В общих чертах я как-то описывала свои весенние похождения, и моим эмоциям и впечатлениям завидовали не только знакомые охотники, но и мы сами с мужем. Уж очень все красиво и складно ложилось на бумагу. Человеку вообще свойственно помнить только лучшее, память избирательно фиксирует положительные моменты. Вот и тексты мои, и записи, и дневники — все просто пропитано сладким послевкусием весенних зорь. А просмотр фотографий и видеофайлов, бережно хранящихся в семейном архиве, только подливает масла в огонь.
Но вместе с тем эти цифровые, а где-то и пленочные носители пережитых весен напоминают мне еще и о том, что не всегда весенняя охота — это поэзия, вызывающая светлые, радостные и безмятежные чувства. Отнюдь... За свою не очень длинную, охотничью практику на весенних охотах я получила массу уроков. Некоторые события занозой засели в моей душе и по сей день вызывают бурю эмоций. Трудно систематизировать по сложности и важности все пережитое, а потому, как и в предыдущих статьях, я просто последовательно расскажу о событиях, произошедших со мной на весенних охотах.
НА ТЯГЕ
Вот фотография в альбоме. Никакого подвоха. Апрельский день, на ягдташе три вальдшнепа и доставшаяся от дедушки тулка. Натюрморт неплохой, а уж если не скромничать, то просто отличный. За выход на тягу три длинноклювика! Если бы не разорванная в тот день любимая куртка, не наколотый сучком и заплывший глаз… Но расскажу о том, как все было.
Тверская область, разгар весенних охот. Отличный вечерок с моросящим дождем. Стою на делянке с довольно плотным подростом. По левую руку перестойный лес. Маршрут вальдшнепа идет почти кромкой этого леса. И вот в нужное время и в нужном месте появляется вальдшнеп. После выстрела, кувыркаясь, он падает в поваленную ветром, переросшую лохматую ель. Подхожу к ней и отчетливо слышу трепетание крылышек. Лезу в самую гущу, продираюсь сквозь подмокший лапник, а от кулика и след простыл. Тяга идет. Цвиканье и хорканье будоражат душу.
С трудом выкарабкиваюсь из ветровала, но добор подранка — святой долг охотника, поэтому опять лезу в гущу, но уже с противоположной стороны, и тут нога скользит, куртка цепляется за ветку… В общем, любимая курточка с огромной дырой, а я без трофея. Возвращаюсь на место и тут же над головой замечаю длинноклювика, который в такую изумительную для него погоду, явно никуда не торопясь, тихо раздвигает крыльями сумерки апрельского вечера. Выстрел! Птица медленно, на бреющем, идет в лес. Хочу добавить вторым выстрелом, но...
Оказывается, после первого налета я забыла перезарядиться. Упущение. Иду по направлению к лесу. Уже плохо видно, но фонарика нет — отдыхает дома. Ну да, так сохраннее батарейки будут.
Я понимаю, что птица зацеплена, но явного падения не слышала. Ну да Бог с ним! Тяга продолжается, хотя настроение испорчено, и не от капелек усиливающегося дождя, не от вида порванной куртки, а от зря загубленных куличках… Хоть домой иди! Но вот еще один куличок тянет прямо над делянкой. На фоне неба его хорошо видно, и для выстрела это вообще подарок, но…
Осечка! Вторым выстрелом чуть запаздываю, хотя вальдшнеп, перекувыркнувшись, падает в мелятник. Пулей бегу к месту падения и, поскользнувшись на мокром спиле, с той же скоростью пули лечу и ударяюсь оземь. Ружье отброшено в сторону, благо на предохранителе, а вот мой глаз «нащупал» сучок. Боль резкая, но вроде глаз цел. Текут слезы, лицо мокрое, явно не от дождя. И к этой душевной и физической боли добавляется один ненайденный вальдшнеп. А между тем на землю опускаются густые сумерки, идет проливной дождь, и впереди полтора километра сырой раскисшей дороги до дома.
Всего этого нет в записях дневника, не отражено в видеоотчете. Да и про тот случай в разговоре я никогда не упоминаю. А ведь то событие — факт, и лишь фотография его сохранила. Помню, как прикладывала компресс к глазу, как зашивала любимую куртку, как недоуменно смотрела на осекшийся патрон. А когда вещи сохли в избе у затопленной печи, я уныло повествовала мужу о происшедшем. Помню еще, что испытывала такое чувство безысходности, что впору было ставить крест на охоте. Ночью не спалось. Где-то под дождем, в темноте апрельской ночи лежали недобранные подранки. Этот случай мог навсегда отбить желание охотиться, мог оставить негативный отпечаток в душе от столь обычной и прозаичной ошибки. И лишь с Божьей помощью все встало на круги своя, когда на следующий день мы с мужем, потратив около часа, все-таки добрали длинноклювиков — всех трех.
На память об этом в альбоме хранится красивое фото: в утренних лучах ласкового апрельского солнца, на фоне дедушкиной стволины на ягтдаш приторочены вальдшнепы.
С ПОДСАДНОЙ
На охотах с подсадной уткой казусов и разного рода событий приключалось со мной немало. Да это и понятно. Каждую весну посиделкам в шалаше я уделяю больше времени, чем другим видам охоты. Лишь разольются реки, а паводковые воды понесут остатки льда и мусора, я с содроганием вспоминаю случай на одной из первых своих охот. Было это в начале 2000-х, на востоке Костромской губернии. Мы с мужем остановились в избе в глухой деревеньке на берегу красивой лесной реки.
Приютили нас Георгий с Татьяной, предоставив нам комнату в пятистенке, где жила еще и мама Георгия, бодрая и живенькая бабуля, и сын Геры и Тани — Сашок. Парнишке отроду было лет двенадцать, но физически он был развит очень хорошо, а главное, был явно неравнодушен к охоте. За печкой у него стояла берданка в полном его распоряжении, и хранился десяток патронов-самозарядок на «все охоты». Муж, поездив по северам, к такому был привычен, а вот я с опаской смотрела на ребенка с ружьем и настояла, чтобы на охоты со мной Сашок ружье не брал. Муж же мой и на тока, и на тяги таскал Сашка и его деревенских сверстников с полным арсеналом. В нашем распоряжении было десять охотничьих дней. И вот в один из них на охоту с подсадной со мной напросился Саня. Как откажешь хозяйскому сыну и соплеменнику по охотничьей страсти?! Конечно, я не отказала.
До реки от дома метров пятьсот. Крякуха, которую до воды переносили в корзине, истошно давала осадку за осадкой, а ошеломленные селезни в густом утреннем тумане с истошным жвяканьем чуть ли не садились нам на головы. Весело и интересно, когда такой картиной делишься с напарником. А уж как у Сашки играла кровь в его-то двенадцать лет! Я шла и завидовала ему, ведь в его годы я полностью была погружена в учебу и городскую суетную жизнь.
Мое настроение несколько изменилось, когда, подойдя к берегу реки, мы увидели наш затопленный шалаш: буйствующая река сметала все и вся на своем пути. Мы поискали новое место для высадки подсадной. Самым подходящим оказалось местечко летнего брода, где в тракторной
колее была более-менее тихая вода. Шалашу встать негде, но зато за колы были подвязаны лодки, при нагромождении которых получилось что-то, походящее на укрытие.
Река безудержно тянула с шумом лесную воду, по воде плыли льдины, мусор, ветровал и бревна с настилов от зимников. Жуть! Туман стоял, будто дым от сырого костра, а воздух был наполнен шумом снующих птиц, гомоном гусей и, конечно, жвяканьем зеленоголовых кавалеров. Лишь только мы высадили Матрену — мою подсадную, а сами укрылись за лодками, как пара селезней, одурманенных осадкой, приземлилась на воду. Один, сопротивляясь стихии воды, плыл затопленным ивняком, а другой сразу сел в пяти метрах от моей уточки. Этот — наш! Я его выцелила, нажала на курок — и селезень опрокинулся, из последних сил забив по воде крыльями.
Водоворот подхватил его, а безудержные потоки понесли мою добычу вниз по течению. Туман поглотил селезня, и поэзия охоты перешла в драму. Санек, наблюдавший всю историю вместе со мной, оценив ситуацию, отвязал лодку от кола, быстро запрыгнул в нее, оттолкнулся шестом и исчез в водоворотах реки. Я вскочила, что-то прокричала вслед, и меня накрыла паника. Даже сейчас, спустя годы, я с содроганием вспоминаю то событие. Паренька на огромной неуправляемой лодке без весел тянуло могучим паводком среди льда и плавника.
Усугублялось все еще тем, что река лесная почти не имела подхода к берегам, а ближайшая деревня находилась на противоположном берегу верст на шесть ниже по течению. Я бросила ружье, сняла теплую куртку и побежала вдоль берега. Побежала — громко сказано. Скорее, начала продираться сквозь ивняк, во весь голос перекликаясь с «напарником». В какой-то момент его голос пропал, и я оцепенела от ужаса и бессилия, от злобы на него и на себя, от мысли, что в такой глупости виновата только я… Я уже не бежала, а просто плелась среди ивняка, а в голове роились тысячи мыслей, все мрачные. Сколько я так прошла по берегу, одному Богу известно. Я уже сорвала голос от окрика, как вдруг (именно вдруг) услышала Сашкин голосок. Подбежала к кромке воды и в тридцати метрах увидела лодку, которая уперлась в кучу наплыва, и довольного и счастливого Сашку, державшего в одной руке шест, а в другой злополучного селезня…
С того времени до самого нашего отъезда Санек охотился только с мужем, а у меня явно прибавилось седых волос…
Комментарии (0)