Писатель Иван Алексеевич Белоусов, современник А. П. Чехова, так вспоминал совместные с ним рыбалки:
— Случилось мне удить с Антоном Павловичем карасей в Мелихове, в его собственных прудах. Карась там так и лез на крючок, словно кто его нарочно цеплял — утомительная ловля. Но потом захотелось нам поохотиться на речных карасей. Долго не раздумывая, снарядились мы на Оку. Подыскали в речной лагуне уловистое рыбацкое место и расселись. Я — на круче под вербами, а Антон Павлович — чуток подальше, в тени старого вяза.
Не могу сказать, что в тот день не было клева. Частенько на речной глади танцевали мои поплавки, но представляете, чуть-чуть попрыгают и замрут. Потом заиграют опять и снова остановятся. Разве это рыбалка?
Поймите мое состояние. Не мог же я так, не за здорово живешь, сидеть на берегу. Встал и направился к соседу. Рыболовы всегда любопытны, но особенно их разбирает любопытство, когда им не везет. Подошел к Антону Павловичу и своим глазам не верю. Наш-то любимый писатель Чехов и отменный рыболов только успевает снимать с крючков карасей. Да полненьких, увесистых, прямо порционных. Подсел я к нему и так это вежливенько говорю: “Поди, перед рыбалкой ты забегал к бабке-гадалке, она тебе и приворожила большую и малую рыбку?” Рассмеялся Антон Павлович, вытащил из воды крючок со своей удочки и показывает наживку. А у него на крючке так и вьется такой наливной червячок. Указал на него Чехов и с усмешкой, с которой он иногда разговаривал с маловерами, говорит: “Хотя ты и считаешь себя опытным рыболовом, но насадку подавать рыбам не умеешь. Обратил я внимание, как ты нанизываешь червей, так, милый друг, только сапоги-маломерки на Сухаревском рынке натягивают. Еще не долетев до воды, твой червяк уже дух выпустил. Ты же сидишь и ожидаешь, что на твою червячиную мумию приличная рыбка клюнет”.
Только последовал я его совету и на практике убедился в правоте его слов, как Чехов решительным тоном приглашает домой.
— Позвольте, — взмолился тогда я, — клев только начался!
— Он и не переставал, но только некоторые незнайки забыли про рыбьи вкусы. Сейчас же бросай, приятель! На уху я за тебя наловил, рыбачить же ради жадности, а потом выбрасывать рыбу на помойку — не рыбацкий принцип. Сохраним карасей и другим.
А вот еще история.
— Однажды собрались мы с Антоном Павловичем на реку Лопасню. Загодя накопали ароматных навозных червей, напарили овса, намочили гороху и ладненьким утречком зашагали к этой речке. Погода ли выдалась рыбацкая, или рыба оказалась голодной, но только в тот день клев оказался замечательный. Успевай только вытаскивать. Червей хватали горбатые окуни, на горох шли язи, а на пареный овес так и лезла вездесущая плотва. Не помню, сколько времени я ловил, но только рыбы у меня оказалось на добрую уху и на поджарку. Я так разохотился, что еще бы, может быть, продолжал удить, но услышал глухой и сдержанный кашель моего друга. Слышу — задыхается Антон Павлович, а видать, полностью откашляться не решается. Понял, что боится он распугать у меня рыбу… И эта забота о другом человеке, о соседе-рыболове, так растрогала меня, что я кинул на берегу свои удочки и поспешил к Чехову. Успел только добраться, а у него и кашель прошел. И вижу: он лихо взмахнул удилищем, и перед моими глазами радужно заиграл великолепнейший язище. Тогда меня даже зависть взяла. А Антон Павлович не заметил, что я наблюдаю, осторожненько снял рыбину и наставительно говорит ей: “Прошу извинить, уважаемый Язь Язеевич, видимо, вы недоглядели и случайно клюнули на червяка, предназначенного господину Карасю. Примите мое глубочайшее почтение, привет жене и деткам”, — склонился над водой и выпустил язя.
Не всякому рыбаку и не каждый день удается изловить такого язя. В нем было, по крайней мере, фунтика два. Но повремените — на этом разговор писателя Чехова с рыбами не закончился. Тут у него опять закачался поплавок. Антон Павлович мастерски подсек, и над берегом затрепыхался красноперый красавец окунь: “А, присяжный поверенный речных глубин, вы собственной персоной изволили пожаловать на чистый воздух. Напрасно трудились. Для вас климат здесь вредный. Прошу извинить!” — и этого отправил в воду.
Это еще не все. Через какие-нибудь три минуты у него опять поклевка. На этот раз показалась в серебре чешуйчатого наряда кокетливая плотва. “Вы это зачем сюда пожаловали?! — с шутливой строгостью прикрикнул Антон Павлович. — Пошли вон!” — снял с крючка трепещущую рыбку и бросил в реку.
“Чем это ты занимаешься?” — не выдержав, спросил я.
Повернулся ко мне Антон Павлович, так это по-доброму улыбнулся и с обидой заявил: “Сюда я пришел карасей ловить, а ко мне лезут все обитатели лопасненских вод, вот я и увещеваю их вернуться обратно. Пусть себе плавают, размножаются, глядишь, кому-нибудь и пригодятся”.
“Куда бы ни приезжал Антон Павлович, — вспоминал далее писатель И. А. Белоусов, — его прежде всего интересовали реки, пруды, озера, где бы водилась рыба. Недаром он не раз говорил мне: “Я думаю, что многие лучшие произведения русской литературы задуманы за рыбной ловлей…”
А. П. Чехов, яркий писатель и путешественник, оставил огромное количество писем с мест, которые он посетил, или просто своим друзьям и знакомым. И во многих из этих посланий звучит тема рыбалки…
Так в письмах с Кавказа он не преминет сказать о том, что видел реку Рион, а во время поездки на Сахалин будет восхищаться Байкалом и полноводными сибирскими реками, разве только уральская Кама, из-за плохой погоды, произведет на него мрачное впечатление. “Селенга — сплошная красота, — писал он матери с Амура, — а в Забайкалье я находил все, что хотел: и Кавказ, и долину Псла, и Звенигородский уезд, и Дон”.
Впервые Чехов пристрастился к рыбной ловле на реке Истра, у города Воскресенска (ныне г. Истра), и в деревне Бабкино, где, еще будучи студентом, проводил летние каникулы и где начал работать врачом в 80-х годах прошлого века.
Здесь, в междуречье Истры и Москвы-реки, раскрылась ему неотразимая красота природы Средней полосы России, которую он полюбил на всю жизнь.
Известно, каким гостеприимным человеком был Антон Павлович Чехов, как он тяготел к людям. Он и на рыбалку никогда не ходил в одиночку, быстро знакомился с местными рыболовами и учился у них всем премудростям. Вездесущие сельские ребятишки любили этого высокого веселого и добродушного дядю-доктора в черной крылатке и широкополой шляпе, который так щедро снабжал их крючками и интересными книжками. И разве можно было не накопать для такого дяди червей… Антон Павлович просил братьев (Михаила и Ивана) привозить ему побольше крючков для местных рыболовов и особенно для ребятишек.
Пришелся он по душе и воскресенскому старожилу и отчаянному рыболову деду Прокудину, с которым часто, надев высокие сапоги и забрав удочки и верши, уходил на реку. То он целыми часами простаивал с удочкой на берегу Истры вместе со страстным рыболовом, хозяйкой дачи М. В. Киселевой, то отправлялся на рыбалку с учеником воскресенского приходского училища Ваней Бабакиным.
Едва сняв дачу, Антон Павлович рассылает десятки писем родным, друзьям и знакомым. Настойчиво зовет их к себе погостить, отдохнуть, “великолепно поглупеть” на лоне природы.
Его письма к рыбакам-любителям полны подробнейших сведений о реках и прудах, об их обитателях, о живописных окрестностях, о погоде. “Роскошь природа! Так бы взял и съел ее”. “Природа кругом великолепная. Простор и полное отсутствие дачников. Грибы, рыбная ловля”. “Налимы ловятся великолепно”. “Чувствую себя на эмпиреях и занимаюсь благоглупостями: ем, пью, сплю, ужу рыбу”, — пишет Чехов из Воскресенска и Бабкина.
“Места поэтические!”, “Какая река! Какая рыбная ловля!” “Жаль, что Вы не рыболов” (поэту А. Н. Плещееву). “Поймать судака — это выше и слаже любви!”, “Природа чудеснейшая, запихивающая за пояс все, что я видел где-либо доселе!” — пишет он из Сум о реке Псел в 1888 г.
И какое рыбачье сердце не екнет, не затрепещет?! Разве можно было оставаться в душной Москве или в Петербурге и не приехать хоть на недельку к жизнерадостному, неистощимому на шутки и выдумки собеседнику! К их услугам было все: дача, стол, лодки, удочки.
Летом 1891 г. из Алексина и Богимова Антон Павлович бомбардирует письмами А. С. Суворина, издателя журнала “Новое время”, заманивая его к себе обилием рыбы и раков в Оке: “Здесь карасей и раков видимо-невидимо”. И приводит ошеломляющую цифру улова: “Сегодня поймал 252 карася”.
Ну как после этого не бросить все дела и не приехать к Чехову? Но Суворину не повезло. Стоило ему появиться на берегах Оки, как погода испортилась, похолодало и клев прекратился. Это уже хуже всего. И в такое безрыбное ненастье Чехов с негодованием восклицал: “Застрелиться впору!” Но если был клев, то ни дожди, ни комары, ни лихорадка, веющая от болот, не повергали Чехова в уныние.
В начале октября 1885 г., находясь под свежими впечатлениями от рыбалки, Чехов писал в Бабкино своему компаньону М. В. Киселевой: “В моей бедной душе до сих пор нет ничего, кроме воспоминаний об удочках, ершах, вершах, длинной зеленой штуке для червей… Не отвык еще от лета настолько, что, просыпаясь утром, задаю себе вопрос: поймалось ли что-нибудь или нет?”
Едва вернувшись с дачи в сентябре 1886 г., он уже подсчитывает: “Еще 6–7 месяцев, и — весна! Пора приготовлять крючки и верши”.
Как истый рыболов-любитель Антон Павлович никогда не пользовался готовыми снастями. “Я обыкновенно покупаю сырой материал, — писал он, — и уже из него сам делаю то, что нужно”.
Немало советов начинающим рыболовам можно почерпнуть в письмах Чехова. Вот, например, совет о ловле рыбы на живца: “Берут толстую леску, хорошее грузило и солидный крючок на струне (басок). Достаточно крючка такой величины (следует рисунок крючка) или чуточку больше. Приманкой служит живая рыбка (пескарь, голавль), которой крючок проводится сквозь “зебры” в рот. Забрасывается на ночь”.
Но Чехов был не простым рыболовом-любителем, его интересовала и ихтиология. Чехова возмущало, что некоторые ученые, в том числе ихтиологи, “пишут таким суконным языком, что не только скучно читать, но даже временами приходится фразы переделывать, чтобы понять. Но зато важности и серьезности хоть отбавляй”, и заключает: “В сущности, это свинство”. Это замечание Чехова далеко не устарело и по сей день.
Как-то у Чехова на московской квартире был аквариум, но однажды от брошенной в воду сигары все рыбы в нем погибли. Это очень огорчило писателя. В Мелихове Чехов задумал вырыть большой пруд и превратить его в естественный аквариум. И пруд был вырыт. Чехов с “увлечением сажал вокруг него деревья и пускал в него маленьких карасиков и окуньков, которых привозил с собой в баночке из Москвы и которым давал обещание впоследствии “даровать конституцию”, — вспоминает М. П. Чехов. В то лето хозяйственные заботы отнимали у Антона Павловича все свободное время. В одном письме он с грустью писал, что мысли его “около овса и клевера, а душа и сердце в пруде с карасями”. Пруд этот превратился со временем в своеобразный питомник. “Я не знаю в России ни одного вида рыб, кроме щук, — писал М. П. Чехов, — представителей которого Антон Павлович не имел бы в своем пруду. Этот пруд был его детищем. Он любил потом сидеть на плотике на его берегу и с детским восторгом наблюдать, как на его поверхности в часы заката вдруг появлялись целые стада маленьких рыбок и стремительно скрывались затем в глубину”.
Антон Павлович был корреспондентом журнала “Природа и охота” и получал этот ежемесячный иллюстрированный журнал. “Читаю… описание аквариумов, уженье рыбы и проч. Нового пропасть узнал. Хорошие есть статьи, вроде аксаковских (“Записки об ужении рыбы”) “, — писал он брату Ивану в 1884 г.
Встретив в одном из номеров журнала “Осколки” кощунственный рисунок Лебедева, где декольтированная девица в перчатках ловит рыбу, Чехов с возмущением пишет издателю журнала Н. А. Лейкину, что “это так же возможно, как ходить на охоту во фраке и с шапокляком”.
А год спустя Чехов и гостивший у него на Луке артист Свободин смешили всех пародийной рыбной ловлей. Как вспоминает М. П. Чехов, “Свободин выходил к реке с удочкой во фрачной паре и в цилиндре”.
Рыбная ловля была самым любимым увлечением писателя. Сидеть на берегу с удочкой так приятно, “что и выразить не могу”. “Лежание на сене и пойманный на удочку окунь удовлетворяют мое чувство, — говорил он, — гораздо осязательнее, чем рецензии и аплодирующая галерея”. “Ставить пьесу я люблю так же, как ловить рыбу и раков: закинешь удочку и ждешь, что из этого выйдет? А… за получением гонорара идешь с таким же чувством, с каким идешь глядеть в вершу или в вентерь: много ли за ночь окуней и раков поймалось? Забава приятная”. Сообщая брату Александру о том, что он каждый день ездит к мельнице в простой долбленой лодке ловить рыбу и что вечерами с местными “маньяками-рыболовами” рыбачит у островов на Псле, добавляет: “Разговоры бывают интересные… Есть типы превосходные”. И сколько новых замыслов рождалось в эти благодатные часы!
Глубокое знание различных пород рыб и их повадок, безмерная любовь к природе вылились в многочисленных письмах Чехова в яркие, запоминающиеся литературные образы. Вот несколько примеров. “На удочку идет плохо. Ловятся ерши да пескари. Поймал, впрочем, одного голавля, но такого маленького, что ему не на жаркое идти, а в гимназию учиться”. “Ловятся щуки, но от щук такая же корысть, как от лядащих собак”. “Литература — не ерши, а потому не завидую”, “Ум у него рыхлый, стоячий, как прудовая вода, покойный, но зато большой”, “Новых мыслей нет, а старые перепутались в голове и похожи на червей в зеленой коробке, постоявших деньков пять на припеке…”
Увлечение рыбной ловлей не могло не сказаться и на творчестве Антона Павловича Чехова. Частенько мы видели героев его рассказов и пьес с удочкой в руках. “Дочь Альбиона”, “Рыбье дело”, “Злоумышленник” и уж, конечно, “Налим” и др.
Знание повадок рыб помогло Чехову вслед за Щедриным создать яркие нарицательные типы людей, дать им меткие, убийственные характеристики. В этом суть фельетона “Рыбье дело”.
Нам, рыболовам, особенно приятно, что великий русский писатель Антон Павлович Чехов принадлежал, по образному выражению Гайдара, к “великому племени рыболовов”.
Комментарии (0)