Иерархия выдерживалась железно. По поляне вышагивал Соболь – крупный, рыжий, сказочно красивый кобель западносибирских кровей; за ним поспевала на трех ногах (одну отморозила в капкане) пятилетняя Зорька; за ней следовала годовалая Тайга; замыкала процессию семимесячная спаниелька Чуня, которая вместе с хозяином гостила на охотничьей точке Акит у Сергея Лузана и его напарника Саши Слижевича.
Соболь выпендривался, делая вид, что ему безразлично сопровождение: то резко останавливался, то круто поворачивал в сторону или ускорял шаг. Следовавшие за ним суки, одна за другой, безупречно повторяли маневры ведущего. Шла именно процессия – другого слова не подберешь!
Чуня, еще нетвердо усвоившая местные собачьи законы, периодически пыталась вырваться вперед и лизнуть в знак глубокого почтения морду Соболя, но не склонные к сантиментам суки ее каждый раз перехватывали, чувствительно покусывая при этом за бока. К тому же им очень не нравилось, что Чуня жила в избе, куда вход тундровым собакам строжайше запрещен, и питалась отдельно! А если бы они узнали, что спит Чуня вместе с хозяином на топчане, то точно бы ее слопали.
ЧУНЯ
Однажды ночью Чуня соскочила с топчана и заскреблась в дверь. Я выпустил ее, подождал, пока вернется, и опять завалился на топчан. Через час все повторилось, и так несколько раз. Тогда я вышел вместе с ней и увидел, что собаку тошнит. Посветил фонариком – земля чистая, видимо, бедной собаке уже нечем было тошнить. С утра она ничего не ела и, что самое плохое, ничего не пила. Я развел порошковое молоко – она отказалась и от него, и от воды.
Серега поглядел на все мои старания и сказал:
– Да отвяжись ты от нее, выпусти лучше на двор. Найдет какой-нибудь нужной травы, пожрет и все пройдет. Наверное, дохлого мыша прикусила.
К собакам в тундре и в тайге отношение совсем другое – не то, что в городских квартирах. Никаких там «братьев наших меньших» или «преданных друзей человека». Собака – инструмент, причем весьма недефицитный, должна помогать в охоте.
Мороженый налим на сутки, вот и все внимание. Заболела – выздоровеет, подохла – шкуру долой. Поэтому мое отношение к собаке, моя возня с ней, заболевшей, ничего, кроме усмешки, у хозяев не вызвали.
На четвертый или пятый день я понял, что собака Чуня не выздоровеет. Никакой травы она не искала, не ела, не пила, а тихонько лежала на топчане, иногда соскакивая с него, чтобы выйти из избы и попытаться стошнить. В тот же день я увидел на морде Чуни кровь. Собака издыхала!
Я со страхом подумал, что по возвращении в Норильск скажу жене, а главное – девятилетнему сыну. И потом мне было очень жалко Чуню. А я сидел и ничего не делал, чтобы ей помочь!
Пошел к Сереге.
– Давай добираться до Снежногорска. Там самолет. Может, довезу до Норильска.
Мужики переглянулись, поняли, что я говорю серьезно, и через полчаса, наспех покидав в лодку шмотки, мы с Серегой отчалили от берега и направились к выходу из залива. Дул мощный южный ветер с порывами. Наша «обушка» первого выпуска, «утюжок», идеально вела себя с одним «Вихрем» на тихой воде, но боялась волны, особенно боковой.
Было около двенадцати часов, и, хотя к самолету мы явно не успевали, решили двигаться по направлению к поселку, там заночевать, а утром, если получится, улететь. Так, между островами, прошли основную часть пути, и на последнем острове остановились, чтобы оценить обстановку. Место это называлось Партусова изба – по имени охотника, промышлявшего здесь.
Нам предстояло пересечь главный плес, разлившийся с севера на юг километров на семьдесят, ширина его в этом месте была километров двадцать – их-то нам и надо было проскочить. По нормальной, тихой воде на «обушке» это заняло бы минут 30.
ШТОРМ
Серега вспомнил о предупреждении, полученном нами от Хантайского озера несколько дней назад, когда струей воды, ударившей в сливное отверстие поддона двигателя, залило свечу на нижнем цилиндре, и мы, наверное, час отрабатывали на верхнем, чтобы уйти под берег и просушить свечу. На этом плесе такой номер не прошел бы – уходить было некуда.
Сергей взял нож, вырезал четырехугольную чурочку и забил чопик в сливное отверстие. Это техническое решение спасло три жизни – Чунину и наши с Серегой. Отчалили и взяли курс на Снежногорск.
Через пару километров нас, наконец, нагнал долго терпевший восточный ветер. Прошли, взбираясь и спускаясь, первые три волны.
– Ну вот, начинается! – сказал Серега.
По мере нашего удаления от острова восточный ветер набрал полную силу, и мы попали в шторм, какого ни я, ни, как потом выяснилось, Серега и близко не видели. В бок волнам, вздыбливаемым восточным ветром, била зыбь, поднятая в полный рост по всей длине плеса утренним южным ветром. Бороться приходилось и с той, и с другой волной.
Шли на малом газу, медленно вползая в мутно-зеленую стену, высоту которой измерить было невозможно, и, оказываясь между волнами, мы ничего не видели вокруг, кроме воды. Каждый раз, когда лодка медленно влезала носом в волну, думалось: ну вот она, последняя... Но, забравшись на нее, мы медленно спускались вниз. В это время сбоку ударяла южная волна, поднимая корму. Вот когда спас Сережин чопик!
Иногда южная волна была такой сильной, что винт вылетал из воды, мотор взвывал, и приходилось сбрасывать газ до опасного – могли заглохнуть. Но тут же входили в очередную восточную волну, и все начиналось сначала.
Сколько раз это повторялось, я не помню. Может, тысячу раз, может, десять тысяч. В один из таких моментов Серега и произнес: «Из-за собаки!»
Чуня сидела на дне лодки между моих ног и тряслась. Кровавая полоска пересекала собачью морду. Наверное, животное уже ничего не воспринимало. Как ни странно, воды в лодке набралось немного, я попытался было ее вычерпать совком, но Серега махнул рукой: сиди, мол, спокойно.
К какому-то времени стало ясно, что нам вряд ли удастся выбраться. Странно устроен человек. Когда я это почувствовал, передо мной как-то быстро и очень подробно прошла вся моя жизнь. Я всех вспомнил, попрощался с живыми, помянул ушедших... Паники не было, страха, что удивительно, – тоже. Была полная безнадежность и полное понимание: ну вот и конец.
В голову пришла мысль о спасжилетах, которые лежали в носу лодки. Но надевать их бесполезно – в такой воде они только продлят мучения. Сейчас думаю, что был неправ. Нас бы искали, в жилетах нашли бы быстрее, и терзаний у родственников было бы меньше.
Но почему-то Господь берег нас. На наше счастье сохранялась плюсовая температура и вода на лодке не намерзала; тросик дистанционного управления, кое-как скрученный из отдельных кусков проволоки и предназначенный для движения по тихой воде, выдерживал; мотор не глох, бензин не заканчивался, а мастерство Сереги позволяло двигаться вперед. Малейшая пауза в движении поставила бы точку на нашем путешествии.
Сколько это длилось, я не знаю. Наверное, часов пять. Берег, однако, приближался. Мы шли к берегу севернее поселка.
– Давай выбрасываться, – сказал я Сереге.
Серега кивнул. Лодка при этом погибала, но мы могли спастись.
СПАСЕНИЕ
Подплыв поближе, поняли, что выброситься не сможем. Огромные валуны усеивали берег, некоторые – размером с деревенскую избу. Когда в них ударяла волна, пена взлетала вверх на добрый десяток метров. Тут мы заметили группу людей, бегущих по берегу. В руках одного из них был длинный шест с привязанной к нему белой тряпкой. Мужик периодически поднимал его, а затем, опуская, указывал в сторону поселка. Я тронул Серегу за плечо, убедился, что он тоже это видит, и мы пошли вдоль берега, метрах в пятидесяти от него.
Мужики увидели, что мы отреагировали на сигнал, и побежали быстрее. Потом они остановились, и тот, с шестом, стал на одном месте его поднимать и опускать, как жезл. Мы поняли, куда они зовут нас. В одном месте на берегу из толстенных досок был устроен причал, плавно спускавшийся в воду. Там чалились местные лодки, которые по случаю сильного шторма были затянуты вверх. И там, где нас ждали, лодки были раздвинуты и между ними образовалось свободное место.
Мы подобрались, Серега поймал волну, дал газу, и мы влетели с волной на причал, где в десять рук мокрые по пояс мужики подхватили лодку, и вместе с нами, собакой и всем остальным вытащили ее по доскам наверх, к самому берегу. Я вылез из лодки, подошел к одному из мужиков, хотел сказать спасибо и пожать руку, но получил открытой ладонью толчок в грудь.
– Вы что тут цирк устраиваете? Мы в такую погоду на своих не ходим, а вы на этой лоханке... Нам что, тонуть прикажете, вас спасая?! Вокруг нас стояли «прогрессы», «казанки-5» и прочая серьезная техника. Я отвернулся, нагнулся и стал доставать из лодки Чуню. Достал, утер кровь, повернулся к Сереге. Ему тоже что-то выговаривали, держа за грудки.
Мой спаситель посмотрел на меня, на Чуню и закричал своим:
– Мужики, слышь, мужики! Это они из-за собаки!
Развернувшись, они пошли в поселок сушиться. Мы поднялись по причалу на берег, я аккуратно положил Чуню, и мы с Серегой молча обнялись. Постояли. Потом пошли к Серегиному другу, тоже Сергею. Блаженное, ни с чем не сравнимое, ни разу мной до того и после не испытанное ощущение твердой земли под ногами!
И опять нарушил молчание Серега:
– Я больше всего боялся, что ты полезешь в нос лодки, в гермоотсек, за спасжилетами.
Дошли до дома, за притолокой нашли ключ. Я положил Чуню на диван и пошел в диспетчерскую ЛЭП-220 позвонить в Норильск. А Серега направился в ближайший магазин разбивать чудом уцелевшую двадцатку. Дозвонившись до Норильска, рассказал про Чуню жене, попросил ее связаться с Борей Палеем, чтобы он встретил меня на Вальке, а также с Ольгой Соломахой из НИИ Крайнего Севера (это от ее собаки досталась мне Чуня), чтобы нас приняли институтские ветеринары, т.к. наступало воскресенье.
После телефонного разговора с Норильском я поблагодарил диспетчера и хотел уже было идти, но диспетчер меня остановила, сказав, что все слышала; сейчас подойдет ее подруга-фельдшер и, может быть, что-то подскажет. Подруга, оказавшаяся фельдшером «скорой помощи», на автомобиле с красным крестом поехала вместе со мной искать ветеринара. В ответ на мое опасение – а вдруг что-то случится, и понадобится «скорая помощь»? – фельдшер уверила: у них ничего не случается, все здоровы как быки. К тому же у нее самой собака, и она меня хорошо понимает.
Нашли какую-то тетку, которая объяснила, что давно ветеринаром не работает и помочь не сможет. Моя спутница расстроилась, сказав, что утром, до самолета, мы обязательно найдем специалиста, а сейчас она даст марганцовки – надо сделать слабый раствор и влить его собаке, повторив это дважды.
Мы с Серегой подготовили литровый чайник, занесли Чуню в ванну и разом залили в нее весь раствор. Через минуту все влитое вернулось назад со сгустками крови. На это страшно было смотреть. Я отнес совсем обессилившую Чуню на диван, возле него поставил на всякий случай мисочку с молоком.
Сели с Серегой за стол. Двадцатки хватило на 0,75 венгерского коньяка «Матра» и на бутылочку венгерского же «Токайского». Сидя на кухне, налили по стаканчику. Вдруг в комнате раздался странный звук – как будто что-то упало. Я высунулся из кухни и увидел, что Чуня спрыгнула с дивана и – о счастье! – лакает молоко.
Грусть, сопровождавшая распитие «Матры», вдруг исчезла, на душе стало легко. Нет, не зря мы через все это прошли. Я лежал на диване, рядом сопела Чуня, по телеку шел какой-то заумно-красивый фильм, кажется, «Король-олень», и жизнь была прекрасна.
Утром приехала на «скорой» моя вечерняя провожатая и повезла прямиком на ферму, где содержалось местное коровье стадо.
ВЕТЕРИНАРША
Нашли ветеринара! Ну, скажу я вам... С меня ростом, на шпильках, ресницы по два сантиметра, убойный маникюр, лет, наверное, 20–22. Она только что вернулась из отпуска и сохраняла, что называется, отпускной прикид. Вот, думаю, попал: как же, вылечит мою Чуню эта фифа!
Фифа меня выслушала, ненадолго отлучилась и вернулась с полным шприцем и старой бутылкой – настолько замшелой и затертой, будто в ней сидел Хоттабыч. Ловко и быстро – так, что Чуня ничего не успела понять, – она сделала укол, потом после команды «откройте ей пасть и держите» стала вливать собаке какую-то гадость с запахом, хуже которого я в жизни не встречал.
Пришла фельдшер и сообщила: самолет сегодня не летает.
Фифа вымыла руки и снова скомандовала:
– Тогда приезжайте в обед, я из дома принесу хорошее лекарство.
Мы приехали в обед. Фифа достала какую-то склянку и предупредила, что лекарство плохо пахнет, и этот запах будет держаться на руках несколько дней.
На следующее утро мы уехали в аэропорт, где скопились пассажиры с трех рейсов. Пришла кассирша, высунулась из окошка и спросила:
– Где тут гражданин с собачкой? Полетите первым.
И пояснила очереди:
– Это тот, который из Партусовой избы.
Народ безмолвствовал. Никто не возражал. Нашу историю знал весь поселок.
По прилету в Норильск мы поехали к ветеринарам НИИСХ. Ольга, всплеснув руками, закричала:
– Что ты сделал с собакой? Это же мешок с костями!
«Мешок», бодро облаяв чучело овцебыка в фойе, сделал около него лужу и повернулся ко мне, как бы спрашивая: ну, все, вроде, когда поедем домой?
Фифа вылечила собаку. Когда я показал Ольге список использованных Фифой лекарств, та очень удивилась: мол, где это все достают? Одно название я помню даже сейчас: фракция Б.
...Все собирался отправить в Снежногорск французские духи для Фифы. Не отправил. Стыдно до сих пор.
Чуня прожила долгую и счастливую охотничью жизнь. Облазила весь Таймыр, север Якутии. В старости погоняла тетеревов и глухарей в Мещере.
Однажды, лет пять спустя, мы добирались перекладными из Тикси через Игарку в Норильск, и присели в Снежногорске. Ко мне подошла какая-то тетка и спросила:
– Это не вы из Партусовой избы?
Еще лет десять спустя меня попросили разобраться в одном деле в Снежногорске. Полетели туда на вертолете МИ-2. Вылетая назад, я попросил командира немного изменить маршрут. И мы прошли от Снежногорска до Партусовой избы и лишь потом отвернули на север. Время полета до избы составило двенадцать минут.
Вот. В одну сторону – двенадцать минут, а в обратную – вся жизнь.