Целью нашей, которой уже по счету, рыбалки было Десногорское водохранилище, а вернее участок Десны много выше по течению в сторону Ельни, и именно этот участок был самым неприятным в плане проезда, скажем, ну очень непроходимым. Особенно по весне.
Ехали компанией, впятером, ночевать не собирались, туда-обратно, но в душе каждый из нас рассчитывал на улов. Выезжали из Брянской, проезжали Калужскую (часть ее) и наконец Смоленская область. За это время смотревшие еще холодные далекие зимние звезды затягивало пеленой и мы попадали в густой, но скоротечный снегопад или, наоборот, к рассвету небо еще больше расчищалось и зарей своей обещало ясный день, а то попадали в полосу такого тумана, что впору останавливаться или двигаться с черепашьей скоростью. Но вот наконец все это позади.
Боясь прогадать, ошибиться, ловишь глазами ориентиры по противоположным берегам, еще смутно проглядываемым, ходишь взад-вперед, пытаясь найти старые свои, угадываешь по каким-то едва заметным приметам, где засверлиться и подкормить новые лунки. Излишне суетишься, слегка нервничаешь; прошло три дня и выпавший за это время снег спутал все карты, побывавшие за время отсутствия рыбаки тоже изменили ландшафт того места, где рыбачил в прошлый раз, добавив на лед всего, чего только можно, и даже того, чего и нельзя. Старые места так и не определены, ну да Бог с ними, соседи, вон, уже опускают кормушки и дергают их, усаживаются на ящики, разговаривают или сопят молча. И тут выясняется, что почти рассвело, что мотыля можно надеть даже без помощи фонарика, что вчера «брал», но до обеда, что были обрывы и сходы, что кто-то вытащил на мормышку даже небольшого судачка и что «москвичи, те вообще озолотились».
Чуть приподняв крючок с мотылем ото дна и установив удочку, закуриваешь и тут же забываешь обо всем, рука автоматически, сама по себе, независимо от тебя, начинает двигаться в каком-то своеобразном магическом танце, пытаясь быть увиденной: мотыль повторяет все твои движения и даже добавляет что-то новое от себя, сейчас мы с ним заодно, как это ни странно. Одна проводка, другая – ноль.
Вот ведь натура! Прекрасно понимаю, что если не полчаса, то хотя бы минут двадцать можно было бы вовсе не дергаться, а спокойно покурить или еще лучше – выпить чаю, желательно с бутербродом, осмотреться, сесть в конце концов поудобнее, дать рыбе подойти, осмелеть, распробовав прикормку, уйти к соседу и снова вернуться, убедившись, что именно здесь, именно в этой лунке, в твоей, все самое лучшее и халявное.
Часы показывали половину пятого, пора было сматываться, рыбу приходилось бросать уже прямо на лед – ящик был полон, но вот оторваться от этого действа было невозможно. Каждые три-четыре подлещика тянули на килограмм, штук шесть-семь были граммов по 500-400. С паузами, с перерывами, но если уж подходил и начинал брать, то иногда даже не давая опуститься насадке на дно, проскакивала и плотва, как здесь говорят местные, «сковородная», попадались и густера с окунем.
Подошел зять, дела у которого в этот раз шли поскромнее, и ему уже, видно, все поднадоело, и спросил, не пора ли закругляться. Предвкушая возвращение домой с таким уловом, лица жены и дочки, а главное, глаза внучки, восторженно визжащей и глядящей на рыбу; будучи довольным от получаемого удовольствия, от состоявшейся удачной и благополучной рыбалки, я достал ключи от машины и со словами «Иди заводи, пока прогреется...» протянул их зятю. Тот протянул руку. Кто из нас ошибся, теперь уже не важно. Какое-то мгновение они еще были видны в лунке; бросившись на колени, я попытался сделать невозможное...
Кто-то из рыбаков уже отъезжал, хлопая дверцами, кто-то пока подходил к машинам и укладывался, а кто-то еще махал руками, сидя на ящике. А моя машина стояла на берегу, то ли гордая, то ли обреченная, еще ничего не подозревающая, но какая-то бесполезная теперь, хоть и мигала глазком сигнализации из салона. Запасные ключи висели на гвоздике в кладовке, на еще более отдалившейся теперь Брянщине. Постепенно смеркалось, с берега ушла последняя машина, сочувственно просигналившая нам, чтобы мы держались.
На последнем издыхании батареи мобильника мне все же удалось дозвониться до своего старого и верного друга (как я вспомнил его домашний – не понимаю). Почему он, живший еще на 40 км дальше, чем я, и только что вернувшийся из дальней поездки, не успел выпить рюмку, сев за стол, накрытый ужином, что заставило его поставить ее обратно на стол и подойти к телефону и снять трубку, не понятно. Важно, что проделав 170 км в один конец с заездом ко мне домой за запасными ключами, он через два с половиной часа, подавая ключи мне в руку, задержал свою и спросил: «Ну, а клевало хоть?»