Балбес

Утро начиналось в приготовлении к зорьке. Компания наша из шести душ, включая английского сеттера Барона, была в сборе. Оставалось только бросить жребий, кому на этот раз выпадет остаться дежурить в лагере. Момент волнительный, поэтому все присутствующие сосредоточенно уставились на старшего в нашей компании – Александра, державшего в руке пять спичек. На этот раз «осчастливили» меня, к великому моему огорчению. Сняв охотничью амуницию, я тут же приступил к обязанностям дневального. Кроме приготовления обеда и поддержания порядка на стоянке нужно было переправить охотников на двухместной резиновой лодке на другой берег неширокой протоки. В течение получаса я справился с этой задачей и принялся щипать уток, подстреленных еще на вечерней зорьке. В заботах незаметно пролетело полдня. Обед уже был готов, когда раздался зычный голос Александра:

– Лодку давай!

Я подкачал полуспущенную «резинку» и, преодолевая течение, поплыл к противоположному берегу. Пока перевозил Александра, подошли и остальные трое друзей. Хозяина с сеттером пришлось перевозить последними. Пес, как и утром, упирался и не хотел идти в лодку. Бесполезно потратив несколько минут на уговоры, хозяин подхватил его на руки и занял место на корме. Я сел на весла, оттолкнулся от берега. В этот момент пес вырвался из рук моего друга и плюхнулся в воду, обдав нас холодными брызгами. Лодку подхватило течение, пришлось налечь на весла, чтобы вновь причалить к берегу.

– Да пусть остается, все равно после обеда на вечернюю зорьку пойду, а захочет есть-приплывет сам, – махнул рукой хозяин.

Сеттер вылез из воды, шумно отряхнулся и, поскуливая, заметался по крутому берегу, но в воду не шел. Мы миновали уже середину протоки, как вдруг товарищ быстро вскинул ружье и выстрелил по налетевшему гоголю. Птица упала в воду и тут же нырнула. В азарте я бросил весла, и нашу «резинку» закружило течением. Во все глаза смотрели мы на воду, ожидая появления подранка. Случилось так, что вынырнул он ближе к тому берегу, где находилась собака. Раздался еще выстрел, и наш сеттер с дикими воплями волчком закружился на берегу, а убитый гоголь, покачиваясь на волнах, стал медленно уплывать по течению. Я налег на весла и старался кормой подрулить к берегу. Расстроенный хозяин, не дожидаясь, прыгнул в воду и побежал к собаке. Пес был напуган, дрожал как осиновый листок и слабо поскуливал. Похоже, отрикошетив от воды, дробь все же зацепила собаку. Мы ощупали ёе сантиметр за сантиметром от морды до кончика хвоста, но следов дроби так и не обнаружили. Постепенно Барон успокоился, хозяин взял его на руки и понес к лодке. Со всеми предосторожностями переплыли мы на другой берег, вытащили лодку подальше от воды и направились к машине, на ходу обсуждая происшествие.

– Чего вы там стреляли? – встретил нас вопросом Александр, – обед давно остыл, да и с полем хочется, – при этом он улыбаясь, выразительно поскреб пальцами под подбородком.

Народ уже уселся за раскладным столом прямо у машины и горячо обсуждал события утренней зари. Быстро водрузив котелок с варевом в центр стола, я взял в машине буханку хлеба и, закрывая машину, громко хлопнул дверцей. Сеттер тут же подскочил и с визгом, как ошалевший, волчком закружил у стола. Дружный хохот потряс окрестности, и только хозяин старался прижать к себе Барона, успокаивая.

Неприлично, конечно, смеяться в такой момент, но что поделаешь, уж такая была ситуация. Смех как-то постепенно затих, все одновременно поняли, что охотничья собака кончилась после выстрела по злополучному гоголю. Наперебой стали утешать вконец расстроенного товарища, и только наш неизменный и неугомонный весельчак-тамада Александр, как всегда, серьезно и немного трагично произнес:

– Садись, Алексеич, к столу, выпьем за твоего балбеса аглицкого, царство небесное его охотничьей душе! Не расстраивайся и не убивайся так. Дичь с этого памятного дня он доставать тебе не будет, но тапки к дивану поднесет исправно. Аминь! – закончил он свою речь. Не выдержав, рассмеялся и Алексеевич:

– А он у меня и не был охотником. Если честно, я его первый раз вывез на охоту, а теперь уж, видно и последний.

– Ну, вот и ладушки, а то я наблюдал, как ты мучился с ним на зорьке, на мой характер, я бы там его и кончил, – не унимался Александр.

Я никогда не имел охотничьей собаки, как-то не случилось, хотя всегда мечтал об этом, и когда мой друг взял с собой сеттера, в тайне надеялся, а вдруг и мне перепадет счастье поохотиться с ним, ведь приехали мы сюда на несколько дней. Теперь же я смотрел на несчастного и униженного Барона, вздрагивающего от каждого резкого хлопка, и было грустно оттого, что незаслуженно повесили ему обидный ярлык – балбес! А ведь он не виноват в том, что вырос в городской квартире и никто не развивал в нем охотничьи задатки, со временем превратив в красивую дворнягу.

После обеда я вновь переправил охотников через протоку на вечернюю зорю и занялся наведением порядка. Барон лежал под машиной и влажными глазами наблюдал за мной. Отдав ему остатки пищи и поглаживая рукой по голове, я ласково произнес первое, что пришло в голову: «На охоте, Барон, и не такое случается, крепись, ты же джентльмен, а значит, настоящий пес». Он завилял хвостом, как бы соглашаясь со мною, и принялся выбирать лакомые кусочки.

Справившись со своими делами, я решил пройтись с ружьем вдоль протоки – а вдруг налетит что-нибудь вечерком. Нацепил патронташ, взял ружье и поманил за собой Барона. Вначале он никак не отреагировал на призыв, но по мере моего удаления от машины встал и неуверенно пошел следом. «Иди, иди Барончик!» – подбодрил я его. Недалеко от лагеря нашлось удобное место, и мы устроились в невысоком камыше, поджидая удачу. Налетевшего неожиданно чирка мне удалось сбить вторым выстрелом, упал он метрах в пятидесяти в тихую заводь на мелководье и был хорошо виден. После выстрелов Барон, как и в прошлый раз, с визгом закружил вокруг меня.

– Барон, Барончик, ну чего ты испугался, успокойся! – поглаживая, мягко уговаривал я. Достав чирка, я положил его перед Бароном. Заметно оживившись, он обнюхал его, потыкал носом. Вскоре надо мной вновь раздался характерный свист крыльев, и после выстрела у противоположного берега, подняв каскад брызг, упал кряковый селезень. Он тут же распластался на воде и поплыл к спасительным камышам. Стрелять было бесполезно, и я с сожалением провожал его глазами, не зная, что предпринять. Барон преобразился. Поскуливая, заметался по берегу, временами посматривая на меня горящими азартом глазами. Он видел уплывающую утку, в нем, видимо, взыграла врожденная охотничья страсть.

– Ну, давай же, Барончик, – поощрял я его, – ведь уйдет сейчас такой красавец! И вдруг что-то произошло с ним. Он не вошел в воду, он прыгнул прямо с берега и стремительно поплыл, преодолевая течение. Вот уже крякаш достиг прибрежной травы и скрылся в ней Голова Барона исчезла следом за ним, а через минуту я услышал хлопанье крыльев, плеск воды, и Барон уже плыл к моему берегу с селезнем в зубах. На радостях я расцеловал мокрую морду собаки, а он горячим языком облизал мое лицо. Мы были счастливы оба.