал! А вот как он все облазит и переворошит на твоем таборе — скоко раз!»
Вот если ты, паря, думашь, че так уж шибко дядька шуткует с тобой и страхов разных нагонят, и учений для твоего щенка не требуется, поскоку он у тебя — само послушание, так это, конечно, дело твое, — всяк сам своей собачке хозяин, и разумом кажный своим живет. Но учут ведь в тайге собачку не из-за того, что так уж она тебя и разорит, если и снимет в день одну-две наживки, что завсегда неприятно. А для того, чтобы она в капкане твоем без лапы отмороженной не осталась и чтобы ты ее сам со слезами на глазах не застрелил потом, калеку. Оне ведь, лайки, не бьются в капканьях и в петлях заячьих. Быват, сидят пока не замерзнут, оттого что думают, раз это двуногим поставлено, так значит, так должно и быть.
И калечатся оне, и замерзают только из уважения к тебе, дураку, а ты энтова никак понять не желашь...
И корми их получше — не забывай!