Кавказ в этом отношении заставляет завидовать себе всю Европу, гораздо менее богатую разными породами красной дичи. На Кавказе мы находим от шакала до ленкоранского тигра и барса, от горной индейки до тетерева; фазан, горная курица, куропатка, турач и стрепет представляют для охотника всегдашнюю поживу. Надо только при этом уметь пользоваться временем и знанием притона местной дичи.
Лучшее время охоты на Кавказе наступает с половины сентября, когда край наш кроме местных пород дичи наполняется большим количеством перелетной птицы: болотной, береговой и полевой; то же самое повторяется и весною, при обратном перелете пернатых с юга на север. Кавказ, повторяем, в этом отношении служит пунктом временного отдыха и корма для птиц, период которого продолжается иногда до двух месяцев — с сентября по ноябрь.
Мы на этот раз ограничиваемся только небольшой заметкой об oxoте с легавою собакой. В окрестностях Тифлиса, при радиусе верст на десять, почти нет никакой охоты: из года в год охотники-промышленники истребляют птицу во всякое время, хотя у нас и существует правило стрелять перелетную дичь до первого мая, а местную можно бить только с первого августа. Но для промышленников этот закон служит простым анахронизмом, не внушающим ни боязни, ни сознания дикого варварства, истребляющим птицу тогда, когда она еще паруется и когда высиживает птенцов или же когда ходит с молодыми, еще не оперившимися выводками, т.е. недостаточно окрепшими.
Тифлис богат охотниками вообще, между которыми, однако, найдется очень немного истых, т.е. настоящих охотников, владеющих уменьем хорошо стрелять, недурным ружьем и прекрасно дрессированною собакою.
В настоящее время круг тифлисских охотников по преимуществу придерживается охотничьей собаки породы сеттер, на практике восходящей породы пойнтера, экземпляров чистой крови которого в Тифлисе в настоящее время не встречается. За это мы сеттеров развели в большом количестве. Экземпляры сеттера очень красивы, на охоте горячи, но слабы и не выдерживают против пойнтера. Ровно в четыре часа пополудни мы втроем выехали на днях из Тифлиса по Елисаветпольскому тракту в селение Акстафу, предполагаемое к переименованию в уездный город Михайлов.
Когда-то в Акстафе охота была на птицу привольная. Там вы встречали на ровной местности, покрытой мелким кустарником, много фазанов, турачей, персидских кур (род черного тетерева), куропаток и горных кур стадами по нескольку сот штук. Зайцев и теперь там такое изобилие, что можно в день сделать по ним более двухсот выстрелов.
От Тифлиса до Акстафы местность тянется волнистая, безводная, не дающая растительности никакой, кроме ковыля да бурьяна, кое-где прикрывающих оголенные верхушки и лощины мертвенно спящих бесплодных равнин. Только влево по пути вы видите отрадные оазисы цветистой зелени небольших перелесков по течению р. Куры, тонкой ленточкой мелькающей в перспективе степного ландшафта.
Наконец, мы в Акстафе — цели нашего путешествия. Семь часов утра. Наскоро выпили чаю, вынули ружья, поосмотрели патроны и засыпали расспросами о количестве дичи нашего хорошего знакомого — надзирателя шоссейной заставы.
— Скажите, пожалуйста, фазанов мы можем пострелять порядком?
— Фазанов? Да штук по пятидесяти поднимем.
— Да что фазаны? Этого добра и около Тифлиса много, — перебил горячий охотник. — Я приехал охотиться на турачей; вы дайте нам побольше вот этой дичи!
— А куры и куропатки есть? — спрашивал третий.
— Это добро можете десятками бить, если ваши ружья хорошо стреляют.
— Ну, а зайцы в каком у вас положении?
— Насчет зайцев, господа, я сам очень часто продовольствуюсь: захотелось зайца — я отхожу шагов пятьдесят от дома и тут же убиваю косого и возвращаюсь домой. Зайцев у нас гибель! Если охота на фазанов и турачей не удастся, тогда мы можем за все сквитаться зайцами. Только бейте!
Через час мы были на месте охоты. Пять человек охотников и проводник цепью охватили неширокий перелесок по р. Акстафе, в иных местах отделяющийся лужайками и посевами кукурузы. С нами было два сеттера и две собаки: помесь легавой с таксой и пойнтера с сеттером. Последняя помесь — ищейка — разом взяла поля шагов на сто вперед, оставив своему хозяину разыскивать дичь самому. Скоро мы все разошлись на большое расстояние один от другого, и только треск сухих прутьев изредка доносился в немом молчании до нашего слуха.
Раздалось два выстрела.
— Береги фазана, — предупредил голос стрелявшего.
Вслед за этим выстрелы стали раздаваться чаще и чаще; мы с каждым шагом подавались в места лучшей охоты, делая в то же время десятки промахов по фазанам. Из чащи терновника с шумом пред вами вылетают и фазан и вальдшнеп, а из-под ног с топотом, длинными прыжками уносится от вас заяц, оттянувший собаку вперед, и вы остаетесь ни при чем. С хрипотой в груди вы кричите собаке: «Назад!», но напрасно: горячий сеттер дружно с помесью других пород увлекается за зайцем очень далеко. Приходится идти одному и стрелять наудачу.
— Гон, гон! — раздается отклик.
— По чему стреляли?
— Кажется, по турачу.
— Я сейчас стрелял по персидской курице. Перья посыпались, а полетела. У меня дробь мелка.
— Каро, пошел прочь! — сердито кричит голос горячего охотника на чужую собаку, примкнувшую к нему в чаще. — Возьмите вашего Каро!
— Каро, поди сюда! — и раздаются два выстрела налево и направо: два фазана падают мертвыми вниз.
После полуторачасовой охоты мы имели разной дичи всего штук десять, не больше. Фазанов оказалось далеко меньше, вальдшнепов почти совсем не было, а куропатки остались вправо от нас, куда мы рассчитывали пойти на другой день.
II
Пройдя с четверть версты по живописной местности зеленых полян, садов с вековыми каштановыми деревьями, огородов, местами засаженных рослою капустою, мы сделали отдых, чтобы закусить.
— Помилуйте! — обратился горячий охотник к нашему знакомому. — Да тут совсем мало дичи, положительно не стоит далее идти. Пойдемте лучше на зайцев!
— Что вы! — разубеждал его наш сопутник. — Тут виновата ваша собака. Фазанов здесь очень много...
— Я, господа, удивляюсь. Вы стреляете, а я так ни одного фазана не поднял.
— Да вы же стреляли несколько раз.
— Я стрелял по чужим фазанам, а не по своим. Моя собака не подняла ни одного.
— Хорошо, что вы признались сами; теперь, значит, собака всему виной... Если бы она способна была лазить по колючке и кустам, тогда бы и у вас были фазаны. Наши собаки, господа, положительно не годятся для охоты на фазанов.
В это время невдалеке от нас громко пронеслось тюлюканье и гиканье нескольких татар, пахавших огороды. Картина представляла во весь мах скакавшего через поляну зайца, за которым неслась стая дворняжек с визгом и лаем. Все ближе и ближе поворачивал заяц на нас; наконец, горячий охотник быстро вскинул «Лебеду» к плечу; раздался выстрел — и беззащитный скакун на полете своего прыжка пал недвижим.
— Ура! — вскрикнули мы разом. — За такие выстрелы получают первые призы!
— Перед вами, однако, очень опасно вылетать фазанам, — проговорил я.
Группа татар подошла к нам ближе и с особенным удивлением стала рассматривать прежде нас самих, а потом и наши ружья.
— Я, господа, больше по фазанам не пойду, по-моему, лучше идти по зайцам, — проговорил горячий охотник.
Было около трех часов; надо было уговорить любителя зайцев продолжить охоту по фазанам, тем более что с этого времени вся дичь начинает выходить из чащи и кустарников на открытые поляны, кукурузники и на опушку леса для корма и жировки.
И действительно, перед нами, как из-под земли, стали взрываться фазаны по два и по три разом; с треском поднимались стадом куропатки; мы посылали вдогонку залпами выстрелы; собаки наши не узнавали своих хозяев, метались из стороны в сторону.
Вправо от меня раздался двойной выстрел горячего охотника и крик «Пильнуй его!», а меня с ног до головы сквозь чащу кустов осыпало всего дробью.
— Ату его! — вскрикивает мой сосед и делает выстрел по тому же зайцу, заяц мчится вдаль без оглядки.
Мы вдвоем отошли влево, с трудом перебрались через глубокую канаву и изгородь из колючки и вышли на чистую, небольшую полянку, на которой паслось несколько коров.
— Тут едва ли что будет, — проговорил я соседу, и в это время из-под ног у меня с шумом взвился старый золотистый фазан, тут же упавший обратно на землю.
— Надо искать здесь целого стада, — отозвался сосед, и две фазанки вылетели разом.
Мы оба пустили по два выстрела, и оба промахнулись. Не успели зарядить ружья, как вслед один за другим опять взлетели два старых фазана, мы опять сделали по два выстрела разом…
— Эй, охотник! — проговорил подошедший к нам татарин. — Твой стреляй мой бык.
— Какой бык? — в недоумении спросили мы его.
— А вон там, за кустом его стоит.
Не отвечая ему ни слова, мы подались шагов на сто вперед и снова открыли учащенную пальбу по фазанам, вылетавшим из-под ног по несколько штук разом. Мы взяли всего восемь фазанов. Стало уже темнеть и мы поспешили сойтись вместе.
— Гоп! Гоп! — подали мы сигнал.
— Гоп! Гоп! — издалека послышался нам ответ. — Пильнуй его!
И раздался двойной выстрел. Я молча схватил на прицел убегавшую от нас добычу, и вслед за выстрелом перед нами растянулся на полянке громадной величины дикий кот, перед смертью взъерошивший свою мягкую шубку.
Увешанные фазанами, двумя зайцами, тремя куропатками и длинным лоснящимся диким котом, мы вышли на дорогу и стали поджидать отделившихся вправо от нас трех охотников. Кругом ложился вечерний мрак; в разных местах слышались крикливые голоса работавших на поле татар; галки и вороны стаями лепились к ночи по высоким каштанам, скворцы и дикие голуби с шумом в воздухе неслись с полей к лесу. Нам оставалось до ночлега пройти версты две по торной, шоссированной дороге; мы подали сигнал сбора, и немного погодя наши компаньоны вышли из чащи кустов к нам на дорогу.
— Позвольте, господа, дух перевести; присядем хоть на минуту, — запыхавшись, проговорил горячий охотник, отбрасывая в сторону тяжелого зайца — победный трофей охоты этого дня.
Оставалось версты полторы до станции; сидеть теперь вредно: мы все в поту, холод вечерний прохватывал насквозь. Мы тронулись вперед.
— По кому вы там такую перестрелку открыли? — спросил я компаньонов.
— Да тут пред нами целыми стадами куропатки взрывались, и мы только трех убили; кусты… не подпускают близко...
— На прошлой неделе, — перебил наш общий знакомый, — со мной на этом же самом месте прекурьезный был случай. Отправился я на охоту с двумя нашими агаларами, ястребами и легавыми на фазанов и куропаток; было около четырех часов. Прошли мы лучшие места и ни одного фазана не подняли. Один из агаларов и говорит:
— Не лучше ли нам податься к горе? Теперь, пожалуй, куропатки будут там.
Мы так и сделали. Не успели подойти к горе, как стадо курочек, штук сорок, из-под нас близехонько поднялось. Мы все растерялись; собаки в это время понеслись в одну сторону, а ястреба со своими погремушками в другую. Прошло с четверть часа — ни собак, ни ястребов не видно нигде.
Мои агалары загоревали. Пропали, говорят, теперь ястреба: или залетели в горы, или же где-нибудь опустились на курочек. Бросились во все стороны шарить по кустам. Я смотрю — самый бойкий ястреб сидит на скале и зорко присматривается вниз; я ближе к нему. Вижу тут же, перед ним, несколько курочек прижались вплотную к земле и, как мертвые, не шевельнутся; я подкрался к одной — цап ее рукой. Потом другую, третью и таким способом забрал пять штук; а ястреб сидит на верхушке скалы и глаз с меня не сводит. Подъезжают агалары с доезжачими.
— Ну что? — спрашиваю их. — Ястребов нашли?
— Где тут найти! Это все наделал каналья Абдул.
— Мене его кирикнул: ястреб пускай, я и пускал, — оправдывался доезжачий Абдул.
— Успокойтесь! Взгляните наверх, и вы увидите своего прекрасного ястреба. Это, кажется, он сидит?
Хозяин дал знак рукою ястребу, и он быстро спустился к нему на плечо. Радость была неописанная.
— А вот это видите? — указал я агалару на пять живых курочек.
— Где вы взяли? — удивленно воскликнули все.
— На этом самом месте, где вы стоите.
Агалары обменялись по-татарски возгласами, поцокали несколько раз языком и направились искать другого ястреба. А Абдулка, получив обратно ястреба, широко и самодовольно ухмыляясь, стал гладить по головке желтоглазого разбойника, проворно осматривавшегося во все стороны.
— А другого ястреба нашли?
— Тут же, недалеко от первого, он сидел на курочке и почти до половины ее склевал.
Мы незаметно подошли к станции и с особенным удовольствием сбросили с себя атрибуты нашей охоты.
Кажется, есть единственный момент в жизни страстного охотника, когда он почти разочаровывается в прелестях даже самой удачной охоты; момент этот наступает тогда, когда он, после дневной утомительной ходьбы возвращается к месту ночного отдыха, ставит поскорее в угол ружье, спешно сбрасывает с себя все доспехи охотничьих принадлежностей и грузно опускается на первый попавшийся ему стул, диван, скамью, кровать — что попало. Только в этот получасовой промежуток отдыха охотник невольно погружается в недавнее прошлое и сознает при этом всю прозу, пустоту этого занятия, трату бесплодно сил и времени и всю безотчетность подобного удовольствия крайне сильных и убыточных ощущений для тела и кармана...
Из собрания Павла Гусева
Читайте также:
Охотничьи истории XIX века. Лихие звери
Охотничьи истории XIX века. Куропатка и привидение
Охотничьи истории XIX века. За большим медведем
Перепелятники. Русские охотничьи истории XIX века
Перепелятники. Русские охотничьи истории XIX века. Продолжение
Удачная волчья травля. Охотничьи истории XIX века
С диким ревом медведь несся назад в оклад. Охотничьи истории XIX века