Пожалуй, для охотника «унылая пора, очей очарованье» - это лето. Ружье смазано и убрано на целых три месяца. Звери и птицы заняты заботой о подрастающем потомстве. Апрельско-майское первоцветье и свежесть постепенно перешли в летние яркие тона.
Лениво дышит полдень мглистый;
Лениво катится река;
И в тверди пламенной и чистой
Лениво тают облака.
Федор Иванович Тютчев
Ужасный час! Везде оцепененье:
Жмет лист к ветвям нагретая верба.
Укрылся зверь, затем что жжет движенье,
По щелям спят, приткнувшись, ястреба.
Константин Константинович Случевский
Теперь охотники, кто как может, заполняют этот трехмесячный перерыв. Кого-то привлекает в это время тихая охота. Как приятно побродить по утреннему росистому лесу в поисках грибов! Белые, подосиновики, подберезовики - это украшение наших подмосковных лесов. Отыщешь во влажном подлеске красноголовые подосиновички, сердце начинает учащенно биться, как при встрече со зверем или птицей на охоте.
Но все же самые яркие впечатления остаются в памяти о рыбалке. Как только река с весеннего половодья возвращалась в свое русло, оставляя многочисленные заводи, мы, пацанята, корзинами начинали обшаривать их. Затем приходила пора рыбалки с удочками. Вода в реке была такой прозрачной, что на метровой глубине видно было, как по дну шныряют стайки ершей. Насадив червя на крючок, я отпускал леску по течению и даже не смотрел на поплавок. И так было видно, как от стайки отделялся ближний к наживке ерш и заглатывал ее. Лишь оставалось сделать подсечку. И вот он, растопырив плавники и разинув рот, лежит на траве - светло-серый, пятнистый, поблескивая чешуей на солнце.
В прудах и лесных озерах полно было карася. Его ловили на мотыля или на хлеб. Удилища были либо березовые, либо из орешника. Редко у кого имелись бамбуковые удочки. Даже вторые колена делали сами. А третьи колена и вовсе не нужны были. Рыбы было много и рядом.
Стоял жаркий июль. Однажды мы с братом решили проверить дальние болота. Мы еще ни разу не ловили рыбу в тех местах. Но стремление к поиску новых мест рыбалки и охоты постоянно влекло нас подальше от города.
С вечера накопав червей, рано утром, по прохладцу, на велосипедах мы выехали из дому. К раме привязаны удилища, за спиной в рюкзаке бутерброды и фляжка с чаем, и аптечка с запасными рыболовными принадлежностями. Одеты легко - тонкие брюки в сапоги, рубахи из хлопчатобумажной ткани, на голове простенькие льняные кепчонки.
День обещает быть жарким. Небо чистое-чистое, ни единого облачка. Ветерок лишь на ходу, от быстрой езды по шоссе, чувствовался. А как въехали в лес на тропинку - тишина, даже листва не шелохнется, лишь на осинах листочки слегка вздрагивают. Здесь, в тени деревьев, свежо. А птицы-то, птицы какие концерты выдают! И даже кукушка со своим незамысловатым ку-ку так ловко вплетается в их чудные трели из глубины леса.
А вот и совхозные поля. Скошены начисто, со стогами душистого сена.
Едем краем. Невысоко над полем зависла пустельга - мышь высматривает. А вдали, над зарослями ивняка, кружатся ястребы. Скворцы и дрозды всюду снуют по покосу и шумят, суетятся. Эх, а солнце-то уже начинает припекать!
Но вот опять въезжаем в прохладу леса. Вновь эти сказочные птичьи трели. Еще с полчаса этой чудной свежести, и мы стоим на краю болота. Собственно, болотистых топей и трясин тут нет. Многочисленные плесы, обросшие по краям тростником и камышом, пропаханные дренажными канавами.
Я прислонил к березе велосипед, отвязал удочку и, закинув ее на плечо, наблюдаю за выводками кряковых и чирят, снующих в зарослях тростника. По воде от них остаются дорожки и тут же затягиваются ряской. Где-то слева, на опушке березовой рощи, кричит ястреб – вероятно, тоже высматривает уток.
На небе появились редкие белоснежные, пушистые облака. Припекает. Я снял рубашку и повязал ее на поясе. И тут обратил внимание на брата. Он пробрался сквозь заросли тростника и уже успел забросить удочку. Вдруг он как-то весь напрягся, удилище выгнулось – неужели, зацеп?! В следующее мгновение из воды словно выпрыгнул крупный карась и, трепыхаясь, завис в воздухе. Брат поднес леску поближе к себе и свободной рукой зажал трофей.
Я тут же потерял всякий интерес к окружающему и, ничуть не осторожничая, черпая в сапоги воду, сквозь заросли тростника поспешил к нему.
Когда я был на месте, то обнаружил, что плес почти сплошь зарос тиной и лишь кое-где виднелись окна чистой воды. Уложив на сухую кочку рюкзак, я размотал удочку. В этот момент брат вытащил из воды еще одного карася граммов на двести. Теперь стало ясно - рыбалка обещала быть интересной.
Я с азартом размахнулся и забросил леску в соседнее оконце. Ярко-красный поплавок, не успев успокоиться, тут же скрылся под водой. Ну, уж этого я никак не ожидал! Подсечка. И вот в моих руках на леске трепещет карась. И дальше пошло! Казалось, крючок не успевал опуститься до дна - червя хватали на лету. Наплавок, коснувшись поверхности воды, сразу же уходил в сторону либо тонул. Мы с братом выуживали карасей из окон, как из бочек, и, соревнуясь, уже давно сбились со счета. Карась был стандартный - граммов по двести, и разнился лишь в цвете - от белого до темно-красного, почти черного. Они, вероятно, стояли в тени у окон и поджидали, когда же упадет в воду какая-нибудь пожива.
Постепенно клев затихал, пока не прекратился совсем. Только теперь я заметил, что солнце близилось к полудню. Ни ветерка, тишина. Такая жара, что даже птицы в роще изредка подают голоса. Вероятно, о таком времени писал Константин Случевский.
Николай ПЫШКОВ