–Э-э… то не для вас, – сказал егерь Пушка и как-то хитро заулыбался.
Квартируем у Василия. Ровно в пять тридцать заверещал чей-то мобильник, начали лениво подниматься, хватаясь за головы. Сон навсегда унес фрагменты былого ужина. Последнее, что помнили – как играл на гармошке и пел Васин кум, как выдавал гопака москаль Илья. Занялись утренним туалетом, зазвонил телефон. «Але», – сказал тихо Василий, чтобы не мешать Илье – тот принимал по совету доктора процедуру по очищению желудка.
Звонил бригадир и сообщил, что болезнь уложила его на больничную койку, на охоте не будет. Владимир Андреевич просил оставить печенку убитого вепря, как лучшее лекарство для быстрейшего выздоровления. «Просьбу больного не обсуждаем, – сказал коротко Вася, – детям и больным – в первую очередь».
В это время Илья успешно завершил свою процедуру, я нашел свой мобильник, доктор – свои носки. Сашко ничего не нашел, поскольку с вечера ничего не терял. Но почему-то лукаво смотрел на всех большими голубыми глазами на уже оздоровленном лице. Создавалось впечатление, что он так и не сомкнул их за прошедшую ночь.
В дом вошел егерь Пушка. Сообщил приятную новость, намедни с вертолета обнаружили в районе Вереска несколько кабанов.
–Я вам шо казав, а мы дэ ходылы, дятлы вы дятлы… – оживился Сашко.
–Кабан наш, – коротко сказал Вася, и разлил самогонку по стопкам. Все замолчали, глядя на рюмки, и как-то глупо заулыбались. Выпили. «Может, еще по одной?» – робко спросил егерь. Все опять промолчали и опять заулыбались. Повторили. «Бог троицу любит», – крякнул Василий, и уже почти дотянулся до бутылки, в этот момент раздался рокот «Беларуся».
Похватав ружья, рюкзаки толпа дружно вывалила во двор. Началась посадка в телегу, в которой по всем признакам с вечера транспортировали коровий навоз. Последнее обстоятельство никого не смутило. Приволокли лестницу. Осада телеги приобрела упорядоченность. Наконец, умостились.
Трактор, изрыгая из трубы клубы черного дыма, выехал за деревню. «Бутылку водки «Немировской» тому, кто первым найдет следы», – учредил свой приз охотник с интеллигентной бородкой по имени Михаил.
Мужики вцепились в борта телеги, вглядывались по сторонам, ища кабаньи переходы. Стимул не заставил себя ждать, кто-то закричал: «Останови трактор!» Но тракторист не слышал. Вдохновленный обещанным гонораром, он жал на все рычаги. Гвалт, крики усилились. Славко по ходу движения выпрыгнул из телеги, Сашко запустил коровьей лепешкой по кабине. Трактор резко остановился, несколько членов бригады упали на пол с остатками навоза. В адрес тракториста посыпалась брань.
Следы кабанов оказались недельной давности. Михаил тотчас аннулировал учрежденный самим же приз. Охота прошла как-то вяло, хотя и прочесали угодья вдоль и поперек. Домой приехали засветло.
Прошла неделя. Опять собираемся у гостеприимного Василия, опять едем в знакомые места. На этот раз ассистирует нам пенсионер Федорович на телеге, запряженной кобылой. Тракторист Капуста, так и не получив по какой-то причине всю сумму обещанного гонорара за прошлую охоту, запил.
Возница Федорович – бывший ветеринар. Помимо транспортировки охотников, в его задачу входит осмотр мяса убитого животного. Он сосредоточенно настраивается на то время когда практиковал, кастрируя кабанчиков в крестьянских дворах.
Опять прочесываем квадрат за квадратом, кажется, мышь не проскочит не то, что кабан. Вот, кажется собаки, натекли на след лисицы, лай то приближается, то убывает. Ждем.
Надо сказать, рябой масти молодой гончак егеря Пушки, отличается зверским аппетитом. Во время привала, когда мужики развязывают лямки рюкзаков, доставая чем подкрепиться, он каким- то образом умудряется вырвать из рук кусок колбасы, пачку масла, и, отбежав несколько метров, проглотить, в упаковке или целлофановом мешке, не пережевывая.
–Что это за собака, если себя не может прокормить,– замечал я ехидно Пушке.
Егерь улыбался, любовно поглаживая своего питомца. У гончего пса – было еще одно качество. Натыкаясь на старый след зайца или кабана, он тут же выдавал такие рулады (что на языке кинологов значило: натек на свежий след, помкнул – будьте начеку). Мужики мгновенно замирали в стойках как на стрелковом стенде.
Так бы и стояли до окончания охотничьего сезона, приходилось тратить немало усилий, чтобы сдвинуть их с места. Правда, вскорости все научились различать художественный голос егерской даровитости.
Все, кроме доктора. В тот день он охотился в нашей бригаде впервые. И потерялся в просторах кукурузного поля. Ждали минут сорок, все занервничали. Уходили драгоценные минуты.
–Хведорыч, поворачивай кобылу назад, – следовал решительный наказ вознице.
Протянув телегу несколько метров, лошадь остановилась, и уже ничто не может стронуть ее с места.
И мы стоим, курим, ждем. Несколько человек схватились за мобильники, запрашиваемый номер телефона, не отвечает. Доктор как в воду канул. Василий разломил ружье, подносит дуло к губам, будто голос оленя на реву раздается над полем. На этом Вася не успокаивается, облизывает губы, набирает полные легкие воздух, берет на две октавы выше. Наконец, доктор услышал.
Выходит счастливый, патронташ съехал с кругленького животика, ниже ширинки болтается, ружье через голову перекинуто, как у югославского партизана, ветер разметал чумацкие усы на его разгоряченном лице.
– Побежал на лай собак, думал, добуду кабана, – говорит он, а сам улыбается детской улыбкой. – А у вас шо, ничего?
Краснолицый от беготни за гончим псом егеря, в круглом охотничьем картузе на затылке, доктор напоминает жандарма в компании с Луи де Фюнесом. Но об этом никто не думает, с чувством облегчения все громоздятся на телегу.
Пришли обильные снегопады. Мы по-прежнему ищем дикого вепря. Попутно отстреляли двух лисиц, но лисы не в счет, мысль о кабане не дает покоя.
Глядя на приунывших товарищей, Андрей подбадривает: «Голуби мои, сегодня возьмем кабанчика…» «Голуби» косятся на его объемный рюкзак. Вася достает походный несессер, извлекает стаканчики, передает Илье.
–Чаю можно? – слышится чей-то вопрос.
–Чай пьют богатые, а нам бы водочки, – парирует Илья.
Новый охотничий день, похоже, многообещающим. На инструктаже Василий, взглянув на списочный состав, предупредил: «Отсутствующие мяса не получают, шо там делить, по два килограмма…»
Говорит так, будто кабан уже добыт. Василия никто не поддержал, но и против – не высказался. Я шел в шестидесяти метрах от него, пробираясь через густо заросший лес. То и дело приходилось чуть ли не на четвереньках пролезать под нависшими, отяжеленными от снега ветками сосен, за ворот сыпалась кухта.
Раздался выстрел, а через несколько секунд команда: «Пыльнуй!» Остановился, вслушиваясь в шорохи, прошел еще несколько метров. Впереди кущей, стоящих на границе с сосняком, мелькнула тень кабана. На номерах ухнули несколько выстрелов.
Разносится чей-то крик, ему вторит другой. Я уже не сомневаюсь, что стреляли по кабану и промазали. Так и есть. Собаки ушли по кровяному следу, с голосами крутят в березняке.
–Поднялись, е-мое… стали и ждут, когда я стрельну, – громко рассказывает Василий, а сам показывает, как он целился, – я жму на курок, осечка… вторым – кабанов как ветром сдуло.
–Был кабан, профукали, – Иван со всей откровенностью костерит себя за промах, – мне бы, дураку, выпустить его из леса.
Егерь Пушка молча слушает. Видимо, соображает: «Закрывать лицензию, или нет».
–Ладно, – говорит он, – завтра едем в другое место, Степан будет керовать.
–Там же кукуруза…– возражают Пушке.
–Говорят, выкосили, посмотрим завтра…
Застолье переносится. Чуть свет, все на ногах. Сопровождает нас на «Ниве» егерь Степан. На десятки километров простираются неубранные массивы с кукурузой.
–Куда ты нас привез? – спрашивает его Пушка.
В этом вопросе – жалкая правда о том, что нас водят за нос, и выставлять вепря никто не спешит.
Вновь возвращаемся в прежние угодья. Попадающие изредка кабаньи следы – старые, присыпаны снегом. Охотимся без транспортных средств. Кобыла Федоровича – в деннике, видно, хозяин ее устал ждать обещанную печенку, тракторист Капуста, по слухам, еще не вышел из запоя. А вот Владимир Андреевич выздоровел, ходит с нами…
Кто-то заметил, что следствием неудач являются противоречия между желаниями и возможностями. Так это или нет, не знаю. Но лично я грешу на високосный год, не потому ли отвернулся от нас охотничий фарт?