Однако техника самого путешествия у русских и норвежцев была разной.
Собак как ездовых животных для научных экспедиций в Арктике русские применяли еще в XVIII веке. Отряды Великой Северной экспедиции 1733–1743 гг. путешествовали вдоль сибирского побережья именно на собачьих упряжках. Со временем использование этого вида транспорта в России стало настоящим искусством. Уже в 1821–1823 гг. во время съемки Чукотского побережья лейтенант Врангель за 90 лет до американца Роберта Пири применял систему сменных саней и оставлял депо с провиантом. В России были выведены свои породы ездовых собак — восточносибирская и западносибирская. Русские полярные эксперты считали последнюю наиболее пригодной для путешествий в высоких арктических широтах. Обе породы широко использовались как русскими, так и иностранными экспедициями. Сибирские собаки (западная порода) были у Нансена во время его экспедиции на «Фраме» (1893–1896) и у Роберта Скотта — на судах «Дискавери» (1901–1904) и «Терра Нова (1912–1913).
Эскимосские, или гренландские собаки были задействованы в полярных исследованиях и европейцами, и американцами. Эскимосский метод езды на собаках стал применяться позже сибирского, где-то между 1820–1860 гг. Англичане, применившие его первыми, не особенно доверяли собакам, и в большинстве их экспедиций люди сами или вместе с собаками тащили тяжелые сани. Из западных полярников тягловую силу четвероногих использовал американец Роберт Пири во время своих гренландских экспедиций. Благодаря этому методу ему удалось в 1891–1892 гг. пересечь ледовый щит Гренландии намного севернее того места, где его пересек Нансен на лыжах.
В Скандинавии собака как ездовое животное традиционно не использовалась. Однако опыт Пири и отчеты его норвежского компаньона Ейвинда Аструпа привлекли внимание норвежцев к этому виду полярного транспорта, и, начиная с первой экспедиции на «Фраме», ездовые собаки стали неизменными спутниками норвежцев и в Арктике, и в Антарктике.
Нансен и Свердруп изучили сибирскую и эскимосскую технику путешествия на собаках и нашли между ними некоторые различия. В сибирской упряжи поводья от ремня вокруг живота собаки протягивались между ее задними лапами. Из-за такой конструкции русские использовали только кастрированных животных. Эскимосская же упряжь представляла собой более совершенное устройство, поводья которой свободно протягивались над спиной собаки. Нансен попробовал поездить на собаках по-сибирски. С опытным каюром все получалось хорошо, но самостоятельные попытки такой езды терпели неудачу. В результате в течение зимы упряжь переделали на эскимосский манер. Кроме того, вперед пустили лыжника, указывающего собакам дорогу, как это делали эскимосы. И все пошло значительно лучше. После этого норвежцы стали предпочитать эскимосский метод, более легкий для новичков. Во время экспедиции на Южный полюс Амундсен использовал упряжь по аляскинскому образцу, еще более удобному для собак.
Если норвежцы ездили на собаках только зимой, то у русских был специальный вид летних нарт, что позволяло использовать собак и летом. Это было особенно удобно для путешествий в сибирской Арктике, где маршрут мог проходить как по снегу, так и по голой земле.
Сани, используемые норвежцами и русскими, также имели разную конструкцию. Русские путешественники ездили на легких и длинных сибирских (самоедских) санях из березового дерева — на нартах. Упряжка из 13 собак могла тащить на нарте до 25 пудов (ок. 400 кг) груза. Для лучшего скольжения полозья периодически покрывали тонким слоем льда (3–4 мм). Подготовленные таким образом нарты легко скользили даже по голой земле, однако, если ледовое покрытие повреждалось, транспортировка груза требовала невероятных усилий. Летние нарты были легче и короче, полозья для них изготовляли из специальных пород лиственницы. Отполированные о землю, они скользили хорошо, однако не так, как по снегу или по льду, поэтому даже легко нагруженные летние нарты собаки не могли тащить без помощи людей. Опытные каюры легко управлялись с этими санями, но для новичков сибирские нарты были не лучшим видом снаряжения. Кроме того, на них было трудно ехать по мягкому снегу, поскольку и сани, и собаки проваливались.
Альтернативой собакам на русском Севере были олени. Путешествовать на них было гораздо легче, чем на собаках, к тому же они справлялись с более тяжелыми грузами. Однако для оленей нужен был ягель, поэтому использовать их как транспорт можно было только в тундре.
Норвежские путешественники разработали собственную модель саней, причем для каждой отдельной экспедиции готовилась специальная модификация с учетом задач и условий будущего путешествия. Для экспедиции через Гренландию Нансен сделал экспериментальные сани, в которых за основу была взята конструкция норвежских фермерских саней с длинными, похожими на лыжи полозьями на железной основе. Нансен не использовал железо, поэтому его сани были намного легче. Для лучшей амортизации при соединении деталей он брал кожаные ремни. Одни сани имели алюминиевые полозья, другие — полозья из амальгамы («немецкое серебро»). Нансен пытался найти конструкцию, которая бы одинаково хорошо годилась для разных типов снега, экспериментировал всю зиму и лето 1894 г. и в конце концов нашел более-менее универсальный тип саней, полозья которых можно было менять в зависимости от температуры воздуха и качества снега. Наиболее удачными оказались широкие и немного выпуклые в поперечном сечении полозья, покрывавшиеся для улучшенного скольжения амальгамой, однако для низких температур деревянные полозья годились больше.
Кроме езды на собаках, норвежцы научились у эскимосов управлению каяками — маленькими кожаными лодками с двухлопастным веслом.
В Гренландии Нансен и Свердруп научились мастерить лодки по эскимосскому типу, однако для экспедиции на «Фраме» великий полярный исследователь придумал собственную модель. По сравнению с эскимосским, нансеновский каяк получился меньше, легче и устойчивее. Основа изготовлялась из бамбука и обтягивалась парусиной вместо тюленьей кожи. Для непромокаемости Нансен обрабатывал ткань составом из топленого свечного сала и стеарина. Каяки конструировались с учетом их перевозки на санях, и так, чтобы в них мог поместиться необходимый запас провианта и снаряжения.
Эскимосские лодки часто использовались и в русских полярных экспедициях. Так, для похода Русанова заказали в Норвегии два каяка, скорее всего нансеновского образца, а в экспедиции Брусилова каяки мастерили сами из дерева и парусины, но какую модель использовали в качестве образца — неизвестно.
В русской и норвежской традиции полярных путешествий различным было и отношение к лыжам. Первое пересечение Гренландии подтвердило, что лыжи можно успешно использовать в высоких широтах. Для экспедиции на «Фраме» Нансен взял около 50 пар лыж всевозможных видов, в том числе широкие финские. Снаряжение периодически проверялось в разных погодных условиях и на разном снегу. Кроме того, участникам экспедиции предписывалась ежедневная двухчасовая лыжная прогулка для поддержания формы на случай, если придется оставить судно и добираться до земли на лыжах и санях.
Подобное отношение к лыжам было и у Свердрупа, и у Амундсена. Правильно подобранные крепления также играли важную роль в полярном снаряжении. Амундсен писал, что здесь «каждый человек был изобретателем, поскольку удобство и подвижность креплений определялись индивидуально. Все возможные конструкции были испробованы».
Русские, напротив, предпочитали снегоступы, и немногие использовали лыжи на практике, хотя и имели их в своем снаряжении. Лишь в судовом журнале экспедиции Брусилова отмечено, что в Кристиании у Хаугена & Co было куплено 25 пар лыж и несколько саней, там же упоминаются «увеселительные соревнования» по лыжам и конькам. Кроме того, мы знаем, что часть партии Брусилова, покинувшая во главе со штурманом Альбановым судно, отправилась в путь на лыжах.
Отсутствие лыж у русских отмечал и Отто Свердруп, возглавивший на судне «Эклипс» поиск пропавших экспедиций Брусилова, Русанова и Седова. Одной из его задач было оказание помощи Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана, оба судна которой попали в 1914 г. в ледовый плен у м. Челюскин и остались на вынужденную зимовку. Для того чтобы сэкономить топливо и провиант, было решено отправить часть экипажа на «Эклипс». Партию сопровождали несколько норвежцев, и Свердруп удивился, увидев, что русские идут пешком. Отто писал, что «у них нет лыж, однако, если бы даже они и были, то пользы от них никакой, поскольку они не умеют ходить на лыжах. Они шли в своих «русских сапогах», которые доходили до середины бедра». Кроме того, в экспедиции не было ни собак, ни саней, и это снаряжение пришлось позаимствовать у Свердрупа.
Интересно отметить, что наземные методы путешествий норвежцев не вызывали у русских путешественников и ученых такого восхищения, как норвежские достижения в области кораблестроения и географических открытий. «По своей технике эти доисторические методы остались такими же, как и сотни лет назад», — отмечал Ф. Врангель. Адмирал Макаров подчеркивал, что хочет представить достижения современной техники, «которые не только позволят достичь высоких широт старыми способами, например на собаках, но и позволят идти вперед с помощью сильных машин, доступных теперь нуждам человечества». Однако для организации спасательной экспедиции 1914–1915 гг. русские ученые обратились к Свердрупу и его «доисторическим методам», знанию которых он был обязан в том числе и русским.