Сергеев ждал у дома, одетый в камуфляжный костюм, куртку. Встретились тепло, с лобызаниями. Мы уже загрузили в машину Степана ружья, рюкзаки, Василий предлагал взять большую солдатскую палатку, но его отговорили, ссылаясь на тесноту в машине.
К гусиному займищу добрались до рассвета, быстро разбили лагерь у заброшенной летней фермы. Степан и Илья облачились в «лоскуты» и, будто два леших, направились к пролеску, утонувшему в сумраке ночи. Мы же решили обойти канал с левой стороны. «После выстрелов полетят в вашу сторону, не сомневайтесь», — уверял егерь.
Шли не спеша, минут сорок. Василий подался дальше, вдоль канала. Наконец все заняли свои места. Сергеев лежал поодаль, на животе, у самого низа крутой траншеи, боясь при неосторожном движении зачерпнуть сапогом или, что хуже, юзом сползти в воду. Случись такое, было бы сущим наказанием искать сухостоину, разводить костер, сушиться. Однако лучшего укрытия, сооруженного согласно охотничьей науке, не было.
Квик-квик-квик! — раздалось из глубины неба. Слабо ухнул выстрел, эхо отозвалось от сосновой гряды. Гомон гусей стал тише, потом стих совсем, стая ушла в сторону леса. За каналом простиралось поле выкошенной кукурузы, залитое лужами, с остатками увесистых початков, где гуси облюбовали место с вечера. Оттуда постоянно доносилось гоготанье, над стеблями вытягивались длинные гусиные шеи. Мы то и дело бросали взгляды на кукурузу, посветлевшее небо, на котором самолет оставил опухший хвост, берущий начало в туманном мареве.
На гусином займище началось волнение. Небольшие стайки отрывались от земли, описывали круги над землей и вновь плавно приземлялись, широко распластав крылья. По ту сторону канала ударили один за другим два выстрела, эхо раскатилось и улеглось в тумане. Но что это? Десятки, сотни гусей, гогоча, взмахивали крыльями, отрывались от земли, набирали высоту. Вот все смешалось в едином птичьем порыве. Вверх! Вверх!
Туман еще плотно лежал над полем, не давая пролетающим стаям просматривать землю. Долетев до леса, гуси повернули на север. Раздался еще выстрел, за ним последовала дружная канонада. Ясно, это Степан и Илья. Выстрелы прекратились. «Не вернутся», — тупо повторял я, вглядываясь в небо.
Выбравшись из объятий сосны, мы направились вдоль канала в ту сторону, откуда гремели выстрелы. Из воды торчали ветви затопленных берез, рядом виднелись пеньки, обработанные бобриными «тёслами». Послышался удар о воду, разошлось несколько кругов. Меж тальниковых черенков, искусно лавировала ондатра. Она настолько была увлечена своими заботами, что нас не замечала.
Раздалось знакомое квик-квик. Гуси, перелетев у леса нитку канала, потянули на кукурузное поле. Кубарем скатились в самый низ, припали к земле. Пошли томительные минуты ожидания.
Вот гусиный говор все ближе и громче. От росы, ночного дождя промокла одежда, слабо прогретая весенним солнцем земля отдавала холодом, но всего этого я, казалось, не замечал. Выждав и определив интуитивно, что птицы над головой, я приподнялся на одно колено, выбросил ружье вперед, приклад коснулся щеки. Пока вел ближнего гусака, сознание резанула мысль: стрелять в штык — не достать, в угонку — не успеть, гуси уйдут за отвесный гребень канала. Но палец уже мягко надавил спуск, прогремел выстрел. Гуси взметнулись, распластали крылья и каменными изваяниями замерли в воздухе. С высоты донесся характерный звук дроби по тугому оперению. Секунда еще у меня была, дабы исправить ошибку. Попытался развернуться корпусом, нога скользнула по мокрой траве, и я, теряя равновесие, завалился на левый бок. И все же я успел нажать курок, отсалютовав стае. После этого я осторожно поднялся, вскарабкался на гребень и долгим взглядом провожал улетающих птиц.
Через несколько минут гусиный говор возобновился, будто выстрелов и не было. Но теперь очередная стая шла на Сергеева. Прикрытием для него стало ближайшее деревце, окруженное низким кустарником. Этот кустистый блиндаж давал хороший обзор для стрельбы. Сергеев ждал в напряжении, прижавшись к деревцам. Табун налетел со спины. Вот уже пролетел ведомый гусь, за ним медленно шли две клиновидные вереницы, казавшиеся снизу утлыми суденышками. Я видел, как после выстрела товарища гусь, сложив крылья, протянул несколько метров и рухнул наземь. Вторым стволом Сергеев стрелять не стал. Не спеша, как-то по-будничному, он пошел за трофеем, поглядывая на то место, куда упала стреляная птица.
На небольшом искусственном плесе, освещенном солнцем, плескалась кряква. Окунаясь, она выбрасывала туловище на ребристую поверхность воды, резко и часто махала крыльями, сбрасывая с оперения остатки воды. И столько радости и задора было в ее движениях, надрывном крике! Я смотрел на влажный от ночного дождя лес, обочь которого тянулась проселочная дорога с широкими и глубокими колеями в песке. Разливы воды, дурманящий влажный воздух, утка на плесе, веселый гомон птиц — все вокруг пробудилось от зимней спячки, наполнилось звуками. Зеркалилась в низинах и канавах вода, взлетали дикие утки. Подошел Василий, увидел распластанного на земле гуменника. «О-о! Так вас с полем! — поздравил он и поторопил: — В лагерь, в лагерь!»
Шулюм решили оставить на вечер. Расстелили брезент, достали из рюкзаков пакеты с хлебом, зеленью, мясом, салом. Илья пошел к машине, вернулся с бутылкой коньяка. «А вообще-то лучше чаю», — сказал Степан, глядя на бутылку. «Отлично! Степану чай, а нам коньячку! А то ненароком опять в Удай заплывет», — подхватил Илья. Все помнили, как на зимней охоте, изрядно подпив, егерь провалился под лед и как его спасали. Теперь же на уколы товарищей он широко лыбился, крутил головой, всматриваясь в небо. Где-то за Сосновкой ударил гром, содрогнулась земля; западную часть неба затянуло тучами. Вскоре пошел дождь. Степан занервничал: «Если дождь зайдет в обложной, не выбраться». Быстро собрались. Опасение егеря сбылось: дорогу размыло, дождь не прекращался, временами переходил в ливень. Машина буксовала, приходилось выходить из кабины и под проливным холодным дождем выталкивать из густого жирного месива егерский жигуленок.«Ты шо, умнее одесского раввина? — недовольно бурчал Василий. — Говорил же: возьми вправо. Уж я-то здесь каждый бугорок и низину знаю».
До деревни добрались к ночи. Дождь прекратился, под капот жигуленка неслась сухая твердь высветленной фарами дороги. Луна серебрила верхушки кустарника, ртутный свет нежно покоился на полях, небольших лоскутах осенней роспаши. Паводок затопил глубокий буерак, и сейчас там дружно голосили лягушки. Большая Медведица свесила над нами ручку ковша, услужливо предлагая зачерпнуть и напиться весеннего ночного воздуха, отдающего прохладой, сырой землей, березовым соком. Казалось, откуда-то сверху все так же доносятся знакомые переклики, наполняя душу счастьем, оттого что весну в Полесье принесли на крыльях гусиные стаи.
Комментарии (0)