На желудях на кабана

У нас на севере Тверской области вековые дубы растут в поймах рек — по пожням, как у нас говорят. Частенько там же встречаются дикие яблони, они хоть и маленькие, но яблок на них бывает много , причем достаточно сладких.

В пору золотой осени, когда листва на деревьях окрашивается в «багрец и золото», созревшие желуди начинают опадать с дубов, а дикие яблони усыпают своими плодами землю вокруг, — в эту пору кабаны перестают выходить на овсяные поля и начинают нагуливать жир на лесных дарах.

Каждую ночь по-темному они приходят на этот праздник желудка, а к утру, еще до рассвета, уходят в еловые крепи на дневку.

В этот короткий период ночная охота на кабанов со зверовыми лайками, с подхода — самая азартная и любимая для меня.

На ней все происходит стремительно и быстро. Не надо часами сидеть неподвижно на лабазах у овсяного поля, прислушиваясь к лесным шорохам и считая минуты до возможности закурить, гадая, выйдет зверь или нет, и говорить себе: «Кошка сиденьем берет».

В 80-е годы прошлого века, еще в СССР, была программа «Нечерноземье».

Тогда в деревни государство вливало много денег, все поля засевались, а убирать их частенько не успевали. Оставляли под снег и овес, и картофель.

На таком дармовом корме кабанам в то время было раздолье, и поголовье лесных свиней было достаточно высоким. Служил я тогда егерем в приписном охотхозяйстве лесхоза. Ездил на казенном мотоцикле «ИЖ Юпитер» с коляской, с ружьем ИЖ-58 12-го калибра, держал пару зверовых лаек.

Подкормочных полей мы тогда не сеяли, совхозных хватало. А вот охранять кабанов от браконьеров приходилось серьезно. По этой причине приходилось много ночей проводить рядом с овсяными полями. Когда кабаны переходили с овсов на желуди, то и я рядом с дубняками ночевал и, естественно, все места кормежек свиней и их переходы знал досконально.

Каждую ночь на подконтрольные мне пожни ходило по 5–7 выводков, в которых были свиньи с поросятами, плюс 3–4 отдельных стада голов по 5–6. В общей сложности на пожне кормилось сразу до сотни зверей. Но такое застолье длилось недолго, максимум неделю, пока прожорливые кабаны все не съедали дочиста.

Зная о такой особенности этих мест, каждый год начальство поручало мне добыть небольшого кабанчика для вышестоящего руководства. Тогда поздно вечером я подъезжал к дубнякам, оставлял своих собак у мотоцикла, чтобы раньше времени кабанов не спугнуть. Брал я их на тот случай, если подранка добирать придется.

Сам прицеплял под стволы ружья прожектор, сделанный из отражателя фары искателя, подключал его к мотоциклетному аккумулятору, который носил через плечо на боку в сумке от противогаза.

В этом были свои неудобства: приходилось контролировать, чтобы аккумулятор не опрокинулся и электролит из него не вытек, но другого выхода тогда не было.

Дождавшись, когда зверь выйдет на жировку (а это было слышно по взвизгиванию поросят), я начинал аккуратный подход к зверям, из-под ветра. На кормежке кабан — зверь шумный, где-то чавкнет, где то листвой зашуршит, где то веткой хрустнет. Так и подходишь к нему, шаг за шагом, с остановками, прислушиваясь.

Под дубами травы мало, солнца траве не хватает, да и кабаны каждый год всю землю под ними перерывают. Там тени от зверей хорошо видно. Подходишь к кабанам метров на 20, поднимаешь ружье, наводишь на ближнего и включаешь фару.

На долю секунды ослепленный ярким светом зверь замирает, гремит выстрел, и ты слышишь характерный шлепок пули по корпусу животного. А вокруг поднимается шум от разбегающихся зверей.

Если везло и кабан падал на месте, то я подходил и делал контрольный выстрел за ухо. Если же он отбегал дальше в заросли, то возвращался к мотоциклу и пускал собак. Они сразу бежали на место выстрела и находили кабана, обычно уже дошедшего. Пуля Майера, положенная за лопатку, не делала подранков, и обычно дальше 10–20 метров зверь не уходил.

На месте я разводил костерок, шкурил зверя, разделывал его, раскладывал по пакетам, грузил в мотоцикл и ехал домой.

Но где кабаны, там и волки. Зимой по снегу, примерно один раз в 11–14 дней, стая волков проходила по моему обходу, не задерживаясь. А на желудях они приноровились резать поросят. Сидишь, бывало, ночью у костра, охраняешь угодья и слышишь предсмертный визг кабанчика, а чуть погодя еще и волки завоют, зовя своих пировать.

Утром по свету я иногда находил место волчьего разбоя. Да сделать с ними ничего не получалось. Собаки за волками не шли, жить им тоже хотелось. Приметил я развилку на лесной дорожке, где пару раз волчьи следы видел, да пень там был характерный, у которого волки лапами чиркотины оставляли, вроде мочевая точка у них, участок свой метили.

У нашего охотинспектора, опытного волчатника, взял я урок вабы (волчьего воя). Он порекомендовал мне матерым волком не вабить, т.к. сразу может не получиться, тут практика нужна, а вот переярка, прошлогоднего волка, изобразить нетрудно. У них еще голос не сформировался, можно и огрех допустить.

И вот в очередной раз, под утро, в дубняках услышал я предсмертный визг кабанчика. Картечь в стволы вставил и на развилку пошел, не доходя до пня метров двадцать, присел под елку и, как учили, сложил руки рупором, направил их в землю и провабил.

Вскоре мне ответили переярки, и больше я не вабил, боялся, что фальшь почуют. Через несколько минут слышу — опять провыли, даже с подтявкиванием, уже ближе, это значит, идут сюда проверить чужака. Утро близко, в лесу еще совсем темно, а на дорожке уже немного видно. Ружье взял на изготовку, сам замер.

На дорожке появились две серые тени, бегут трусцой, друг за другом. Напускать близко я их не стал, побоялся, что заметят. Метров за тридцать выстрелил в первого — он упал. Но куда делся второй, не увидел: вспышка выстрела ослепила.

Первый еще на земле дергался, и я в него для верности второй заряд картечи пустил, чтобы не оклемался да в лес не ушел, а то потом ищи подранка без собак. Подошел, посмотрел, порадовался, для меня это был первый лично добытый волк. Оказался он молодым кобельком. В тот год больше я зарезанных кабанов не слышал. И работу сделал, и с трофеем остался.

Так и служил егерем, пока не началась перестройка. Лесхоз охотхозяйство прикрыл, мне пришлось уйти с работы. Позже открыл свое дело, но охоту не бросил. Каждый год продолжаю охотиться на желудях.

Правда, кабанов стало мало, совхозных полей с овсом и картошкой больше нет. Да еще африканская чума объявилась. В результате кабанов никто не охраняет, а наоборот, высокое руководство постановило всех их перебить. И начали бедных свиней стрелять все кому не лень.

Сейчас у многих ночные прицелы и тепловизоры появились. В общем, добились желаемого, сократили численность.

Траву у нас на пожнях уже давно не косят, не для кого стало, коров-то нет. Потому и трава вымахала в пояс, да еще шиповник затянул чистые места на небольших гривах так, что ходить трудно, ноги путаются. Кабанов, которые дневать на пожнях оставались, уже давно съели.

Вот и готовишься к любимой охоте особо тщательно. Любая неучтенная мелочь может все испортить. Оружие беру соответствующее: полуавтомат от Бенелли, под патрон 9,3х62. Его 19-граммовые пули положат любого зверя на месте.

Правда, настрел с него совсем небольшой, да и практики стрельбы навскидку практически нет. В памяти всплывает один случай, когда еловый сучок толщиной с палец, оказавшийся на пути, отклонил пулю, и хороший секач ушел невредимым и ночью на второй выстрел шансов не оставил.

Подумав, отложил я этот карабин в сторону, его время придет на лосинных загонах.
А вот что касается тройника Д 99 «Блазер» с нарезным стволом под 9,3х74 Р и гладкими 20-го калибра, но «магнум», то вроде и посадистая машинка, но очень мягкие спуски, всего по 600 г.

В охотничьей горячке можно и сорвать на долю секунды раньше, так что и это чудо немецкой мысли я отставил в сторону.

Птичью легонькую бельгийскую двадцаткуку я даже не рассматривал, с ее весом 2400 г серьезную пулю не зарядишь. Пусть по бекасам ходит.

Остается старый надежный 12-й калибр. У меня в нем горизонталка МЦ-9к. сделанная еще руками в 1956 году. Курковая, тяжелая и надежная. Вес 3600. Любую пулю переварит, не поперхнется. На ней немецкий коллиматор «Доктер» с автоматически меняющейся
яркостью красной точки, пулями пристрелян в ноль.

Приклад я сам под себя делал, шейка — рыбье брюхо, для прочности, на ней кожаная накладка, чтобы рука не скользила и кисть не напрягалась лишним изгибом. Гребень — кабанья спинка, под скулу до миллиметра выверен.

С этим ружьем похожено и взято дичи неимоверное количество, из него я могу с любого положения стрелять, мышечная память в стрессе самая надежная.

Пули, соответствующие условиям охоты, только самозарядные, чтобы потом на завод стрелки не переводить в случае чего. В левый ствол идет стальная катушка «Ленинградка», эта сквозь все ветки пройдет, никакой сучок ее не отклонит, проверено не раз. И на 60 метров ровно летит, а дальше все равно не видно, смысла в выстреле нет.

В правый ствол — стоппер конструкции нашего знаменитого земляка князя-медвежатника Ширинского-Шихматова. Вес 37 г, четыре раскрывающихся лепестка и цельный сердечник, чтобы еще лучше раскрывалась, полость закрыта стальным шариком.

При попадании накоротке, до 30 метров, лучшего стоппера я просто не знаю. Подствольный фонарь с выносной кнопкой на зеленом светодиоде: и собакам глаза не слепит, и зверь к нему спокойней относится.

Ну, с оружием разобрался, дело за экипировкой. На ногах у меня мягкие кроссовки, чтобы все сучки чувствовать, лишний раз не хрустеть. У меня они старенькие, с мембраной внутри, намокнут — не чавкают, и нога сухая.

На теле легкий флисовый комплект, теплый и не шуршит. А поверх него предусмотрен армейский масккомбинезон, еще с советских времен, тоже не шуршит, сидит хорошо, нигде не жмет. Его я вожу в отдельном пластиком пакете, куда для духа положен кусочек кабаньего помета, прихватил с кормежки, чтобы человеческий запах перебить. Патронташ не особо нужен, просто надеваю подсумок на 6 патронов, да и то, чтобы просто ремнем маскхалат затянуть и ножик подвесить.

Но самое главное в таких охотах — это, конечно, собаки. У меня вымески от русско-европейской лайки, повязанной с западносибирским кобелем. Кобели однопометники, однокорытники. Страху у них в лесу нет вообще. Работают по любому зверю, от барсука до медведя. Единственное, чего постоянно боюсь, — это чтобы на крупного секача не попали, а то ведь порежет, с него станется.

В лунную ночь, когда по небу бегут перистые облака, в знакомых местах не заблудишься. Бывало, медленно еду на уазике по песчаным дорогам, которые разделяют пожню и лес, и в свете фар ищу свежие следы захода зверя на кормежку.

Вот одинокий крупный секач перешел дорогу, его я оставляю в покое, собаки целее будут. Через полкилометра замечаю выводок, свинья крупная, поросята рядом и парочка некрупных кабанчиков. Этих тоже оставляю. Негоже выводок разбивать.

И, наконец, вижу следы трех некрупных кабанчиков, килограммов на 40–50 каждый. Эти в самый раз.

Отгоняю машину метров за 300 от следа, ставлю на отвилке лесной дорожки. Отхожу, надеваю на себя масккомбинезон с запахом зверей. Мои кобели уже чуют охоту, рвутся вперед. Надеваю поводки и вместе с напарником веду их. Ставлю на след, и собачки мгновенно растворяются в лесу.

Напарник с ружьем остается на обочине дороги около следа, на случай, если звери пойдут обратно в пяту. В лесу ему в темноте делать нечего, места он в деталях не знает, будет только мешать. Я лесными тропинками иду на пожню, к местам жировок. Минут через десять или чуть больше слышу вдалеке характерный лай.

Значит, добрались мои собачки до зверя. Тут уж я поспешаю. Через некоторое время лай смещается и останавливается на месте. Видимо, отбили одного кабанчика и держат его где-то в зарослях.

Тут уже я иду быстро, не обращая внимания на ветер, вся надежда на собак, что не дадут уйти зверю. Вообще кабан ночью более смелый зверь, и уходит неохотно, и очень наседающих собак может начать отгонять. Только ловкость лаек и спасает.

Вот и крутят они его, один спереди лает, второй в это время за зад делает хватку. Кабан задом встает в куст или под елку, прикрывает его и отмахивается от собак мордой. Так его не укусишь, мигом на клыках окажешься. Бывало и такое.

Собственно, на этой особенности и построена вся охота. Кабан, спасаясь от атакующих собак, забивается в крепкое место. Если кабанчик небольшой, то удается аккуратно пойти и взять его выстрелом практически в упор. Кабан же побольше, если причует охотника, то прорывается через собак и уходит в другое крепкое место, и тогда начинается очередной подход.

Но в это раз зверь стоял в редком молодом ельнике. Приближаюсь к работающим собакам, которые, чувствуя мою поддержку, начинают наседать на зверя. Кабан не выдерживает и бросается на моих помощников, те бегут в мою сторону, а я замираю, стою и смотрю.

На небе облака движутся, тени постоянно меняются. Первая тень мелькает мимо меня. Это первый пес, за ним второй, проскочивший в метре от меня. И следом третья тень. Ну это точно кабан.

Вскидываю ружье и включаю фонарь. Да, точно, это зверь. Немедля стреляю стоппером ему в грудину. Он камнем валится на передние ноги. Тут же из второго ствола делаю контрольный выстрел за ухо… Собаки возвращаются на выстрел, треплют кабана.

Перерезаю горло зверю, и тут меня начинает немного потряхивать. Закуриваю сигарету и замечаю, как немного трясутся руки. Это отходит адреналин. После нескольких затяжек, потихоньку возвращаюсь в реальный мир. Все, охота окончена.