Я внимательно слежу за публикациями, в которых затрагивается тема охотничьих традиций и в особенности традиционных и нетрадиционных охот. Сам я неоднократно в своих выступлениях касался этой темы и хотел бы продолжить разговор.
Спору нет, надо сохранять и поддерживать те виды охот, которые вошли в традицию и стали достоянием нашей отечественной охотничьей культуры. Вместе с тем, как справедливо замечает Евгений Ершов («РОГ», № 23, 2015), было бы крайностью относиться к ним как «к неприкасаемым священным коровам». Ведь процесс сменяемости охотничьих пристрастий и предпочтений так же естественен, как и процесс их преемственности, более того, этот процесс, если хотите, исторический.
Известно, что отец Петра I царь Алексей Михайлович исповедовал только охоту на пернатую дичь верхом на лошадях с ловчими птицами. Ныне такая охота реальна и доступна в основном разве что для сверхбогатых арабских шейхов на особо резервируемых территориях.
Матерый русский барин Алексей Некрасов — отец замечательного поэта Николая Некрасова отдавал предпочтение лишь псовой охоте на зайцев, лисиц и волков, а ружейную охоту своего сына на пернатую дичь с легавой считал лакейской и низкой (см. М. Булгаков. Русские писатели-охотники. — «Охота и охотничье хозяйство», № 8, 2008). Ныне же ружейная охота, в особенности с собаками, со всем основанием признается как одна из самых содержательных, насыщенных и привлекательных. Но вот когда я ознакомился с заявлением Николая Бирюкова («РОГ» № 1–2, 2015), что будь его воля, он запретил бы вообще охоту по перу без подружейной собаки, передо мной невольно замаячил тот самый, помеченный Ершовым призрак «неприкасаемой священной коровы». Автор почему-то не подумал о том, что запрет, о котором он говорит, ущемил бы право на охоту тысяч охотников, не имеющих по разным причинам возможности содержать собак, а также в какой-то степени мотивировал бы браконьерство (как известно, «несправедливый закон моральных обязательств не имеет»).
Вспоминаю, как в старой охотничьей литературе, посвященной утиной охоте, подробно описывались все возможные способы охоты на уток — с подсадной (на кряковых селезней весной), с чучелами, с подружейной собакой, с подъезда на лодке, из скрадков на дневках, на вечерних и утренних перелетах — кроме одного, но при этом самого массового и доступного (за исключением разве что стрельбы на зоревых перелетах) — дневной охоты с подхода без собаки. Не сказывался ли в этом отголосок былого охотничьего консерватизма с привкусом барских привычек: дескать, «бить ноги», да еще с сомнительной надеждой на успех, — это не дело настоящего охотника.
Другой пример. В одном из рассказов Юрия Нагибина (к его творчеству отношусь с почтением) группа охотников изнывает от скуки в ожидании прибытия на охотничью базу егеря с легавой, который должен обеспечить им «классическую» охоту на тетерева. Читая впервые этот рассказ, я остался в недоумении: почему бы этим людям, если они действительно заядлые охотники, не взять ружья наперевес и не прочесать цепью места обитания тетеревов (как явствует из контекста, такая охота в том хозяйстве не возбранялась).
Конечно, ходовые охоты наудачу в большинстве своем менее результативны, чем подготовленные специализированные охоты, тем более с собаками. Понятно, что подобные охоты мало подходят людям старым и с ослабленным здоровьем, но всем другим категориям охотников они способны подарить, помимо возможности взять дичь, ощущение полноты жизни от встреч с природой и здоровую физическую усталость, столь дефицитную в особенности для работников умственного труда.
Помнится, в юности (50-е годы) на августовских охотах я и два моих одноклассника, отстояв на болоте (под Саранском) утреннюю зарю, бродили затем до полудня по берегам речки Инсар в поисках сместившихся с болот уток. И так почти ежедневно.
С сентября, когда начинались занятия в школе, мы могли отводить охоте лишь воскресные дни. Осенние и зимние охоты запомнились длительными (с утра до вечера) походами за зайцами-русаками. Благодаря этим походам я ощутимо укрепил свое физическое здоровье (в детстве лежал однажды в больнице с диагнозом «ревмокардит»). В мае 1956 года наш физрук включил меня в сборную команду школы к предстоящему первенству города по легкой атлетике. На этих соревнованиях я стал вторым в беге на 1500 м.
Вот так, через охоту и благодаря ей, я вошел в спорт, который стал для меня таким же влечением души, как и охота, и который частично замещал мне ее во время службы в армии и последующей учебе в вузе. Пользуясь поводом, изложу свой взгляд на связь охоты и спорта.
Солидаризируясь с охотоведом Александром Пушкиным и рядом других авторов, скажу, что я решительно не приемлю понятия «спортивная охота». Вместе с тем вопрос этот нуждается в некоторых пояснениях. Если на охоте человек встречается с внешней природой, то в спорте, требующем, как правило, больших физических усилий, — со своей внутренней биологической природой. Последний факт на поверхности не лежит, поскольку заслоняется самоочевидным стремлением здоровых людей к состязательности. Функции сопряжения с «внешней» и «внутренней» природой могут перекрещиваться и совпадать (физические нагрузки на охоте, в особенности ходовой, нередко сопоставимы со спортивными). Тем не менее при всем том спорт остается спортом, а охота — охотой.
В последние 30–35 лет все мои летне-осенне-зимние охоты и такие же охоты двух моих компаньонов — профессора-филолога и доцента-физика — были исключительно ходовыми. На каждой из них, в зависимости от обстоятельств, а также от погоды и самочувствия приходилось преодолевать ежедневно от 10–12 до 18–20 км. Я уже сообщал читателям «РОГ», что в год своего 75-летия (2013 г.) прошел пешком около 200 километров. А рекордным в этом отношении явился летне-осенний сезон 2000 года — не менее 350 километров.
Допускаю, что кто-то, прочтя эту статью, с усмешкой скажет: «Ну вот, автор поет здравицу «шатающимися» охотникам. Отвечу так: «Назовите их хоть «шляющимися», но согласитесь, что эти люди удовлетворяют свою охотничью страсть самым простым, общераспространенным и в этом смысле наиболее традиционным способом. И я действительно хочу особо пожелать доброй охоты тем охотникам, которых, как и волков, ноги кормят.