На воду вышел, когда занялась заря. Путь у меня длинный: от деревни Сенюшкино, что раскинулась на коренном высоком берегу Чебоксарского водохранилища, до Вороньего острова не менее семи километров, да еще через остров надо переволакивать «резинку» с вещами.
Вороний остров – это уже край архипелага островков и островов, что образовались на месте заливных лугов, полей, лесов, деревень, церквей, кладбищ… За Вороньим – зеркало водохранилища. В этом месте ширина Волги не менее двенадцати километров. От коренного берега до коренного, разумеется. Но и от Вороньего в туманный день противоположный берег иногда не виден. И это создает иллюзию, что перед тобой настоящее море.
Лодка бесшумно движется по теплой воде, слегка всплескивая при гребке. Неподвижная сонная поверхность широкой протоки в кругах жирующей мелочи. Изредка слышно бульканье окуневой стаи, а то и шлепнет по воде чей-то изрядный хвост. Бросаю на всплеск белый «Атом» на плетенке 0,16 мм. Советская еще, простенькая блесенка неплохо работала однажды в протоках и устье Рутки наряду с воблерами. Блесна проходит по краю травы и возвращается налегке. Делаю еще пару забросов в «рощицу» мертвых стволов. Там глубина метра три. Блесну кто-то или что-то останавливает. Коряг там немерено и я не питаю особых иллюзий. Нет, «зацеп» оживает и леска быстро уходит в сторону. После подсечки вываживаю щучонку на кило. Беру за «шиворот». Больше не останавливаюсь. Цель – край земли. Увидеть море и… умирать не тороплюсь, как мечтали о Париже, но жерешка неплохо бы подцепить…
Перетаскиваю лодку через остров и иду по последней протоке перед открытой Волгой, минуя островок, который местные жители величают Подковой, если не ошибаюсь. Беспокойство внушает то, что с разгорающейся зарей крепчает ветер. Это видно по гнущимся верхушкам мелколесья на островах. Ладно бы, но Волга – серьезная река. Иногда действительно словно море разгуляется. Однажды мы с приятелем едва не остались в этом «море», лавируя на моторке между холмами, которые речной волной называть было как-то неловко…
И Волга действительно встречает волновым накатом с пенящимися барашками. Устал уже злиться на основной закон жизни, но и в этот раз он явно был в выигрыше. Стояли недели неподвижного зноя, когда я бултыхался в лесных озерах, и так укрытых сосновыми борами, в прудах баландался, где квакали лягушки и прела теплая тина, встречал зори на малой речке-ручейке. Но едва вознамерился выйти на Большую Воду, как…
В тупом упрямстве выхожу на простор и, как натуральный «чайник», швыряю и швыряю, цежу кастмастером кипящую воду, одновременно пытаясь удержаться на крутых валах. Если какой жерешок приблудный и болтался окрест, то, наверное, при виде меня ушел куда подальше. Крыша съехала у рыбака, мало ли, еще фугаской угостит…
Но все же, отвернув от волн и скрывшись за край острова, вылавливаю небольшого жерешка, как раз на границе тихой воды и бурунов. После этого – ни хватки. Только рука заныла от спиннинговых бросков да скрючило в лодке до ломоты.
Выбираюсь на остров, завтракаю, глядя на разгулявшееся море, и решаю вернуться в ближние протоки. Там привычней и тише. А за жерешком еще схожу как-нибудь…
Едва вышел к острову, через который обычно переволакивают лодки на пути к Волге, а зимой – санки, как треснуло небо и раскатилось пушечной стрельбой по мелколесьям островов. Откуда-то быстро наволокло тучевую рвань и все стало серым. Вначале по воде зашелестела мелкая морось, а потом вдруг небо разверзлось и с него полило действительно как из ведра.
Вымочив все и всех, дождь кончился так же неожиданно, как и начался. Выбираться на берег и сушиться не стал, поскольку тепло было по-южному.
Выглянуло солнце, и все вокруг запарило. Двигаюсь вдоль береговой травки и время от времени проверяю воду блесной. Исчерпав запас ходовых и проверенных «колебалок», перехожу на вертушки и воблеры, а потом в дело идут какие-то экзотические желеобразные черви, подсмотренные на рыбацких дисках, но потом оставляю эти изыски.
Исхлестав протоку вдоль и поперек, выбираюсь на берег – глотнуть чайку. Поставив палатку на обдуваемом ветерком бережке, забираюсь в нее, подняв верх, и незаметно засыпаю под мурлыканье приемника и ворчание волн в берегах.
Просыпаюсь от визгливого крика чаек и тревожного чувства, что дрыхну вместо того чтобы быть на воде… Прочь из палатки к свежему ветру, пахнущему рыбой! Над протокой бранились чайки, падая на воду белоснежными комками. Тихая после дождя вода местами вскипала серебряными брызгами, и тогда чайки орали еще более дурными, базарными голосами. Окунь жадно охотился на отмелях и плесе…
Цепляю, опять же по старинке, небольшой «тандем» из спиннингового грузила с белым кембриком, тройником и крючком повыше с тем же кембриком. Жду, когда закипит очередной «котел», бросаю за него и провожу обманку. Тяжесть на леске и сразу пара окунишек. Окунь брал активно, но был мелковат.
Устав от хваток мелочи, сооружаю «тандем» из желтой колеблющейся и вертушки. Опять последовала хватка, но попался хищник гораздо крупнее. Причем поклевки случались чаще, чем при первом варианте оснастки. А потом кто-то упруго остановил ход блесен, словно зацепился топляк, но тут же тяжело сдвинулся. Крупная щука заходила на леске, хотя и спокойно, словно в силу своей солидности. Окуни в панике «посыпались» в разные стороны, выпрыгивая из воды вместе с мелочью. Поупиравшись, щука оказалась в подсаке.
То, что щука «завистлива» к чужой охоте, убедился на окуневых «котлах» раньше. Точно так же жадно охотились окуни, пока наконец не лопнуло терпение и у пятнистой хищницы. Разница лишь в том, что тогда поймал в местах окуневой охоты четыре довольно крупных щуки, а сейчас – только одну.
Окуни куда-то разбежались, и я отправился их искать. Но протока была пуста. Видимо, разогнали щуки всю колючую шантрапу и опять улеглись под коряги, игнорируя железки и прочие игрушки. Лишь одна небольшая травянка ударила вдогонку по блесне. Почувствовав обман, бросила было железяку, но все же зацепилась за один крючок тройника. Сорвалась она уже в лодке, поскольку, видя неверную хватку, брал ее не подсаком, а просто выдрал из воды.
Закат тихо плавился в зеркальной протоке. Падало солнце за ели Жареного бугра, устраиваясь, видимо, там, в буераках и седых чащобниках, на ночлег. А может быть, дальше покатилось, уставшее за день.
Пора и мне на ночлег. А с зарей – скорей на воду, знобясь от свежести утра…
Комментарии (0)