Наука называет болото «избыточно увлажненным участком земной поверхности, заросшим влаголюбивыми растениями». В отличие от леса, степи и пустыни болотистую местность трудно объять умом, еще сложнее проникнуть во все ее тайны. Остается только принять эту загадочную среду обитания.
У наших болот много ликов. Топь, трясина, мочажина далеко не полный список. С какими только типами болот мне не приходилось сталкиваться во время странствий! На Ямале, где я почти сезон проработал в топографической партии, мы смело перебредали тамошние болотинки. Под ногами чувствовалась вечная мерзлота, по которой, даже если хлябь была по пояс, шагалось, как по паркету. Иное дело зыбуны Васюганья.
В них бесследно исчезали не только люди, но и мощные трактора. На Смоленщине мне встречались болота с рыжей водой — «ржавцы», как их называли местные. Ночью деревенские жители замечали там блуждающие огоньки и ходить на болота боялись. Говорили, что можно отравиться какими-то газами. Но это все средняя полоса, север, однако болота есть и на юге.
В моем родном плавневом краю, за днепровскими порогами, свои особенности. Однажды поздней осенью, рыская в поисках вешенок, что растут на старых осокорях, я оказался в незнакомых болотистых дебрях, из которых выбрался только в сумерках. Приютивший меня знакомый егерь сказал: «Ты даром в те болотистые заблуды сунулся.
Пропасть там можно — шо мне чихнуть. Гнилые места. Мы их так и зовем: прогнои». Кстати, топкие плавневые низинки и ямы, заполненные грязью, в приднепровских селах называют багном, квашней, калабатиной, дряговиной, а мелководные озера, которые за одно жаркое лето превращаются в труднопроходимые топи, — полоями.
Самое раннее знакомство с болотами у меня связано с Мещерой. Этот уникальный природный край лесов, лугов, озер расположен в долинах рек Москва, Ока, Судогда, Клязьма. В Мещере болота называют «кладовой солнца», энергия которого спрессовывается в виде торфа. Именно добыча торфа и была до недавнего времени основной деятельностью жителей Шатурского района, и в частности поселка Туголесский Бор, где жила моя мама.
Этот дальний уголок Подмосковья, куда давно протоптали дорожку столичные рыбаки, охотники, грибники и ягодники, считается северо-западной окраиной Мещерского края. Здесь на сравнительно сухих возвышенностях то и дело встречаются сооруженные из подручного материала хибарки и бревенчатые избушки-зимовники.
Болота издревле и пугали людей, и очаровывали, и притягивали к себе. И не только своими дарами. Путешествуя по глухим местам, которых еще немало в наших славянских пределах, я часто встречал затворников, добровольно обрекших себя на отшельничество среди дикой природы. Их временные шалаши и хибарки, а то и весьма капитальные строения, на которые я случайно натыкался, располагались, как правило, в труднодоступных местах. Ведь болотистая местность как нельзя лучше подходит для обособленного житья вдали от цивилизации. Ни дикий зверь не подберется, ни человек со злым умыслом не забредет...
Болотные массивы простираются почти сразу за нашим поселком на десятки километров. Кругом глушь, безлюдье. Обычно я выбираюсь сюда в начале сентября, когда созревает клюква и на бровках (валах) в изобилии появляются подберезовики. Я хоть и знаю, куда какая тропка ведет, но все-таки со старожилами на болоте как-то спокойнее. Чаще всего меня сопровождает старейший «физкультурник» поселка Анатолий Сергеевич Туркин. Ему уже за семьдесят, но в любое время года он на велосипеде.
Путь к заповедным клюквенным мшарам неблизкий и нелегкий — через заросли крапивы высотой с человеческий рост, поваленные сучковатые сосны, ольховое черное мелколесье, мокрые унылые луга. По пути часто попадаются бобровые норы, скрытые травой: запросто можно ногу свернуть.
Нередко приходится переходить через канавы, заполненные торфяной жижей, поверх которой стелется белокрыльник. Не сразу угадаешь, где твердь, а где топкое черное месиво. Я сам не раз оказывался в болотной купели. Из нее меня или вытягивал товарищ (по болотам лучше ходить вдвоем), или я сам выбирался ползком, хватаясь за кустики и деревца.
Опасность представляют старые заброшенные торфяники, отработанные поля-карты. Эта горючая земля легко воспламеняется в засушливое время года, все вокруг окутывается едкой дымной мглой, проникающей даже в города.
Однажды в дыму я брел по бывшей узкоколейке. Вдруг сзади раздался треск, затем послышалось шипение. Я оглянулся и увидел, как столб пламени вырвался из-под земли и охватил одинокую березку на обочине. Через несколько шагов пламенный язык взметнулся впереди меня. Местные пожары опасны тем, что торф горит глубоко под землей. Лишь по дымным шлейфам на поверхности можно определить огненные очаги.
Говорят, в этих адских провалах исчезали не только техника и пожарные команды, но и целые селения уходили под землю...
Мы с Сергеичем идем все дальше. Поредевший лес, низкорослые кривые деревца, заросли багульника свидетельствуют о близости болота. Вдруг мой напарник останавливается и садится перед кочкой. Я подхожу поближе и вижу зеленый бугорок, весь усыпанный красными бусинками клюквы.
— Падай рядом, кажется, тут ягода небратая, — с радостной дрожью в голосе говорит Сергеич и неторопливо достает из рюкзака ведерко-набирку.
Тара здесь дороже товара. Ягодники обычно пользуются двумя емкостями: небольшой, в которую набирают клюкву, и объемистой, куда ссыпают собранную ягоду. Малая тара (березовый туесок, котелок, обрезанная полиэтиленовая бутылка) болтается на веревке на груди, большая (корзина, рюкзак, мешок или ящик-горбовик) стоит в сторонке на мху или висит на виду, на сучке какой-нибудь чахлой березки...
Некоторое время мы молча обираем клюквенный пятачок. Сергеич удовлетворенно покряхтывает. На влажном холодном мху, особенно росистым утром, собирать клюкву не очень приятно. Другое дело, когда спелые ягоды бусинка к бусинке лежат на сухой, твердой моховой подстилке: только успевай сгребать урожай пригоршнями. Бывает, красные ягодки, облепив кочку, свисают с нее, словно маленькие фонарики.
С одного такого мохового холмика можно в один присест «надоить» и литр, и два клюквенного блага. Была б ухватка, прокормит лес и грядка.
Как каждый кулик хвалит свое болото, так и каждая былинка довольна здесь теми условиями, которые позволяют ей цвести, расти и размножаться. Удивительна приспособляемость многих болотных растений! Клюква, например, не надеясь, что ее напоит один корень, разбросала для подстраховки дополнительные корневые усы по кочкам.
В сентябре она почти полностью дозревает, и россыпи ее спелых алых, рубиновых, багряных и сиреневых ягод видны издалека. Между прочим, они могут быть разными по форме — от идеально круглых до продолговатых и даже грушевидных. В начале осени ягода хоть и спелая, однако еще твердоватая. Правда, полежав, клюква дозревает, размягчается, наливается соком. Клюквенный урожай нужно успеть собрать до ноября, пока болота не покрылись снегом.
Болотные кочки часто вперемешку с клюквой украшает и брусника. Самая приятная для сбора ягода: огладил кустик ладонью — и уже полная горсть. По долговечности брусника, которая живет более трехсот лет, может посоревноваться разве что с дубом.
А голубичные кусты будто окурены голубовато-сизым дымком. Плоды можно просто стряхивать в корзину. Неприхотлива и вынослива эта удивительная болотная ягода. Жара ей нипочем, и холод не берет.
Северяне величают голубику голубым виноградом, в мещерских краях ее называют дураком, пьяникой, так как она часто растет рядом с багульником, который издает дурманящий запах. Еще одна ценная болотная ягода — морошка. Ее морщинистые листочки бросаются в глаза повсюду. Своеобразный вкус ее мягких полупрозрачных ягод с приятным тундровым запашком запоминается надолго.
Не обделены болота и грибами. На мху разноцветные шляпки подберезовиков, подосиновиков, сыроежек между рубиновыми бусинками клюквы видны издалека. Глаз не оторвать от этих дивных натюрмортов…
Мы часа два бродим по ягодным мшарам и набираем по ведру, а я еще и грибков прихватываю. Пора возвращаться домой. Мы спрямляем дорогу и быстро выбираемся на вторую главную «линию» — так здесь называют проселки, проложенные на месте бывших узкоколеек.
Я устало шагаю по твердым, сухим, разбитым машинами песчаным колеям и стараюсь не смотреть по сторонам. Ржавые обрезки труб, мотки проволоки, разорванные гусеницы, перевернутые вагоны на бровках, торчащие из густой травы кабины тракторов — этот сталкеровский пейзаж, оставшийся после осушения местных болот, угнетает, усиливает тревогу и чувство безжизненности этого дивного когда-то мещерского уголка природы.
— Ох, изведут наши болота, вконец погубят! — бормочет Сергеич, торопясь миновать неприглядные места.
Такая опасность действительно существует. После вылазок на болота я обычно наведываюсь к Велимиру Исаеву. У себя в усадьбе он вместе с женой создал домашний музей «Уходящая Мещера». В экспозиции, кроме предметов местного старинного быта, много картин, на которых запечатлены неброские, но чрезвычайно уютные мещерские болота. А еще художник вытесывает из дерева божков и идолов — покровителей рыболовов, охотников, жизнь которых связана с местными шатурскими лесами, озерами и болотами.
— Вода в свое время дала краю жизнь, обогатила его рыбой, грибами и ягодами, — задумчиво теребя свою редкую светлую бородку, рассуждает хозяин. — Но началось осушение болот, добыча торфа — и исчезла вода, пропала рыба, высохли ягодники, реже стала попадаться болотная дичь…
Ученые давно доказали, что болота — регуляторы местного климата, островки спасения для всего живого в округе. Весной и осенью они губкой впитывают влагу из воздуха и хранят ее, а с наступлением жары экономно отдают растениям, животным, людям. Кроме того, болота подтягивают к поверхности грунтовые воды, насыщают подземные ручейки и потоки, даруют жизнь хрустальным родникам, деревенским колодцам, озерам.
Кстати, в болотах пресной воды в пять раз больше, чем во всех реках мира. Кроме того, болота — это мощнейший пылесос, притягивающий и поглощающий частицы пыли, которая, как известно, в безветренную погоду передвигается в сторону пониженной температуры. Один гектар болот может безболезненно «съесть» до трех тонн пыли.
К осушению болот (и вообще к хозяйственной деятельности в болотных угодьях) надо подходить весьма и весьма взвешенно.
В 1890 году известный зоолог Н.В. Туркин предложил оберегать хотя бы часть российских болотистых мест.
В 1908 году группа энтузиастов, объединившись, выкупила болото Гренгоф, спасая его от осушения. А в самый разгар Первой мировой войны Минский губземотдел организовал в белорусском Полесье станцию, которой вменил в обязанность поиск методов осушения и охраны болот. Пришло время вспомнить эту добрую природоохранную традицию. Ведь сегодня вопрос, ругать или хвалить болото, пожалуй, стоит острее, чем сто лет назад.
Комментарии (0)