Памятные охоты с гончей

Как-то на одной из охот сидели мы с внуком у костра, обедали. Внук и спрашивает: «Дед, а какие у тебя были самые интересные охоты?»

Я и призадумался, ведь хожу в лес часто, всех выездов и не упомнишь, сливаются они в памяти в одно целое охотничье счастье.

Что такое типичная охота с гончими?

На рассвете приезжаешь в заячьи места, набрасываешь в полаз любимых гончих.

Через какое-то время услышишь гон, и пошел подстраиваться на лазы.

Бывает, добудешь зверя, а бывает, и нет. В случае удачи отпазанчишь зайца, угостишь собачек, сам разведешь костерок, попьешь чайку, осознаешь и разложишь по полочкам свою удачу и дальше в путь.

Но вот случаются на охоте моменты, которые на всю жизнь впечатываются в память, как какой-то видеоряд, в мельчайших деталях, и в любой момент всплывают они в памяти, когда этого очень захочешь.

Вот о таких случаях и расскажу…

Начну, пожалуй, с несчастливой охоты. В начале 2000-х купил я заводских патронов, рекламируемых в то время дробовых «Сафари». Тогда у меня собралась стайка пегих англо-русских гончих: осанистый выжлец Гай, выжловка Чайка шести осеней и их сын, первоосенник Бой.

Было это в декабре, снегу уже поднавалило порядком, более пятнадцати сантиметров.

И вот после ночной пороши, как снег идти перестал, а было это почти к обеду, выехал я в знакомые угодья, на границу спелого ельника и пожни с покосами. Мысль была русачков погонять, в то время они у нас еще водились. Хоть заячьих жиров нигде не было видно, рассчитывал я на мастерство и опыт своих собачек. Места-то им известные.

Пустил стайку в полаз, сам не спеша, с остановками, иду по дорожке, по которой сено вывозили, русак завсегда по ней уходил от гона, прислушиваюсь. И точно, через какое-то время слышу — помкнули собаченьки, сначала один зарев, явно по-зрячему, затем еще пара голосов присоединилась, ну, знать, свалились гончие в кучу и заварили гон.

Басы Гая звучали словно барабан. Мелодичное сопрано Чайки и звонкий, с взвизгами дискант Боя — оркестр, да и только! Почти по Некрасову:

Хор так певуч, мелодичен и ровен,
Что твой Россини! что твой Бетховен!..

Гон идет ровно, без сколов, быстро, явно по русаку или лисе. По голосам понимаю, что зверь по этой дорожке идет, ну, значит, точно русак. Лиса бы в ельник сначала сметнулась. Благодать! Душа поет от дружной работы стайки.

Встал я за маленькую елочку с краю дорожки, чтобы мельтешением ног зверя не спугнуть. Ружье в руки, с предохранителя снял, на проверку вскинулся, ничего не мешает. Все, готов встретить зверька.

И точно, показался матерый русачок на дорожке, идет ровно на меня. Как подскакал он ко мне на двадцать метров, я ногой сучок сломал. Заяц тормознул от неожиданного звука, на мгновение присел.

Тут я по нему и выстрелил из дробового ствола, заводской тройкой. Мысленно я уже положил того русачка в рюкзак, но заяц большим прыжком с дороги в лес сметнулся, и замелькал среди больших елей. Поймал я его мушкой в прогале и со второго ствола выстрелил. Русак дернулся (видно, попал я в него), затем сделал еще несколько прыжков и пропал из виду.

А я стою в недоуменье: как так по сидячему зайцу с двадцати метров смог промахнуться? Подхожу к месту стрела и вижу: контейнер от дроби лежит раскрытый только с одной стороны, а вся дробь правее зайца легла, увел контейнер осыпь, зря я на себя наговаривал.

Тут мои собаченьки приспели, след выправили, гон пошел, да быстро оборвался. Думаю: все, лежит мой русачок, добрали его. Иду по следу, чтобы не сбиться. Там, где зайца дробь после второго выстрела настигла, капельки крови на следу.

Подхожу к собакам и вижу большой завал из нескольких буреломных елок, да такой плотный, что и собакам внутрь не пролезть, сверху вся эта крепость снегом завалена. Гончие, естественно, внутрь не полезли, а обошли завал кругом. Выхода заячьего нет, вот они и замолчали. Попробовал я сам посмотреть, куда же русак пропал, да только там собаки уже побывали, все следы затоптаны.

Я в жутком расстройстве (ненавижу подранков оставлять) зашел на край бурелома, развел костерок, так чтобы дым на завал тянул, сел ждать. Может, и вылезет заяц из своей крепости?

Применял я такое раньше — помогало. Собачки покрутились вокруг да и ушли дальше других искать.

Сидел я у костра до начинающихся сумерек, иногда завал обходил, следы собак затирал, чтобы, если заяц выйдет, выход не пропустить. Да только без толку, не вышел заяц. Побрел я к машине в расстройстве. И собачки пришли без подъема, ясно: пороша та мертвая.

На следующее утро, как только развиднелось, я уже был у этого завала, собак в машине оставил, чтобы след не затоптали, сам обошел завал по кругу, но выхода заячьего нет.

Знать, сгинул он под этим буреломом. Никому не достался, разве только енот его по весне сожрет. На душе у меня сплошная муть, вот уж точно кошки скребут. Беляка я в тот день взял, да вот только неприятный осадок на всю жизнь остался. И с тех пор я дробовыми заводскими патронами на ответственных охотах не стреляю, только самозарядными.

Похожий случай произошел у меня еще раз. Только окончилась та охота удачно, и я своими глазами увидел реакцию собак.

В конце того зимнего сезона, в феврале, снегу насыпало так много, что мы уже ходили на лыжах. Я со своей стайкой гончих выехал на очередную охоту. На этот раз со мной был постоянный соратник по охотам, опытный Василич. Пороша закончилась где-то к середине ночи, так что найти свежие жиры не составляло труда. На машине мы медленно ехали по заснеженной лесовозной дороге, вьющейся через ельник. Места хорошие, заячьи.

И точно, вскоре увидели на дорожке свежий малик и тут же сметку. Проехали вперед метров двести, чтобы лаз не подшуметь, остановились, стали собираться, надевать белые костюмы. Да только недоглядели, дверка осталась незакрытой, собачки и выскочили без команды. Тут же они побежали по дороге размяться, оправиться. Натекли на малик, метнулись в лес и заголосили по-зрячему. Понятно, втроем они мгновенно помкнули зверя.

Я куртку от белого костюма бросил, ружье схватил и ходом на лаз. Да только дойти не успел. Выскочил заяц на дорожку от меня метрах в ста, показался он мне странного окраса. Какой-то желтоватый, не беляк. Да и на русака не тянул, рыжего цвета нет. Явно тумак. А заяц увидел меня в черной куртке или услышал скрип снега от шагов.

Один прыжок — и он уже на другой стороне дороги в лесу. Тут же за ним выскочили гончие, и пошла потеха, лес загудел от гона. Ну, думаю, пороша свежая, день только начался, наохотимся вдоволь. Так и оказалось.

А надо сказать, местечко это для охоты было удобное, мы его меж собой треугольником называем. С одной стороны лесная дорога, по ельнику у ручья, от нее отходит лесовозная дорога в делянку. Примерно через пятьсот метров эти дороги соединяются квартальной просекой с бороздой опашки.

Так и получается треугольник со сторонами по пятьсот метров. Внутри этого треугольника сфагновое болотце с редкими сосенками, видно далеко, только по краям ельник с ивовыми кустиками, места кормежки зайцев, жиры там частенько находил. Так что заяц внутри обычно не задерживается, а старается «линять по ельнику через дорожки.

Встали мы с Василичем на вершинах этого треугольника, так чтобы каждому две стороны караулить. Я стою, слушаю гон, а он то приблизится, то удалится, вот-вот выскочит на меня.
Но нет, крутится заяц внутри треугольника, не выходит на дорожки, видать, «оттоптал» я его своим видом.

Затем начались перемолчки, сначала короткие, «зарёвом», по-зрячему, потом все длиннее, уже с обычным доборным голосом. И в конце гон вообще прекратился. Я глянул на часы. Ого! Почти три часа в одном месте крутят. Ну что за чудеса! Погода мягкая, пороша свежая, стайка рабочая — должен заяц выйти.

Понятно, снег глубокий, выжловка Чайка вообще почти плывет, поэтому гон небыстрый. Заяц успевает накидать петель, двоек, троек, но все равно в три чутья должны были распутать.
Подумал: тумак на то и тумак, нестандартный зверь, мог и по чистой делянке уйти. По дорожкам и по просеке обошел треугольник. Выходов ни собак, ни зайца нет.

Сошлись с Василичем. Решили, что он встанет на входном следу зайца, а я зайду внутрь треугольника, выстрелю внутри и гончих приободрю, мол, хозяин рядом, и посмотрю, что там накручено. На лыжах продрался по ельнику и вышел на болотце. Внутри все в собачьих тропах.

Понятно: три собаки за три часа все перетоптали. На шум гончие подошли. Проверили, пошли дальше искать, но не так резво — подустали. Решил передохнуть.

Рядом сосна упавшая лежала, лыжи скинул, снег рукавицами смахнул и присел на ствол. Сосна немного подо мной просела, и в то же мгновение оттуда вылетел тумак. А у меня ружье у ствола стоит, так что выстрелить не успел. Позвал гончих: тут-тут! Благо они недалеко были, подвалили быстро.

Пошел гон опять. Я быстро перебежал на границу ельника и сосняка, там больше всего следов натоптано, видно, чаще всего заяц ходил.

В ствол вставил самозарядный патрон с дробью 0000, все равно далеко не видно, а накоротке да через ветки крупная дробь вернее пройдет, и кучности хватит, не обнесет зверька. Да и мясо целее будет, без сплошной гематомы, как от попадания тройки в упор.

Ждать пришлось недолго. Вижу, катит на меня тумачок, прямо по собачьим следам, соображает, что ему новый след давать нельзя. Я не шевелюсь, чтобы не спугнуть. А то сметнется в ельник и с концами. А заяц за елочкой присел и водит ушами, собак слушает. Тут я выстрелил. Вижу — покатился. Подхожу, а зайца нет. Пригляделся. Вот кровь и шерсть, и волок.

Там сосенка небольшая лежит, уже вся снегом завалена. Глянул я под нее — лежит, но далеко от меня. Гончие подошли, но внутрь им не пролезть. Легли рядом, отдыхают. Я крикнул Василичу: «Дошел!» Сам с ружьем в руках на изготовке стою. Мало ли? А вдруг тумак еще живой? Стрелять внутрь, в упор — значит, разбить зверька, испортить трофей.

Подошел Василич, встал с ружьем. А я прут с развилкой на конце срезал, до тумака в норе достал, стал шерсть накручивать, чтобы за нее вытащить. Да не получается, рвется пух, а тушка не идет. Это не куница. Но главное, мы убедились, что тумак дошел и никуда уже не убежит. Пришлось мне ножом раскапывать снег, перерезать ветки и руками доставать трофей. Такая вот охота получилась.

Ну а теперь о счастливой охоте поведаю. Как раз примерно через год, выжловка моя Чайка ногами совсем ослабела, за выжлецами не поспевала, и приходилось ее дома оставлять. А вот ее сын, выжленок Бой, на вторую осень в силу вошел, щенячье взвизгивание прекратилось, голос стал гулкий и доносчивый.

Опыта он все больше набирался, и чутье проявилось отменное. Бывало, быстрее батьки своего Гая заячьи сметки правил. Да и по ногам они были ровные, никто не отставал и не перечил. Да только все это я на слух определял, по голосам. А тут повезло вживую увидеть.

В середине ноября выехал на очередную охоту. Снега еще не было, а беляк в это время уже почти весь выцвел, его белого далеко видно было. В приручьевый ельник накинул я собачек, любят беляки такие места, есть где спрятаться, где перекусить. Сам пошел по границе ельника и чистого соснового бора, суше там, тише идешь, не надо болотной жижей чавкать, и заяц любит по границам стаций проходить.

Закрутились выжлецы на жирах да вскоре и помкнули. И здесь я вижу, метров за сто от меня матерый беляк выскочил из ельника, на тропинке сделал сдвойку и громадным прыжком сметнулся под можжевеловый куст и там запал. Я стою, не шевелясь, идти на него смысла нет, утечет заяц, на выстрел не напустит, а переход оттопчу.

Вскоре собаки показались, с голосом рядом идут, оба след правят. По сдвойке не пошли, короткая перемолчка, обходят по кругу, причем в разные стороны. То есть каждый мастерит свое. И тут Бой натекает на беляка, раздается радостный зарёв по-зрячему. И в полные ноги уходит гон по бору.

Я тихонько, стараясь не шуметь, подхожу к месту двойки и замираю. Беляк-то все равно к лежке будет возвращаться, я его тут и дождусь.

Гон уходит далеко по прямой, белячок «отрос» где-то и там запал; опять перемолчка, уже подольше. Стою любуюсь поздней осенью, дышу влажной прелью, есть в ней своя прелесть. Чу! Заголосили собачки, знать, выправили след, далеко, почти на грани слуха. А гон-то идет на меня! Ружье в руки, весь внимание. Сам как взведенная пружина. Кто- то внутри меня говорит: сейчас выскочит беляк.

Вижу, идет вприпрыжку мой зайка, не спеша, ярко-белый на зеленом мху. Напустил его метров на двадцать. Вскидка, выстрел — и вот он, трофей!

Подхожу, поднимаю зайца, гончих не зову. Сами придут, а то вдруг это шумовой беляк, только с гона их собью.

Оглядываюсь, куда бы зайца на дерево повесить. И вдруг замечаю метрах в пятнадцати от меня, под упавшей сосной, среди пожелтевшей хвои, белое пятно. То ли заяц, то ли нет. Однако берез рядом нет, значит, это не береста. Медленно кладу зайца на землю, поднимаю ружье и с левого ствола произвожу выстрел. Но никакого движенья нет. Подхожу ближе. Лежит прибылой беляк под ветками. Чисто битый. Даже не шевельнулся.

Вот она, выдержка! И собаки рядом гоняли, и выстрел был, а с места не сошел. Был бы снег, так жив бы остался, да погода подвела. Тут и собачки подоспели. Значит, первый беляк был не шумовой. Получили мои выжлецы свои пазанки и прилегли, довольные, на мох отдохнуть да заслуженной наградой похрустеть. И в тот момент был я самый счастливый охотник на свете.

И дружную работу своего смычка увидел, и двух зайцев с одного места взял — такое не забывается. И ведь к такому смычку я шел долгих семь лет. Много потом было разных охот — и памятных, и не очень. Но эти не забудутся никогда.