Кабан - киборг

Он словно пролезал через игольное ушко, оставляя позади себя кричан. Как ему это удавалось, никто не мог взять в толк.

— Не кабан, а Киборг, — сказал егерь Анатолий, парень лет тридцати, с крупным, изогнутым полудугой носом, круглым подбородком, чумацкими усами, будто сошедший со старинной гравюры с изображением запорожского старшины.

Так с его легкой руки и закрепилась за кабаном эта кличка. Вот и на очередной охоте приезжие из столицы, наслышанные о звере, хором заговорили о болоте. Ну что ж, болото так болото. Начали загон.

Я миновал кочкарник. Путь преградил непролаз. Единственное, о чем я думал тогда, — это мачете для прорубания тропы в густых зарослях. Пот градом катил со лба, одежда давно промокла, ноги одеревенели. Осень и начало зимы выдались теплыми, часто моросил дождь. В конце ноября полезли грибы, привлекая неугомонных грибников. Болото не замерзало.

Поначалу идти было легко: олени, лоси, кабаны своими переходами натоптали столько тропинок, что удавалось обозначить перспективу маршрута, но уже через сто метров все проходы на моем пути сошлись в одной тропе, и она предстала узким лабиринтом в зарослях вьющегося кустарника. Лабиринт потянул вниз, и ничего не оставалось, как опуститься на корточки и передвигаться малыми шажками. Громко трещала рация, давал команды охотовед, который шел верхом угора меж сосен, осин.

Вот рация снова затрещала, послышалась ругань охотоведа: кабан, как и в предыдущий раз, вышел из загона. Через полчаса измотанные болотом, мы стояли в сторонке и скупо перебрасывались словами. Выставленные на линию стрелков свинья и подсвинок были слабым утешением. Прибежал Бродяга— рослая западносибирская лайка с раной на правой голени . Это был след ее стычки с Киборгом…

Охотничий сезон близился к концу; директор охотхозяйства выписал, наконец, обещанную лицензию. Мысли и пожелания всех сошлись к одному: добыть Киборга, слухи и легенды о котором с каждым днем обрастали будто снежным комом.

На кормушки кабан приходил. Об этом красноречиво говорили под стать его туше следы на снегу и порои. В январе морозы спали, началась ростепель, температура поднялась до плюсовой. Мне выпало сидеть на лабазе, сооруженном на соснах, растущих островком близ березовой рощицы. И вот первое фырканье, втягивание воздуха, выдохи, поросячий визг. Сомнений не было: к кормушке шли кабаны.

На какое-то время шум затих, и вновь застучало по вытоптанной тропе, а уже через секунду несколько подсвинков черной тенью метнулись к кукурузе. Не спеша, словно раздумывая, к кормушке приблизились три взрослые особи. Заработали свиные челюсти. Визг, фырканье, перебег с одной стороны на другую, поближе к лакомому корму. Мое внимание было приковано к кормящимся зверям, и я не сразу заметил сеголетка, медленно приближающегося к кормушке. Он тотчас несолоно хлебавши был отогнан свиньей. Прошло больше получаса.

Памятуя о том, что мы договорились стрелять только в Киборга, я засомневался, придет ли он. А если придет, что останется от высыпанной кукурузы? Я негромко хлопнул в ладоши. Свиней как ветром сдуло. Разбежавшись в разные стороны, они остановились, насторожились, но поняв, что тревога ложная, вернулись к корму. Двое взрослых всерьез занялись ужином, самка по-прежнему при случае отгоняла непрошеного нахлебника.

Первыми насытились взрослые, стали ходить вокруг, принюхиваться, чесаться о стволы сосен. Свинья зашла за мой лабаз. Ветер дул со стороны кормушки. Наверное, какую-то молекулу моего запаха свинья учуяла, издала один короткий хрюк, потом другой, и все стадо, как и в предыдущий раз, разбежалось вглубь деревьев. Корма оставалось достаточно, но свиньи к нему не вернулись.

Вечер следующего дня мало чем отличался от предыдущего. На четырех кормушках, находящихся недалеко друг от друга, насыпали кукурузы, сели. Погода резко изменилась. С утра шел снег, подморозило. На этот случай пригодилась хозяйская пуховая подушка, старый армейский бушлат. Зарядил ИЖ-27 пулями и стал ждать.

Прошло два часа. Мороз донимал, и уже стало казаться, что секач не придет. Небо вызвездило, на ветвях ближайшей сосны белела пластина снега, казалось, что оттуда пробивается тонкая полоска света, заставляя меня постоянно поворачивать голову. За моей спиной раздался шорох. Звук чьих-то шагов то удалялся, то приближался. Я насторожился, почувствовав, что рядом ходит крупный зверь. Истошно и противно закричала сова, а когда ее крик прекратился, до меня донесся слабый скрип снега.

В сторону кормушки шел кабан. Пальцы онемели от холода. Я медленно вытащил из кармана вязаную перчатку, стал натягивать на левую руку, но не успел завершить эту процедуру, как движение повторилось, но с другой стороны. Огромная свинячья туша с копну сена медленно двигалась в потемках в стороне от своего собрата. Вот оно что! Так вас двое! Кабанье чмыханье и фырканье рубило зимнюю тишину. Я находился в безопасности, и все же по телу пробежала дрожь. Осторожно передвинул флажок предохранителя.

Не выходя из-за деревьев, кабан остановился, жадно втягивая в себя воздух. Замер и его «адъютант». Логика вепря мне была понятна и вполне согласовывалась со свинячьей этикой: в случае опасности подставить под выстрел своего младшего сородича. Кабаны ходили кругами, замирали, вынюхивали, удалялись и возвращались вновь. Я начал вести с копной сена мысленный диалог:

— Как вкусно пахнет, а-а? Ты же хочешь отведать жареной кукурузы? Знаю, хочешь. Так подойди, чего тебе стоит!

Секач по-прежнему фыркал, втягивал в себя воздух и, видимо, соглашался со мной по поводу гастрономических достоинств жареной кукурузы. Фу ты! Неосторожное движение рукой, звякнула антабка. Ну как можно?! Столько высидеть— и все коту под хвост! Кабаны замелькали меж деревьев и скрылись в густоте леса и ночи.

Я еще сидел на лабазе, когда донесся тихий шум двигателя машины. Напарник ехал в мою сторону. Луч света осветил прогал в соснах, скользнул по тому месту, где еще недавно стоял секач. Как выяснилось, приходил он и к другим вышкам, но благодаря врожденной осторожности, феноменальному слуху, держался от корма на безопасном расстоянии.

Это был последний день охоты на кабана. Лицензию закрывали, но я не жалел, напротив, проникся уважением к темно-бурому вепрю. «Пусть продолжает свой род, так поредевший в Крехаевских болотах», — думал я. Что с ним стало? Нарвался на шальные выстрелы браконьеров? Или все так же водит за нос егерей? Не знаю. После окончания зимнего сезона я уволился из охотхозяйства и уехал из Евминки.

В виде эпилога.

У многих охотников и по сей день сложилось мнение об охоте с вышек, как о мероприятии, весьма далеком от настоящей охоты. Можно ли считать, что провел там часы впустую? Разумеется, мы без особого труда отстреляли бы подсвинка или сеголетка, но каждый был охвачен желанием добыть трофейного секача. Не удалось. Тем не менее я был переполнен эмоциями, мне удалось увидеть и услышать многое, что недоступно в ходовой день.

Конечно, каждый решает сам, подниматься ему на вышку, участвовать в загонных охотах, тропить кабана с подхода или ожидать на переходах. В одном глубоко убежден и думаю, со мной согласятся все: каждый способ охоты интересен сам по себе.