С интересом прочитал статью Владимира Заварзина «Творческий подход» и комментарий к ней Сергея Гуляева («РОГ» № 21, 2014). Первый высказывается против охоты на медведя на берлоге в зимний период, но тут же предлагает формулу, «с помощью которой отстрелял сотни самых разных зверей и которую рекомендует охотникам на приваде и на овсах». Второй уверенно заявляет, что «у нас в стране медведя в три раза больше, чем волка. И сокращение охоты на хищника, у которого нет естественных врагов, это преступление».
Коллеги, посмотрите на обсуждаемую проблему в разрезе территорий и численности зверя на них, и вы поймете, что оба правы. Мой официальный охотничий стаж невелик (с 1995 года), но с ранних лет я интересовался повадками животных. Приведу несколько историй, одну — из детства, две другие — из охотничьих будней, и вы поймете мою основную мысль.
Этот рассказ мне поведал дядя Коля, деревенский тракторист, когда мне было лет 12–13, то есть почти 30 лет назад. Осенью пахал он гусеничным трактором поле, отдыхавшее от посевов несколько лет. Плуг резал пласт земли сантиметров на двадцать в глубину, разрушая мышиные норы. За трактором шла лиса и ловила зазевавшихся мышей. Так продолжалось несколько дней. Взял дядя Коля двустволку и положил в кабину. Но не пришла в тот день лиса. Наверное, объелась, подумал дядя Коля. Вечером он ружье выложил. На следующий день рыжая плутовка вновь шла за трактором и кормилась. Он снова взял ружье — лиса не пришла. И так всю неделю: есть ружье — нет лисы, нет ружья — вот она, рыжая. Как она узнавала о наличии ружья в кабине, мы так и не поняли. Видеть она его никак не могла. Чувствовала запах пороха среди смрада и гари работающего трактора? Эта версия кажется невероятной. Одним словом, загадка…
Вторая история произошла лет 5–7 назад на Новгородчине. Засеяли мы весной овсом небольшое полишко в глухом «медвежьем» лесу. И когда появились первые признаки выхода медведя на овес — обсосанные колосья, кругообразное замятие вокруг них, «мины», — бригадир позвонил мне и сказал, чтобы я срочно выезжал. Я согласовал отгулы и примчался. Лабазы были устроены практически по «формуле Заварзина». Пять дней я просидел поочередно на двух лабазах в «лесной» одежде без посторонних запахов, не шевелясь, в безветренную погоду — тишь да гладь, да лесная благодать! — и никого не видел и не слышал. Шестой субботний вечер посвятили баньке, то есть «проводам московского гостя». Утром на рассвете я уехал в столицу. Каково же было мое удивление, когда мне вечером позвонил бригадир и рассказал, что все поле местами съедено, местами помято, а под одним из лабазов большая «мина». Совпадение? Может быть, а может, и нет.
Третья история совсем свежая, состоялась 4 января текущего года. Обложили мы с опытными стрелками на Новгородчине на рассвете в лесном массиве 0,5х0,5 км трех волков без офлаживания. Волки отдыхали. Интуиция деду Андрею подсказывала, что одного стрелка нам не хватает, но за подмогой в райцентр ехать было очень далеко — 45 км, а деревня начала «просыпаться», и было опасение, что волки могут в любой момент сменить место дислокации. Неприкрытым оставили самое маловероятное место отхода. Толкнули серых на стрелков. И что вы думаете? Волки ушли именно там…
Все эти три истории, имевшие место быть в разные времена, спровоцировали у меня одну мысль, с которой согласны многие бывалые охотники. У зверей в определенные моменты рождается чувство опасности, тревога, сверхчутье — не знаю, как это правильно назвать, — заставляющие их по непонятным человеческому разуму причинам внезапно менять свое привычное поведение в тот момент, когда стрелок, хорошо изучив повадки зверя, находится в засаде на пути его ежедневного следования. Может, это шестое чувство?
У опытного, матерого зверя всегда есть шанс «переиграть» охотника, будь то берлога, привада или овсяное поле. И иногда, по моим субъективным ощущениям, у зверя больше шансов остаться невредимым, чем у охотника — добыть трофей. Например, медведица, прежде чем выйти на овес с медвежатами, валит сухостой вокруг поля, и были охотники, которые в спешке покидали лабаз, испытав сильнейший нервный стресс…
Бывали случаи, и они отнюдь не редки, когда при выстреле с 10–15 метров пуля, выпущенная охотником-профессионалом после нормального прицеливания, «облетала» крупного зверя. Никто не мог объяснить, почему это происходило, все разводили руками и называли единственную причину: «Значит, не мой зверь».
Охота на берлоге — исконно русская охота, имеющая глубокие корни, это награда за труд. Конечно, современная снегоходная техника и мощное охотничье оружие существенно облегчают его, но даже наличие этих двух компонентов всегда оставляет зверю шанс.
Охота на волка требует серьезных материальных, временных и людских ресурсов. Практика показывает, что движение по урегулированию численности волка не начинается, пока они не затронут чьих-то интересов или кто-то серьезно не пострадает. Например, зарезали серые два года назад лайку и гончую зимней ночью во дворе у егеря, и пошло движение: и мужиков собрали, и флажки нашлись, и бензин для снегоходов. Результат — одна стая в количестве пяти голов была уничтожена, а до этого — моя хата с краю…
Деду Андрею два раза удавалось за последние три года снять волчиц с хвоста у гончих во время осенней охоты на зайцев, а два раза — нет. В этом году волки срезали с гона Соловку в двух километрах от райцентра. Как вы думаете, это нормально? Я думаю, что нет. За последний осенне-зимний сезон только у охотников Хвойной и Анциферово Новгородской губернии волки зарезали тринадцать гончих, среди них выжлец и выжловка из числа производителей, остальные — их помет разных лет. Это нормально? Поэтому однозначно заявлять, что у нас в стране медведя в три раза больше, чем волка, не рассматривая эту тему в разрезе территорий, на мой взгляд, не совсем корректно. В местах моих охот, в лесах Новгородчины, медведь есть в достаточном количестве, и, с одной стороны, я не припомню, чтобы кто-то особенно сетовал, что запрет охоты на берлоге ущемил его интересы, с другой, регулируемая охота на берлоге как бы не повлекла за собой катастрофических последствий (как грезится отдельным ораторам) для популяции вида на территории. Тем более что этот вид охоты не носит массового характера, а интересен единичным искусным мастерам. Поиск берлоги — дело хлопотное и требует специфических навыков. Но у нас в стране проще запретить вовсе и повсеместно, чем навести порядок. А вот волка — явное перенасыщение, и это уже не «санитары», а «бандиты-головорезы», и охотчиков до них очень и очень немного, в основном из числа пострадавших от их беспощадной бесконтрольной «деятельности».
На численность, миграцию и условия обитания зверя отрицательное влияние оказывает бездумная вырубка леса, превращающая великолепные, комфортные во всех отношениях угодья в непролазные, бесформенные, обезображенные «выруба». Территория не расчищается, сучья не убираются и не сжигаются, о посадке саженцев и речи нет. И с каждым годом появляются всё новые и новые «лысые» озера, которые некогда были лесными, огромные загаженные и брошенные человечеством территории. Вполне комфортно в таких угодьях чувствует себя лишь один зверь. Какой? Правильно, волк!
Возвращаясь к первым строкам своего повествования, подытожу: качественный учет зверя в угодьях даст нам однозначный ответ, какого зверя нужно беречь, а какого — «регулировать». И в идеале это должно проводиться силами местных охотколлективов, натуралистов-энтузиастов, неравнодушных старожилов. Государство, на мой взгляд, должно поощрять и стимулировать деятельность охотничьих организаций на местах. Когда всё и вся учтено, легче и браконьерство остановить, и популяции отдельных видов животных восстановить, и незаконные виды добычи пресечь. Например, одно время имело место массовое уничтожение барсука с целью добычи чудодейственного жира, когда осенью при охоте на норах все ходы замуровывали сучьями, а один оставляли свободным и через него зверя травили дымом. Вмешательство авторитетных неравнодушных отцов-охотников позволило остановить истребление этого вида на отдельно взятой территории.
Конечно, власть имущие могут пролоббировать на законодательном уровне любую «гуманную» идею, красиво обосновав ее в духе времени и современных «природоохранных» тенденций, в том числе и из чисто популистских соображений, зарабатывая себе рейтинг у проевропейских и прозападных организаций, но, мы, российские охотники, должны иметь собственное мнение. Или нет? А вы как думаете?
Комментарии (0)