Печаль об утерянном ружье

Полстолетия уже прошло, но потерю своего первого ружья я помню до сих пор. А причина тому — в охотничьих и рыболовных «прибамбасах». Время от времени взор мой натыкается на от него оставшийся приклад.

С тем ружьем я, еще будучи пацаненком, стрелял ворон, и било оно кучно, а дед мой, Петр Ильич, сдавал лапки подстреленных мной птиц в охотобщество и получал бесплатные патроны для борьбы с разорителями гнездовий.

С этим ружьем застрелил я и первого своего кабана, но уже будучи членом охотничьего сообщества.

Висело то ружье на стене в моей комнате, где я тогда проживал с родителями, и никаких происшествий с охотничьим оружием в те времена не происходило, но боеприпасы мои хранились в металлическом ящике на антресолях.

И… вдруг в середине 70-х годов уже прошлого века вышло постановление об обязательной регистрации охотничьего оружия. Пошел, зачехлив ружье в самое «высокое» здание города, из подвалов которого, как шутили местные старожилы, пережившие сталинские репрессии, и Магадан виден…

Захожу в назначенный кабинет, а на полу целый ворох изъятого оружия. Но мне сомневаться в принесенном ружье не приходилось: в стволах идеальная чистота, ни одной, даже мельчайшей, раковины не наблюдалось.

И получил я официальное разрешение на хранение и ношение охотничьего оружия. Но… обратил я внимание на человека, который выдавал его. И не зря. Уж чересчур внимательно присматривался он к ружью. А через год пришла мне новая повестка о перерегистрации.

К чему бы это? Курковая «Тулка» 16-го калибра выпуска 1941 года (до начала войны) никакого интереса не представляла, но вот приклад ее, видно, и заинтересовал проверяющего.

Дед мой Петр вывез тот приклад бельгийской работы в качестве трофея из Германии и приспособил его к тульскому стволу и его казенной части. На нем, сработанном из ценной породы древесины, вырезаны были сцены из жизни африканских животных, а на обушке выбито клеймо «BIRO», под ним номер 15410 и в треугольнике цифра 1 — видимо, не простецким оказался приклад…

Понял я, что неспроста вызвали меня в главное милицейское управление, и захватил с собой пассатижи и отвертку. И когда сказал мне проверяющий (тот, что был до этого), что ружье непригодно к охоте, я вынул свои инструменты. Быстро отсоединил приклад и положил его в сумку.

Каково же было разочарование проверяющего! Но… ствол был сдан, и претензий к моей особе так и не нашлось.

Так я думал. Но на протяжении двух лет приходили в дом участковые и требовали предоставить сданное когда-то оружие.

Благо, справка о сдаче стволов у меня имелась, а новое, вновь приобретенное ружье, хранилось уже не в висячем положении на стене, а в металлическом ящике-сейфе. На том и закончилась милицейская охота за уникальным раритетным прикладом…