Жара… У снастей сидеть на солнцепеке – добровольная пытка. Пруд словно стекло – ни морщинки от ветра, да хоть небольшого ветерка.
Карп не клюет, хотя, казалось бы, рыба теплолюбивая. Но, видимо, и ему перебор с теплом. Рано утром было по-другому: едва забрезжила заря, поплавки начали то укладываться набок, то бойко убегать к траве и нырять с разбегу в теплую воду. Брали карпики до полукилограмма, изредка и покрупнее. Причем с утра охотнее хватали червей и брали у берега, на длину даже короткого четырехметрового удилища. С восходом солнца поклевки стали чаще уже на шестиметровые снасти и «резинки», заведенные за сорок-пятьдесят метров от берега. Карп интересовался теперь больше перловкой, зеленым консервированным горошком и кукурузой. С жарой рыба перестала брать совсем. И мы заскучали, мучаясь от зноя.
– Есть предложение, – вяло выплевывает окурок Николай.
– Ну, – отзываюсь неопределенно и столь же вяло.
– В третьей деревушке отсюда есть прудик карасевый. Рыба не крупная, но хоть что-то до вечера половить, а то в этом болоте и лягушки повымерли. Да и голо здесь, ни кустика. Спрятаться негде от солнца. А там деревья по берегам старые. Если клевать не будет, так хоть подремать в тени на ветерке.
– Идет. Ты как, Ванюшка? – обращаюсь к сыну. Но он, оказывается, спит на рыбацком стульчике прямо перед удочками.
Сматываем снасти, укладываем все в багажник, а сзади вдруг – плюх!.. Оглядываемся, а это Ванька во сне упал в воду. Так, с размаху, в брызгах, и распластался в теплой прудовой ряске. Я бегом к сыну. Вытащил рыбачка, а его трясет от испуга сонного, неожиданного да от перепада температуры. Вода хоть и теплая, но воздух по сравнению с ней просто раскаленный.
– Ничего-ничего, – успокаиваю сына. – Сейчас переоденешься. Вон футболку надень сухую и шорты.
Ванька, конечно, не выспался. Подняли его часа в два утра и сразу в машину.
Прудик тянулся вдоль деревни. По всей видимости, был он подпруженной речкой или ручьем. Нас поразило обилие и густота карасевых стай. Они хорошо просматривались с обрывистого берега в неглубокой воде, пронизанной солнцем. Устроившись уютно в тени, мы уже предвкушали отчаянный клев, пусть и карасиков-недомерок, но наши поплавки лишь покачивались от прыжков нахальной верховки. Но едва солнце повернуло на вечер и скрылось за деревьями противоположного берега, поплавок сынишки лег набок, потом накренился и уверенно пошел под воду.
– Подсекай, Ванюшка! – толкаю сына. Тот спохватывается и поддергивает кверху удилище. Есть! На леске трепыхается золотой, медный ли карасик с ладонь. Ладно бы – с мою, но рыбка не больше ладони Ивана. Но тот рад.
Вскоре заклевало и у нас. Попадались и серебряные карасики. Они были покрупнее и брали более уверенно.
Есть какая-то особая прелесть в ловле карася, пусть и некрупного. Он какой-то плотный, словно деревенский мужичок, крепкий в теле, крупночешуистый, и если даже размером с ладонь, то желанен более, чем сорога тех же кондиций, поскольку широк почти в свою длину. И поклевка карасевая схожа с лещевой и оттого, наверное, заставляет биться учащенно сердце. Вот поплавок-гусиное перо ложится на зеркальную воду, трясется, пуская круги; вершинка приподнимается, а затем поплавок опять нерешительно укладывается набок и наконец, словно отбросив сомнения, приподнимается и косо уходит вод воду. Подсечка!.. На леске – упругая тяжесть, а затем в ладони сильно изворачивается крепкая красивая рыбка, цвета потемневшего от времени золота.
На закате возвращаемся к карпам. Прикармливаем место крутой пшенкой и добавками покупной фирменной прикормки.
Пришел теплый летний вечер. Солнце налилось тяжелой алостью, цвета незрелой вишни, и растворилось в теплом мареве. Растаяли облака, только на горизонте кучились и ворчали пухлые тучи. В них проблескивала молния.
– Эх, сюда бы дождичка, – мечтает Николай.
– А я грозы боюсь, – словно хвастается Ванька.
До нас дошли лишь отголоски и ополоски дальней грозы. По теплой воде прошелестела легкая морось, вздохнул ветерок в осоке и все стихло. Наконец последовали уверенные поклевки. В садке забились первые два карпа: один – сына и второй, поменьше, мой. Рыба пока была не тяжелее трехсот граммов. Но Николай выводил уже что-то покрупнее.
– Давай-давай, губастый! Иди сюда, – ворчал «борода», мусоля окурок в уголке рта. Наконец он подхватывает подсачеком карпа на кило…
Стали попадаться крупные рыбины и у нас. Среди обычных карпов изредка встречались «полуголые» зеркальные. Словно в насмешку, на их боках было прилеплено по несколько чешуинок.
Темнело быстро. Пора и нам отужинать да спать ложиться, но рыба все клевала, словно отъедалась за весь день одуряющей жары и полного отсутствия аппетита.
– Ваня, иди в палатку. Ложись спать, а то опять носом в воду нырнешь, – вроде бы ворчу. Но у сына краснеют глаза и наливаются влагой.
– Я рыбачить хочу, – блеет он ягненком с клокочущими в горле слезами. И я отстаю от него. Дома отоспится.
Ловить приходилось почти наощупь, поскольку тяжелые грозовые тучи на горизонте там и устроились на ночлег, закрывая отблески вечерней зари. Вспоминаю, что где-то у меня завалялись в коробке так и не примененные до сих пор и не проверенные светящиеся поплавки, купленные на всякий случай. Вот он, случай, и представился… Спешно переоборудуем снасти и забрасываем в прикормленные места. Теперь поплавки не надо было перехватывать при подсечке или замене насадки, почти наощупь ловя леску. Хоть и не очень ярко, но видна была оснастка, да и на воде что-то проглядывалось, а то до этого поклевки ощущались почти интуитивно или когда уже гнуло удилище.
Рыба ночью брала крупнее и поклевки стали уверенные. У Николая едва не «убежало» удилище с рогулек. Успев поймать его, он с трудом вывел карпа килограмма на три.
В азарте и не слышу, что сын чего-то приговаривает, чуть не причитает:
– Папа-папа, не могу удержать! Тянет сильно!..
Хватаю удочку у сынишки и тут же следует яростная потяжка. Удилище крепкое и, казалось до этого, надежное, переламывается в двух местах. Хватаюсь за леску, но она режет пальцы до крови. Следует еще один рывок и… дзинь!
Минут десять сидим с сыном и молча смотрим на темную воду, в которой отражаются звезды и узкий полумесяц, выползший из туч. Молчит и Николай, только попыхивает сигареткой, алеющей в темноте…
Ловим с Николаем до самого утра. Ванька едва дотянул до полуночи и заснул, упав на траву боком. Я унес его в палатку и положил в спальный мешок, не застегивая на молнии. И так тепло…
На исходе ночи, когда на росистые поля и травы лег туман, за нашими удочками произошло какое-то движение. Словно массивное тело прошло под самой поверхностью и оставило после себя кипящую воронку в окаймлении маленьких бурунчиков. Это повторилось несколько раз, и мы с Николаем завороженно смотрим на воду, продирая слипающиеся сонные глаза. Это «нечто» вдруг поднялось на поверхность, и мне показалось, что вижу ископаемую кистеперую латимерию, сохранившуюся чудом в этом теплом лягушачьем оазисе… Подобные мысли приходят обычно или на тяжелую с похмелья голову, или на сонную, как сейчас… Карп, гигантский карп пялился на нас своими выпученными глазищами-буркалами и, казалось, сейчас хрипло прорычит: «Сожрать вас, что ли, чайники?» Из его толстогубого рта торчали обрывки лесок, среди которых, вероятно, была и моя… Карп пустил пузырьки и безмолвно погрузился в воду.
Николай закурил, а я все глядел на воду и щипал себя за нос… Опомнившись от наваждения, перезабрасываем снасти.
Карпики клевали не мелкие, но экземпляры, подобные тем, то чуть не утащили удочку Николая, сломали мою, больше не попадались. Чудеса случаются редко, иначе не были бы чудесами…
Александр ТОКАРЕВ, г. Йошкар-Ола
Комментарии (0)