«Хотя для настоящего охотника дикая утка не представляет ничего особенно пленительного, но, за неимением пока другой дичи (дело было в начале сентября: вальдшнепы еще не прилетели, а бегать по полям за куропатками мне надоело), я послушался моего охотника и отправился…» Так начинается рассказ Ивана Сергеевича Тургенева «Льгов».
В окрестностях Звягинского болота
Честно говоря, я никогда не был согласен с этой мыслью орловского помещика — автора «Записок охотника». Интереснейшая охота! Трофей… Лучшее украшение тороков ягдташа! Жареный же с яблоками и изюмом или в супе — настоящий деликатес. И стрельба непростая… Для меня, средненького стрелочка, разумеется. Очень волнующая стрельба. Дикая утка — единственная цель, стреляя по которой испытываю то волнение, которое испытывал, стреляя дичь в юности. Волнение, являющееся основной причиной многочисленных промахов. Если честно сказать, крякв «обмазал» я больше, чем бекасов. Не говоря уже о глухарях и медведях, стрельба которых никогда не волновала меня и не казалась более сложной, чем стрельба по таре из-под алкогольных напитков или пачкам из-под папирос.
И вот, на седьмом десятке лет, дошли до меня тургеневские слова из «Льгова» и отношение к диким уткам настоящих охотников.
На Успение Прсв. Богородицы, после литургии, поехал я посмотреть подъезды к Звягинскому болоту — месту в пойме Клязьмы, расположенному в двадцати километрах от нашего дома в Перловке. Там охочусь в последние годы, и ни в какие другие — более отдаленные — места не тянет. Подъезжаю, а там… Где плесик ли, пляжик ли с мостками для купания и кабинкой для переодевания, пруд ли на краю поселка — везде кряквы сидят или плавают. На пляже молодежь резвится, а в полутора, ну в двух десятках метров на воде, греясь под солнышком, три кряквы спят, на каряжку «облокотившись». Подошел, стою на берегу, они на меня — никакого внимания. На пруду между лодками рыболовов плавают, нисколько людей не боятся.
Домой поехал через Пушкино по «старой Ярославке». И там, под пешеходным мостиком через речку Уча (на Уче мы с Ириной, женой моей, дочкину спаниельку лапушку Люсю тренировали, когда она маленькой была), тоже утки сидят. А человек в нескольких метрах от них на мостике стоит. Кормит их, видно.
И понял я тут недовольство местных жителей, когда охотники крякв-уточек, селящихся по соседству с человеком около Звягино,
убивают.
Кто был первым?
Ученые люди считают, что первым одомашненным человеком в финальном палеолите (подумать только: 10–15 тыс. лет назад!) животным был волк, ставший собакой. Потом — опять же, как они, ученые, считают: не менее 10 тыс. лет назад, — появились домашние козы и овцы. Диким предком домашних овец считается муфлон, обитавший в Южной Европе и Передней Азии. А размышляя над тем, кто же первый стал жить рядом с человеком, был им одомашнен (или сам «одомашнился»?), подумал: уж не дикая ли утка кряква была первой? Ее и приручать (одомашнивать) не надо. Сама по соседству с человеком любит селиться. И мясом (с большим трудом добытых на охоте животных) делиться не надо. Она сама — вкусное мясо… И яйца. Да и известно ведь: сколько волка ни корми, он все в лес смотрит… И современные опыты по одомашниванию волков и гибридизации их с собаками, насколько мне известно, никаких положительных результатов не дали. А не обратили на себя внимание утки при археологических раскопках потому, что не имеют они в своем птичьем скелете столь мощных костей, какие есть у хищных или травоядных млекопитающих. Поэтому птичьи останки и не попадаются так часто археологам. Да, впрочем, утиные косточки могли быть с большим удовольствием просто перемолоты вместе с деликатесным мясом мощными челюстями пращуров.
В местах Остапа Вишни
«Распрекрасные места на реке, на Северном Донце… Вы ведь знаете озеро Лиман. Оно от Донца километрах в двенадцати. И село Лиманом называется, и озеро — Лиман. Километров на семь озеро раскинулось, чуть ли не до села Андреевки. Чудесное озеро! А сюда ближе к селу Лиман другое озеро. Чайки называется…» — писал Остап Вишня в рассказе «Лебедь» (1951 г.). Так вот, на этих самых Чайках (с ударением на второе «а», так в тех местах произносили название этого озера) было хозяйство ВВОО, тоже называвшееся Лиман. Там я застрелил из отцовской «тулки» (ТОЗ-63) свою первую в жизни дикую утку. Было это, по-моему, в последнее воскресенье августа 19…, сейчас уж и не вспомню точно, какого года. А в этом, 2016 году, на Покров отцу исполнилось 100 лет. Его памяти и посвящаю этот очерк.
«Отличная там охота на уток осенью»,… была во времена Павла Михайловича Губенко (Остапа Вишни), умершего в год моего рождения — 28 сентября 1956-го. Потом, очевидно, как сказано в Писании, «вся тварь снова свыше преобразовалась в своей природе, повинуясь особым повелениям…» (Прем. 19:6). Но отличную охоту в годы своей юности видеть мне в тех местах не довелось.
Утро, в которое произошла эта история, было тихим, кажется, пасмурным, практически без утиного лета. Таким, каким обычно бывает каждое августовское, а потом сентябрьское, октябрьское утро, и так до самого ледостава в небогатых водоплавающей дичью угодьях Слобожанщины после открытия охоты. Явления омерзительного и жестокого, которое на многие годы сделало меня приверженцем индивидуальной охоты с легавой собакой вдалеке от массового скопления людей с охотничьими ружьями.
Отец отдал свое ружье мне, а сам задумчиво сидел на носу челнока. Слева направо, под углом градусов в сорок пять, пролетела одиночная утка. В те годы мне довелось посещать стрелковый стенд. Тренер, Почетный мастер спорта СССР, наверное, считая меня полной бездарностью, сделал все, чтобы отвадить от этого благородного вида спорта. Наверное, я и был бездарностью… После дуплета утка продолжила свой полет. А вот вторая, которая «шла» над кромкой воды и камыша, может быть, заметив под собой нас в челноке, резко развернулась над моей головой и пошла точно, как угонная мишень на первом номере круглой площадки. Эту мишень у мэтра М-ча научился я тогда бить практически без промаха. И был очень удивлен тем, что после моих выстрелов утка только вильнула в воздухе, дернула крыльями, вроде бы собралась падать. Но… продолжила свой полет. «Эх, прома-а-зал», — вздохнул я и опустил глаза к «переламываемому» для перезарядки ружью.
«А ты знаешь, она ведь упала. Поехали забирать», — сказал отец, беря в руки шест и выталкивая наш челнок из камышей.
Мы преодолели небольшой плес открытой воды, вплыли опять в пространство, покрытое ряской и водяными лилиями: белыми кувшинками и желтыми кубышками. И вдруг…: «Тут, тут утка упала», — раздалось из камыша. Там, в челноке, оказывается, дремал охотник. Он не успел выстрелить по моей птице. Успей бы, видел бы я свой первый трофей «как собственные уши без зеркала»!
«Да, да. Мы за ней и плывем», — уверенно сказал зычным, сценическим баритоном отец (он был народным артистом УССР).
Точь-в-точь, как сказал о состоянии юного охотника Эрнест Хемингуэй в рассказе «Стрельба влет» (1935 г.), «гордый, как сеттер», правил я челноком, сидя на корме с веслом, направляя лодочку вдоль стены камыша и рогоза, не сводя глаз с утки, лежавшей на средней банке. Отец — на носу с ружьем. Он любил охоту «с подъезда». Вдруг видим, в камышах хлопчик. Что он тут делает? Оказывается, бьет налету кнутом, каким обычно пользуются возницы, каких-то «камышовых горобцов». Остановились. Угостили его чем-то. Увидев мою утку, он сказал по-хохляцки: «Добра качка, колы ии годуваты, вона будэ як свийська» (хорошая утка, если ее кормить, она будет, как домашняя). А утка не была «крыжнем» (кряквой). Первая моя утка была нырковой. Какая-то чернеть, наверное. Не знаю: повсюду ли на Украине, но в Харьковской области, по-моему, именно таких уток называли сиваками.
А крыжней (порой и других уток, например чирков и, как следует из этого рассказа, даже нырковых) часто держали на своих подворьях лиманские селяне вместе с домашней птицей. Утки быстро набирали вес, становились крупнее и жирнее, летали все неохотнее, а со временем вообще прекращали это занятие и превращались в настоящих «свийских качек». Наверное, так это происходило и с их далекими предками в финальном палеолите. А то, что легко одомашнивались не только кряквы, думаю, объясняет существующее разнообразие пород домашних уток. Ведь даже в дикой природе существует факт их межвидовой гибридизации.
Комментарии (0)