Нерусса в среднем течении, после того как мелиораторы углубили и спрямили ее русло, стала быстрой и какой-то неприветливой. Но каждую весну бурные своенравные воды нет-нет да и подмоют где-либо высокий берег. С годами напор воды нарастает, и образуется небольшой поворот. Затем на берегу вырастают кусты лозняка, которые сдерживают натиск воды. Подобных мест немного, тут нет быстрого течения, и утки глубокой осенью находят здесь временное пристанище. Особенно много птицы бывает перед отлетом, когда неожиданный морозец прихватит в округе болотца и мелиоративные канавы. В такие дни охота на Неруссе может сложиться весьма удачно.
До Неруссы от дома приятеля километра три. Но мы идем не прямо к реке, а берегами мелиоративных канав, заглядываем на небольшие старицы. На одной из них, подняв табунок кряковых, выбиваем четырьмя выстрелами трех уток. Граф отыскивает их в густом высоком тростнике и подает хозяину. По настоятельной просьбе Николая Николаевича, у которого домашних уток ходит по двору с полсотни, кладу их в свой рюкзак. Его лямки от солидного веса зажиревших крякв ощутимо давят на плечи.
А вот и река. Зная места, где может держаться утка, мы подходим к ним, прячась за высоким берегом. Но… птицы нет. Видимо, одни улетели на юг, другие сидят по болотам и старицам, — рассуждаю я про себя. Из задумчивого состояния меня выводит голос лесничего: «Смотри, лисица!»
Действительно, метрах в трехстах по скошенному лугу медленно движется в сторону реки желтое продолговатое пятно. Увидев его, я мгновенно забываю обо всем на свете. Какие тут утки! Охота на лисицу с подхода — моя самая, самая любимая. Я готов терпеть любые неудобства, вышагивать десятки километров, часами мерзнуть на снегу, только подай мне лисицу!
«Придержи Графа, попробую ее скрасть», — говорю чуть охрипшим голосом. Перезарядив ружье крупной дробью, где-то прячась за кустами ивы, а где-то пригибаясь к земле, я пошел на сближение. Несильный ветер, дующий в лицо, мягкая влажная трава стали моими союзниками. Но и противников было не меньше: ровный, как стол, луг, чуткие уши и зоркие глаза лисицы. И вдруг неожиданная удача: хищница остановилась, услышав мышь, начала раскапывать норку. Я побежал трусцой, согнувшись в три погибели. Ох как это нелегко! Широкий патронташ сдавливает живот, тяжелый рюкзак бьет по спине, враз выступивший пот заливает глаза, бешено стучит сердце…
До лисицы метров восемьдесят. Я уже хорошо вижу активно работающего зверя, стоящий трубой хвост. Еще чуть-чуть и можно стрелять. Но рыжая бестия, как нарочно, бросив свое занятие, быстро пошла к реке и скрылась в кустах.
Где же она? Иду, крадучись, берегом, ожидая каждую секунду появления рыжего зверя то ли на чистине, то ли внизу у кромки воды, просматриваемой местами через голые кусты. Впереди что-то заплескалось в воде, видимо, утки шарахнулись из-под кустов на быстрину, значит, лисица где-то близко. Я удваиваю внимание и вскоре застываю, пораженный увиденным: лисица по-собачьи переплывает реку. Выйдя из воды, она отряхивается, взлетает по крутому берегу наверх и застывает в картинной позе, глядя вперед.
Место натуралиста в моей душе быстро сменяет охотник: привыкшие к своей работе руки вскидывают ружье, палец давит на спуск, и бездыханный зверь падает как подкошенный. И тут только я понимаю, что добыча лежит на той стороне быстрой реки.
Я бегу к приятелю. Уж он-то хорошо знает эти места, он подскажет, где есть брод.
— Нет здесь брода, до ближайшего километров семь. Да и зачем он тебе?
— Лисицу подбил на том берегу! Слышал выстрел?
— Я думал, ты по уткам стрелял. Да не переживай! — успокаивает меня приятель. — Граф достанет.
Мы останавливаемся напротив места, где лежит лисица. Граф, причуяв свежие следы, юлит обрубком хвоста, бегает туда-сюда. Николай, найдя палку и позвав собаку, кидает ее на тот берег — благо река шириной всего в два десятка метров — и командует Графу: «Подай!» Пес без раздумий бросается в реку, переплывает ее и, найдя лисицу, начинает трепать ее так, что у меня сжимается сердце. Так продолжается с минуту. Затем пес, видимо подустав, бросает лисицу на землю и смотрит на нас.
— Подай, Граф, подай! — снова командует хозяин.
Граф внимательно выслушивает его, стоит несколько секунд в раздумье и наклоняется над добычей…
— Сейчас принесет, можешь не волноваться.
Но Граф вновь с остервенением треплет рыжую, которая летает из стороны в сторону, как тряпка, а затем бросает ее и плывет назад.
Дав собаке немного отдохнуть, лесничий тем же способом вновь посылает ее на тот берег. И вновь все повторяется, как и в первый раз. Затем делается еще одна попытка, не увенчавшаяся успехом. Насколько охотно граф подает уток, настолько категорически отказывается приносить лисицу.
Я не привык бросать добычу и переспрашиваю приятеля:
— Сколько, ты говоришь, до брода?
— Километров семь. Ну, может, чуть меньше…
Семь да семь, итого четырнадцать, — начинаю я прикидывать в уме. — Это часа два с половиной быстрого хода, а может, и все три. А тут всего двадцать метров.
Вспомнилось, как по молодости мне пришлось в такой вот ноябрьский день доставать утку на озере, как плыл я к ней метров двадцать. Но там вода была стоячая, а здесь вон какой поток — темный, свинцовый, быстрый. Тогда стояли морозы, у берегов был ледок, а сегодня градусов пять тепла, — спорит мое второе я. Но когда это было? Лет двадцать уж прошло, молодой был, горячий. Так можно и костер развести, вон сколько сухих палок в кустах — не унимается мой внутренний спорщик.
— Николаевич, а какая здесь глубина?
— По грудь, наверное, будет, на середине, может, и больше.
Что же делать? Переплыть или обойти? — задаю я себе в очередной раз вопрос и, взглянув на сидящую рядом собаку, произношу с укором:
— Подвел ты меня, Граф, подвел!