Руки сами, без участия головы, управляют машиной, а мысли, ненадолго задержавшись на сравнении хороших и плохих примет, уносят меня на несколько километров вперед, туда, где живут глухари...
Еще осенью, на обычной прогулке в лесу, только по недоразумению называемой охотой, мы встретили на достаточно ограниченном участке пять глухарей.
Эта встреча, закончившаяся для птиц без потерь, а для нас лишь легким недоумением по поводу невиданной концентрации дичи, засела в памяти как заноза.
Нет, совсем не хотелось добыть трофей любой ценой. Хотелось красивой охоты, когда соблюдены все правила – от поиска дичи до ее приготовления по старым рецептам.
А какая охота на глухарей самая красивая? Конечно, на току.
К тому же, в «Российской Охотничьей газете» прозвучало мнение, что тот, кто не охотился на глухаря на току, потерял настолько много, что собственно и охотником-то настоящим себя не должен считать.
Обидно, конечно, и я готов был оспорить эту ерунду, но тут вспомнил о пяти глухарях и подумал: а что если найти ток, послушать песню глухаря и, возможно, встать на сторону оппонента.
И не беда, что уже много лет охоту на току в Архангельской области не открывают, можно сходить и без ружья, с фотоаппаратом.
Но от замысла до воплощения дистанция огромного размера. Понадобились два выезда в конце марта для поиска следов и локализации тока. Следы нашлись, но уверенности не было, да и не могло быть, ведь следы были на кормежках и ночевках, а знаменитых, токовых, с бороздами от крыльев, отыскать не удалось.
На одном болотце набродов и помета было особенно много, решили что оно наиболее перспективно. И вот неделю назад мы там побывали. Однако тока в этом месте не оказалось. На дальнем болоте были слышны косачи, в небе блеяли бекасы, дрозды трещали без умолку, хоркали вальдшнепы над опушкой, а глухарей не было.
И только уже после восхода солнца увидели мы пролетевшего над лесным озерком глухаря. Летел ли он на ток или уже возвращался, было не понятно. Но все же именно он не дал остыть желанию и заставил вернуться сюда снова и продолжить поиск.
Мысли бегут впереди, а ноги пытаются их догнать. Очень непривычно входить в лес вечером. С каждым шагом краски меркнут, ветер стихает, самые тихие звуки становятся отчетливо слышны. А может, это слух обостряется у охотника. Шаг, и вот квакнула лягушка, а может, это косачи забулькали? Надо остановиться, послушать. Нет, до них еще далеко.
Еще несколько шагов, раздалось хорканье, и над нами протянул вальдшнеп. Летит и все время крутит головой, ищет подругу на земле. Хотя зачем вертеть, если его глаза устроены так, что видят практически всю сферу. Подбрасываю вверх кепку, но лесной кулик не реагирует, летит себе дальше, как по ниточке.
Вздыхаю, вот бы летали так неделю назад, когда охота была открыта. Идем дальше, вот и болото, в прошлый раз здесь было слышно не только бульканье, но чуфыканье тетеревов. Сегодня тихо. Перелезаем через несколько упавших елок – это ветер с месяц назад постарался, наломал дров. Свежий лосиный след идет по дороге туда же, куда и мы.
Может, лоси тоже любят глухарей послушать? Нет, глухарям не нужны такие слушатели. «В тот день, когда по току пройдут лоси, глухари не токуют». Это всплывает в памяти статья Флинта, специалиста по глухарям.
Ну вот и пришли. Вот озеро, через которое пролетел глухарь, надо постоять, осмотреться и решить, куда идти дальше.
Рассудили так: раз глухарь летел поздно, значит, летел с тока. Пошли в ту сторону, откуда он прилетел. Место оказалось неплохое, моховое болото, заросшее довольно крупным сосняком. Походили мы по нему часик и приуныли: нет здесь тока. Вернулись назад, к озеру. Остался последний вариант, идти туда, куда полетел глухарь.
По пути оказался старый лесовозный волок, лес вдоль него прорежен и неуютен. Места совсем не глухариные, тут был темный еловый бор, пока лесозаготовители не проредили его. Но вот впереди замелькали сосны, и мы снова вышли на болото.
Болото было не совсем обычное. На нем растут огромные сосны с кривыми и часто сухими вершинами. На одной из таких вершин гнездо какой-то хищной птицы. Давно покинутое, все равно впечатляло своими размерами.
Стало светать, мы идем по болоту, часто останавливаемся и вслушиваемся в звуки леса. Я слушаю так, что даже забываю дышать. Мне труднее, чем отцу, я никогда не слышал глухаря на току. Его песню я знаю только по книжкам да статьям в охотничьей периодике.
Знаю, что слышно ее за двести метров, знаю, что щелкает, а потом точит, но как это услышать, как вычленить из той какофонии звуков, что наполняет весенний лес? Два часа ночи, начинается заря, легкий ветерок толкает теплый воздух в лицо.
Оглушительно кукует кукушка, оглушительно кричат маленькие гуси в небе, оглушительно бормочут косачи где-то вдали. Гложет сомнение, наверное, и здесь тока нет, но надо собраться и слушать, слушать, слушать. Вот что-то новенькое – слабый одиночный стук или щелчок. Дятел, наверное, приноравливается к сушине, сейчас выдаст свою пулеметную очередь ударов.
Но вместо этого опять одинокое «тэк», а затем еще и еще с секундными перерывами. Смотрю недоуменно на отца, но он еще не слышит, и непонимающе смотрит на меня.
В голове проносится мысль, что это, наверное, очень смешно, когда на глухом болоте в два часа ночи стоят два человека и смотрят друг другу в глаза, а на самом деле они оба обращены во слух. Но в следующее мгновение отец начинает улыбаться и говорит одними губами: «Глухарь».
Достаю из рюкзака фотоаппарат и иду на звук. Отец остается, подходить к птице лучше одному. Сначала просто иду, но очень скоро начинаю различать последнюю фазу песни – точение. Знаю, теперь надо шагать только под песню.
Глухарь сначала несколько раз щелкает, затем щелчки учащаются и переходят в точение. Именно во время точения мошник не слышит, его слуховой канал перекрыт. Одно плохо: мой глухарь щелкает или тэкает много, а точением заканчивает не всегда, поэтому продвигаюсь медленно. Сидит он на краю болота, в елках, пока его не видно.
Налетает сильный порыв ветра, затем совсем близко, с громкими криками проходит стая гусей-пискулек. Глухарь замолкает. Вдруг в стороне, где-то внизу, на земле заквохтала глухарка. Глухарь срывается и летит в ее сторону. У меня все обрывается внутри, сейчас улетит или сядет на землю, и ничего не увидишь.
Но глухарь как будто услышал мою просьбу и с сильным хлопаньем крыльев сел на вершину высокой сосны. Он сел и тут же издал новый звук – «крек», как будто хотел сказать: «а вот и я»! А затем начал токовать.
Ответом ему было еще одно короткое квохтанье снизу да едва слышимый голос глухаря с другой стороны болота.
Я подходил и снимал под песню, пока между мной и сосной, на которой пел глухарь, не открылось чистое место.
Было уже светло, видит глухарь хорошо, даже когда поет, и я не стал рисковать. До него было метров пятьдесят. Песня начиналась с одиночного звука «тэк», хвост был опущен, затем, когда щелканье учащалось, хвост поднимался в такт щелчкам, голова задиралась вверх, и раздавалось точение.
После этого хвост и голова опускались, птица осматривалась и снова повторяла песню. Полностью хвост он так и не раскрыл. Взошло солнце, глухарь перестал петь, просто сидел на толстом суку, его бок освещало зарей, и от этого он казался бронзовым. Бронзовым, как памятник. Подумалось, что если б пришлось ставить памятник Весне, то лучшего кандидата в модели и не придумать.
Мне показалось, что прошло минут пятнадцать, как мы расстались с отцом, а на самом деле я бродил больше часа. Спасибо ему, что дал мне такую возможность. Возвращался я, ликуя про себя.
Все старания оправдались, несколько специальных поездок, около сотни пройденных километров, все сконцентрировалось в этом часе.
Мечта осуществилась, мы нашли ток, я подошел к глухарю, сфотографировал его. Получилось хорошо или нет, меня почти не волновало, ведь это было в первый раз. Думаю, будет и еще, а вот первый раз запоминается на всю жизнь, как свадьба или рождение сына.
Для меня это явления одного порядка. По крайней мере я был в этом уверен, когда возвращался с нашего тока домой.
Комментарии (0)