Первая охота состоялась в одном из военных хозяйств, она оказалась и последней для коммерсантов фирмы, так как загонные охоты требовали от участников приложения физических сил и здоровья.
Много ходить ножками коммерсам не хотелось; в итоге, хотя охота и получилась, был отстрелян лось, все участники охоты отведали печенки и котлет из лосятины, к следующей охоте бригада состояла только из двух членов: меня и водителя.
От босса было напутствие — мясо диких копытных доставлять в столовую фирмы, и — «с глаз долой, из сердца вон». Я был свободен, с лицензиями, с машиной и деньгами. Разумеется, мои друзья-охотники быстро узнали, что есть возможность поохотиться на халяву, и, как мухи на мед, слетались предложить свои услуги в качестве стрелков и загонщиков, благо, я раструбил, что ливер и копыта с головой — наша добыча.
Было одно «но», которое остужало горячие головы; нам разрешали охотиться только по будням. Выходные посвящались обслуживанию спортивных команд штатными сотрудниками охотхозяйств. Это не обсуждалось.
Как говорится, «свято место пусто не бывает», и со мной всегда кто-то был.
В тот раз со мной был Мирослав, он тогда работал начальником охотхозяйства. Под два метра ростом, с большими натруженными руками, с сединой в волосах, Мирослав располагал к себе как интересный собеседник, много читающий и много видавший человек.
Он прекрасно знал охоту, мог часами рассказывать о природе и животном мире, охотничьих собаках и способах выделки шкурок. Кроме всего прочего, представлял собой яростного спорщика, готового спорить часами, и если собеседник засыпал за рюмкой чая, первое, что он слышал, проснувшись, продолжение спора в одном лице, пока противник не сдавался.
Подходил к концу сезон охоты, а у меня оставались на руках четыре лицензии на кабана. Надо было успешно закончить год и к Новому году поставить фирме кабанятину в тушах, коммерсы собирались испечь туши целиком, на вертеле.
Договорившись с Мирославом, на следующий день я был у него в хозяйстве с моим напарником Александром. Помочь нам было некому, егеря хозяйства пытались офлажить волков, дело не клеилось, мужики приходили из угодий и валились с ног от усталости.
Мирослав посоветовал нам поохотиться с вышки, которая находилась в самом глухом углу хозяйства. В этом сезоне с нее еще не стреляли, корма ежедневно выкладывал местный фермер, которому Мирослав доверял. Со слов фермера, с кем у Мирослава была радиосвязь, кабаны выходили ежедневно и ложились на дневку недалеко от вышки. Решили ехать в тот же день.
Добрались к 16 часам, вечерело. Нас встретила измотанная работой и детьми жена фермера. В этом холодном бараке, с дымящейся печкой и детьми по лавкам, давила на плечи нищета, неустроенность быта. Все, что привезли с собой, раздали детям. Мирослав привез мешок муки, затащили его в дом, и начальник отбыл на своей «буханке».
Наскоро выпив чаю, мы с Александром пошли на вышку по тропе, указанной женщиной: «Идите по следам мужа, еще не замело. Встретите его, он ушел корма выкладывать».
За оврагом следы довели до опушки елового леса, здесь и заметили вышку и копошащегося у нее фермера. На «лобном» месте подкормочной площадки лежала куча картофеля и зерноотходов, отдельно лежало ведро кукурузы. Как сказал фермер, «для затравки». Почти стемнело. Мороз крепчал, скрипел снег под валенками уходящего Василия — так назвал себя фермер при знакомстве.
Залезли на вышку, закрыли дверь и уселись на лавки напротив бойниц. Открыли и опять закрыли фрамуги окон, проверив на предмет скрипа, зарядились и поставили на предохранители оружие.
Прошло без движения полчаса, донимал холод, хотелось попить чайку. Первым сдался Санек: «Сегодня кабанов не будет, что они, дурни, как мы, пятачки морозить?» «А я еще посижу». Любил я посидеть на кабана один. Когда на вышке вдвоем, кажется, что напарник производит много шума.
После ухода товарища из-за туч выглянула луна, да полная, яркая; правду говорят люди — «волчье солнце».
Захотелось вдруг послушать лес, я открыл фрамугу и, высунув голову, превратился вслух и услышал… волчий вой! Вот это повезло! Санька позавидует, подумалось мне, а тоскливый вой матерого, как мне показалось, раздался ближе к вышке и где-то совсем далеко ему ответили собратья. Пронеслась мысль, а может, отвечают моему визави волки, находящиеся в окладе?
Ждать стало интереснее. Волчий вой мне приходилось слышать, но здесь он звучал как-то особенно, проникновенно. Незаметно для себя просидел на вышке около двух часов.
Волчина за это время провабил раза три и смолк. Видимо, переместился. Я продолжал сидеть, высунув голову из окна вышки и задрав уши у шапки, слушал лес. Серого барина я больше не услышал, зато раздался характерный хруст идущего кабана, а затем ветерок накинул мне на нос и его характерный запах. Не зря сидел, «пятачок морозил», прогундел я сам себе и закрыл потихоньку оконце. А дальше дело техники, отстрелял двух сеголетков.
Утром приехал Мирослав, и я доложил, как было дело. Матерый волчина, оказывается, махнул через флажки, окладчики сегодня по рации рассказали это Мирославу, а остальные, видимо, испугались и остались в окладе. Тем же днем егеря прогнали оклад и добыли трех волков.
Пока добирались до базы хозяйства, я пожаловался Мирославу, дескать, нужно добыть еще двух взрослых кабанов, на что он, подумав, ответил: «Есть у меня задумка. Обмозгуем сегодня».
После обеда Мирослав предложил мне съездить к живоловушке и в ней отстрелять кабанов. Кабаны закрыли сами себя, сбив насторожку, и три дня находились в ней голодными в количестве семи голов, во главе с приличным секачом и самкой с подсвинками.
Похоже, секач попал со стадом, так как было время гона, и он наслаждался «общением» с подругой. Все остальное время в году он проводит один, потому и зовут его секач-одинец.
В хозяйствах практиковали такую добычу кабанов, и если коллектив не отстрелялся, а время поджимало, можно было так решить проблему. Живоловушка помогала хозяйствам обменяться кабанами для прилития свежей крови и просто реализации молодняка.
Меня устраивал такой расклад, начальника тоже.
— Возьму с собой СКС, — сказал я.
— Нет, не надо, мы все сделаем тихо и аккуратно, — ответил Мирослав и достал из висящей на поясе кобуры наган времен царя Гороха. Я понял, что спорить бесполезно.
Уже через час мы крались к ловушке прямоугольной формы, с набитыми на столбы жердями. Уже стемнело, и я не видел, а только слышал движение зверей внутри ловушки, конечно, они нас чуяли и слышали. Я стоял за спиной Мирослава, видел, как он целится из нагана, и слышал, как он бормотал себе под нос: «Секача под ушко».
Раздался выстрел и треск загородки. Темная кабанья масса вслед за секачом, который пушечным ядром, без разбега, прошиб нехилые жерди, исчезла. Мирослав крутил в руках наган, а я, глядя на него, еле сдерживая смех, произнес:
— Надо брать было СКС.
— Здесь и ДШК не помог бы, — ответил он.
Пройдя по следу ушедшего стада метров двести с фонарями в руках, мы не нашли ни кровинки. Кабаны уже успокоились и перешли на шаг, крови на следу не было.
Мирослав, пока мы шли по следу, «дул» мне в уши о выдающихся пробивных свойствах пули, выпущенной из такого вот нагана. Из его рассказов я узнал, что еще в Первую мировую из него умельцы сшибали немецкие аэропланы… Это был уже финиш… Резко развернувшись к Мирославу лицом, я ухватил его за отворот куртки и, притянув к себе, произнес сквозь зубы:
— Проставишься!..
— Само собой, — ответил с готовностью мой друг.